поведал десятку генералов о подвигах оберста фон Бутова, сумевшего остановить русскую танковую армию под Винницей. Гюнтер скромно промолчал, что у русских после десятидневных боев оставалось около двухсот средних и легких танков против сотни «тигров». Опытные танкисты понимали, что при таком соотношении главное — не подпускать противника в ближний бой. Что и было сделано.
Затем Гитлер вдруг начал рассказывать о своем путешествии в Линц, где прошло его детство и где он намерен открыть после войны музей фюрера. Основой коллекции должно было стать личное собрание Гитлера. По словам фюрера, он собирал по всей Европе работы известных старых мастеров.
— В моем музее не будет никаких импрессионистов и авангардистов, никакого модерна и абстракционизма! — с воодушевлением провозгласил он, затем снова обратился к оберсту фон Бутову: — Что наш герой фронтовик скажет о новых танках?
Вряд ли стоило говорить, что «королевский тигр» это перекормленная «пантера», рожденная в спешке, а потому страдающая всеми чертами недоношенного выкидыша. В каждой машине имелись многочисленные недоделки, танки часто выходили из строя. Осторожно подбирая слова, Гюнтер похвалил усиленное бронирование и очень мощную пушку, после чего высказал пожелание сделать механическую часть более надежной.
На это фюрер с прежним воодушевлением ответил, что давно дал промышленности такое задание и что начало «Цитадели» было отложено на полтора месяца именно из-за ожидания улучшенных танков. Затем он широким взмахом показал, как группы армий фон Клюге и Манштейна встречными ударами с севера и юга окружат миллион русских в минском котле. Гюнтер же с ужасом смотрел на южный изгиб линии фронта: последнее наступление большевиков образовало такую же дугу вокруг Киева. Он пробормотал:
— Болотистая местность, мой фюрер… танки могут не пройти.
— Немецкий солдат пройдет везде, — жизнерадостно отрезал Гитлер. — Не забывай, какое чудо Хауссер и Зепп Дитрих сотворили зимой под Киевом! Они не выполнили мой приказ удерживать город, но провели сверхъестественный маневр, покинули Киев и окружили русских.
То сражение действительно граничило с чудом. Обергруппенфюрер Пауль Хауссер, командовавший потрепанным танковым корпусом СС, собрал всю пехоту под управление штаба дивизии «Райх», а все танковые и мотогренадерские части передал Большому Зеппу, командиру «Лейбштандарте». Пока пехота отбивала атаки, подвижные кампфгруппы совершили обход и ударили во фланг и тыл танковых корпусов противника…
— Но потом был прорыв вдоль моря, — решился напомнить фон Бутов. — Враг очень силен.
Положив руку ему на плечо, Гитлер задумчиво произнес:
— Да, внезапные глубокие удары — старый стиль Сталина. Именно таким рассекающим прорывом через район, где проживало предрасположенное к большевизму население, Сталин разгромил генералов- монархистов осенью девятнадцатого года. Русские генералы воевали за возвращение царя, но ничего не понимали в политике. Может быть, Сталин был тогда не слишком умелым стратегом, но он — гениальный политик, а гениальный политик всегда одержит победу над самым гениальным полководцем. Вот и на этот раз он угадал правильное направление и одним ударом вывел из войны самых слабых наших союзников.
— Кто знает, что он приготовил сейчас, — вырвалось у Гюнтера.
Отмахнувшись, фюрер сказал пренебрежительно:
— Теперь мы знаем врага, мы изучили его сильные и слабые стороны. И мы знаем, насколько опасны русские. Чтобы спасти цивилизацию, мы должны уничтожить большевизм и покончить со славянами.
Как только Гитлер сделал паузу, Кейтель уверенно вставил:
— Мой фюрер, мы победим. Ведь Германия подготовилась к этой войне лучше, чем кто-либо другой.
— Да, конечно, это так… — поспешно сказал фон Бутов, понимая, что и так наговорил много лишнего.
