Родченко А. М., 1923*
70 А. М. РОДЧЕНКО [Москва, 1923 г.(?)]
Родченко, приходи ко мне сейчас же с инструментом для черчения. Немедленно.
(Не смотри на записку на двери Бриков.)
Брик Л. Ю., 14–15 февраля 1924*
71 Л. Ю. БРИК [Москва, 14–15 февраля 1924 г.]
Дорогой-дорогой, любимый-любимый, милый-милый Лисятик!
Пишу тебе на тычке, т. к. сию минуту еду в Одессу и Киев читать* и сию же минуту получил твое письмецо и Шариково*.
Спасибо.
Слали тебе телеграмму по сообщенному тобою адресу, но нам ее вернули «за ненахождением», так что на этом письме адрес тебе пишет Лева, узнав настоящий.
Мы живем по-старому. Был пока что на «Лизистрате»*, но сбежал с первого акта.
Дочего дрянь!
Рад ехать в Одессу. Тут ужасные ветра и холод.
Пиши, детик, из Парижа и скорей!
Целую тебя крепко-крепко.
<IMG src='../../../pictures/MSD-65.jpg' alt='Рисунок'>
Брик Л. Ю., 20 мая 1924*
72 Л. Ю. БРИК [Ленинград, 20 мая 1924 г.]
Дорогой мой Лисеныш.
Никто мне не рад, потому что все ждали тебя. Когда телефонируешь, сначала говорят: «А!» — а потом: «У…». Вчера читал, сегодня, завтра, и еще не то в четверг*, не то в пятницу. Так что буду субботу — воскресенье. Дел никаких, потому что все руководители выехали в Москву*. Завтра в 5 ч. пьет у меня чай Рита, а в 7 все лингвисты*.
Как здесь тоскливо одному. Это самый тяжелый город. Сейчас иду обедать к Меньшому. Ужасно милый парень. У моих афиш какие-то существа разговаривают так: «Да, но это не трогает струн души». Винница*.
Целую тебя сильно-сильно, ужасно-ужасно.
Поцелуй Скоча* и Оську, если у них нет глистов.
Брик Л. Ю., 9 ноября 1924*
73 Л. Ю. БРИК [Париж, 9 ноября 1924 г.]
Дорогой-дорогой, милый-милый, любимый-любимый Лилек.
Я уже неделю в Париже, но не писал потому, что ничего о себе не знаю — в Канаду я не еду и меня не едут, в Париже пока что мне разрешили обосноваться две недели (хлопочу о дальнейшем), а ехать ли мне в Мексику* — не знаю, так как это, кажется, бесполезно. Пробую опять снестись с Америкой* для поездки в Нью- Йорк.
Как я живу это время — я сам не знаю. Основное мое чувство тревога, тревога до слез и полное отсутствие интереса ко всему здешнему. (Усталость?)
Я живу в Эльзиной гостинице* (29, rue Campagne Première, Istria Hôtel); не телеграфировал тебе адреса, т. к. Эльза говорит, что по старому ее адресу письма доходят великолепно. Дойдут и до меня —
Как с книгами и с договорами?*
Попроси Кольку сказать «Перцу»*, что не пишу ничего не из желания зажулить аванс, а потому что ужасно устал и сознательно даю себе недели 2–3 отдыха, а потом сразу запишу всюду.
На вокзале в Париже меня никто не встретил, т. к. телеграмма получилась только за 10 минут до приезда, и я самостоятельно искал Эльзу с моим знанием французского языка. Поселился все-таки в Эльзиной гостинице, потому что это самая дешевая и чистенькая гостиничка, а я экономлюсь и стараюсь по мере сил не таскаться.
С Эльзой и Андреем очень дружим, устроили ей от тебя и от меня шубку, обедаем и завтракаем всегда совместно.
Много бродим с Леже, заходил к Ларионову, но не застал. Больше, кроме театров, не был нигде. Сегодня идем обедать с Эльзой, Тамарой и Ходасевичами. Не с поэтом, конечно!* Заходил раз Зданевич, но он влюблен и держится под каким-то дамским крылышком.
Я постепенно одеваюсь под андреевским руководством и даже натер мозоль от примерок. Но энтузиазма от этого дела не испытываю.
Первый же день приезда посвятили твоим покупкам, заказали тебе чемоданчик — замечательный — и купили шляпы, вышлем, как только свиной чемодан будет готов. Духи послал; если дойдет в целости, буду таковые высылать постепенно.
Подбираю Оське рекламный материал и плакаты. Если получу разрешение, поезжу немного по мелким французским городкам*.
Ужасно плохо без языка!
Сегодня видел в Булонском лесу молодого скотика и чуть не прослезился.
Боюсь прослыть провинциалом, но до чего же мне не хочется ездить, а тянет обратно читать свои ферзы*!
Скушно, скушно, скушно, скушно без тебя.