К его удивлению, Гитлер опустил голову, его голос сделался печальным:
— Нет, майн либер, мы были совершенно не готовы к этой войне. Я готовил Рейх к совершенно другой войне, которая должна была начаться на пять-шесть лет позже. Мы должны были начать битву примерно в сорок четвертом или даже в сорок пятом, когда был бы полностью достроен флот, создана полноценная авиация с дальними бомбардировщиками и реактивными истребителями, были бы подготовлены многомиллионные резервы. К тому времени вступило бы в призывной возраст целое поколение германцев, родившихся по еле проигранной мировой войны и воспитанных при национал-социализме. А сейчас мы вынуждены посылать на фронт детей войны и голодных послевоенных лет, когда немецкие женщины рожали гораздо меньше чем положено. Эту войну нам навязали в самое неудобное для Германии время.
— Не понимаю, фюрер…
— Я не собирался начинать войну прежде времени я многого добился простой дипломатией, без единого выстрела. Мы строили мощный флот, чтобы шантажировать Англию, чтобы заставить наших островных кузенов играть на нашей стороне. Проблему Данцига должен был решить ультиматум, который я предъявил Польше. Так же, как годом раньше мы получили Судеты… — речь Гитлера сделалась бессвязной. — Но к этому времени Сталин взял нас за глотку. Заставил подписать не только Пакт, но и торговое соглашение. У этого большевистского главаря дьявольская сила воли…
— Войну навязал Сталин? — переспросил фон Бутов, потерявший нить рассуждений фюрера.
— В том-то и дело, что нет. Ведь Россия тоже была бы готова лишь к середине сороковых. Никто не хочет об этом думать, но Красная Армия не имела подготовленных резервов.
Он начал называть числа, которым фон Бутов не мог не поверить. В 20-е годы численность Красной Армии составляла примерно 400 тысяч. Поскольку солдаты служили 4–5 лет, это означает, что ежегодно призывалось около 100 тысяч в год. Таким образом, всего за десятилетие военную подготовку получил один миллион русских. В 30-е годы армия большевиков выросла от миллиона до двух миллионов, что составляет триста тысяч призывников ежегодно и три миллиона за десятилетие. Из них почти миллион унесли Финляндия, Турция и конфликты с Японией, а остальных Сталин был вынужден призвать в 41-42-м, когда поспешно наращивал численность своих варварских орд.
— Он начал войну вообще без резервов. Сегодня против нас воюют необученные крестьяне, — Гитлер покачал головой. — Это какая-то мистика.
Совершенно сбитый с толку фон Бутов осмелился задать еще один вопрос:
— Но кто же тогда заставил нас начать войну в такое неудобное время? Ведь не Англия и Франция, которые шли на бойню, как безропотные бараны.
— Нет, конечно, не Даладье и не Чемберлен — эти дурачки больше всего хотели избежать войны, — Гитлер тяжело вздохнул. — Я должен признаться тебе, майн либер, что не знаю ответа. Возможно, мы стали жертвами злого рока — безжалостного демона истории, чьи цели нам неведомы. Или существует в мире тайная власть, которая незримо управляет грандиозными событиями, хитроумно сталкивая лбами самые прогрессивные силы, способные возвысить человеческий дух до вершин подлинной славы.
Последние фразы фюрер истерично прокричал, на мгновение превратившись в того фанатичного оратора, речи которого завораживали миллионные толпы немцев и внушали ужас врагам Рейха. Он неожиданно заговорил о происках международного еврейства и совсем уж не к месту ошарашил слушателей: дескать, скоро расовая теория перестанет играть решающую роль, но мы должны добиться окончательного решения еврейской проблемы. Проще говоря, переселить всех евреев на Мадагаскар, а Ближний Восток отдать нашим друзьям мусульманам.
«О чем он говорит? — в смятении подумал Гюнтер. — Ближний Восток уже потерян, завтра проклятые союзники возьмут Каир, а потом из Туниса ударят по Италии». Оберст заподозрил, что стрессы последних месяцев повредили гениальный рассудок его недавнего кумира. Адъютант фюрера уже делал ему знаки, что пора прекращать аудиенцию, но фон Бутов все-таки спросил о том, что волновало его уже два с лишним года:
— Мой фюрер, когда вы приняли решение напасть на СССР? Ведь в «Майн кампф» сказано, что Россия может быть нашим сырьевым тылом.
Мутно поглядев на него, Гитлер проворчал:
— Решение было принято ровно за две недели до начала войны. Я вдруг понял, что должен
