приборы наблюдения и антенны раций. Полку потребовалось около получаса, чтобы переползти заминированный участок, после чего 502-й батальон Винцера двинулся прямо на Любань, а Штайн начал обходить опорный пункт слева. На правом фланге англичане все-таки прорвались через минное поле и под непрерывным артобстрелом приводили в порядок потрепанные подразделения, готовясь атаковать опорный пункт, расположенный на буграх местности.
Зной внезапно сменился душной жарой — небо быстро затягивалось тучами, в отдалении прогремели раскаты приближавшейся грозы. Сопровождаемый пехотой батальон Винцера, в котором оставалось меньше сорока «тигров», уверенно наступал на горящую деревню. Штайн грамотно обошел Любань и открыл огонь по замаскированной под деревьями батарее, чудом уцелевшей после трехдневной авиационной и артиллерийской долбежки. Длинноствольные русские пушки были уничтожены, не успев сделать ни одного выстрела, но несколько снарядов прилетели с другого направления — там, согласно данным аэрофотосъемки, обосновалось до батальона русской пехоты и десяток вкопанных в землю танков.
— Фриц, кончай с этим подразделением, — приказал оберст и тут же переключился на Винцера — Эрнст, не отрывайся от пехоты.
Огненным валом гаубичных и минометных снарядов русские смогли отсечь наступавших на Любань пехотинцев. Танки без прикрытия подошли слишком близко к околице и принялись утюжить окопы русского полка, но под пылающими деревенскими избами уцелели противотанковые пушки, успевшие сделать несколько выстрелов в упор. Два «тигра» были поражены снарядами, еще два загорелись от бутылок с «коктейлем Молотова». Хорошо хоть Штайн продолжал наступать — хоть не слишком быстро, но без потерь. Русские пехотинцы отступили на тыловую позицию, бросив закопанные Т-34, и теперь танкисты Штайна уничтожали эти мишени с безопасной дистанции.
Время только приближалось к полудню, но стало совсем темно. Под первыми каплями и в свете молний новые роты перебегали по разминированным проходам, чтобы присоединиться к штурму деревни. Саперы тем временем расширяли проходы, изрядно загроможденные подбитыми «тиграми» и самоходками. Тягачи ремонтного подразделения уже эвакуировали на буксире машины, получившие не слишком тяжелые повреждения — эти танки будут отремонтированы и вернутся в строй к утру, не позже. Маневрируя между тяжелыми машинами, по разминированным тропинкам выдвигались легкие Pz.III.
А потом картина внезапно изменилась. Примерно в четырех километрах к востоку от Любани, в полосе 2-го тк СС, большевики бросились в контратаку на британцев, пустив десятка три танков впереди густых пехотных цепей. Слева, на фланге Штайна внезапно подали голос отлично замаскированные пушки — то ли танки, заваленные скирдами, то ли пушки приличного калибра. Русские стреляли не слишком точно, однако выпущенные со средней дистанции снаряды пробивали бортовую броню «тигров». Оберст успел насчитать три горящих танка, после чего ливень хлынул стеной, и поле боя скрылось из виду. Гюнтер требовал отчета, но командирам батальонов было не до того, оба пытались управлять своими подразделениями в условиях ограниченной видимости и неожиданных действий противника.
Вскоре оберст-лейтенант Винцер доложил:
— Пехота вошла в деревню. Каждый дом приходится брать штурмом. Три легких танка подожжены этими проклятыми бутылками.
Ничего другого фон Бутов не ждал, однако по-прежнему был встревожен положением на участке Штайна. Судя по обрывкам выкриков в эфире, там происходило что-то неприятное. Кажется, он узнал голос гауптмана Глобке, кричавшего о контратаке русских танков. Наконец голос Фрица произнес в мембране шлемофона:
— Герр оберст, это была ложная позиция. Деревянные пушки и ржавые обломки танков в окопах. Мы стреляли по пустышкам и подставили борт под фланкирующий огонь. А теперь под прикрытием дождя они атакуют.
— Сколько танков атакует? — крикнул фон Бутов. — Средние танки или тяжелые? Какие потери?
— Потери есть. Ведем бой на дистанции триста-четыреста метров. У иванов средние танки, но их много.
Выругавшись, оберст двинул в бой свой последний резерв — роту «королевских тигров» майора Норберта Кунце. Механику-водителю своей машины унтер-офицеру Вилли Флаху он велел двигаться впереди колонны — следовало держаться поближе к главным событиям, потому что управлять боем с такой дистанции, не видя происходящего, было немыслимо. Уже на марше фон Бутов приказал Винцеру:
— Оставь против деревни легкие танки, а «тигров» бросаем на подмогу Штайну.
В ответ Эрнст произнес грязное богохульство и сообщил, что на его участке тоже появились «тридцатьчетверки» и самоходки, которые внезапно возникли из-за стены дождя и открыли огонь практически в упор.
Примерно через час ярость дождя ослабла, восстановилась видимость, и стали видны десятки горящих по всему полю танков. На каждый подбитый «тигр» приходилось два-три горящих Т-34, кроме того, стороны потеряли примерно поровну легких машин. Тем не менее под шумок танковой свалки русская пехота отбросила немецкую к самой кромке минного поля. Английские эсэсовцы вообще отступили на исходные позиции, понеся тяжелейшие потери.
Тысячи тонн пролившейся с неба воды превратили грунт в грязную лужу, в которой пробуксовывали гусеницы. Солдаты с винтовками и пулеметами лежали в этой грязи, расстрелявшие боекомплект танки оттягивались за линию пехоты. Затем и пехотинцы стали отходить, потому что не представлялось возможным оборудовать позицию в полужидком глиноземе.
Когда ветер унес грозу и засветило палящее солнце, снова началась артподготовка. К трем часам дня фон Бутов и Ханштайн после недолгой артподготовки снова повели в атаку свои подразделения. Деревня была захвачена в сумерках ценой десятка танков и двухсот убитых немцев. Небольшие группы русских смогли отступить к следующей линии траншей, оборудованной в километре к северу от Любани.
Уже в темноте на командный пункт приехали командир 48-го корпуса Отто фон Кнобельсдорф и командующий 4-й танковой армией Герман Гот. Пушки и гаубицы большевиков методично обстреливали расположение полка. Критически осмотрев поле, с которого удалось эвакуировать лишь половину подбитых танков, генералы мрачно переваривали рапорт фон Бутова о потерях. После затянувшегося молчания, покосившись на неблизкий разрыв, фон Кнобельсдорф угрюмо резюмировал:
— При таких темпах мы останемся без танков через восемь дней. А ведь мы прорвали только первую армейскую полосу обороны.
— Еще два дня — и вы прорвете вторую полосу, — сказал Гот. — Дальше к северу, на фронтовом рубеже стоит свежая армия. И ровное поле на линии Бобруйск — Ясень. Манштейн уверен, что большевики сосредоточат там свои танковые резервы. Он рассчитывает за два-три дня вывести в тот район корпус Хауссера, навязать сражение, уничтожить русские танки, а затем решительным рывком пробиться далеко на север.
Насупившись, командир корпуса произнес раздраженно:
— Вы же понимаете, что мой корпус уперся левым флангом в армию Катукова. Мне понадобится несколько дней, чтобы разбить эту танковую армию или хотя бы оттеснить к северо-западу.
— И тем не менее вам придется продвигать правый фланг ежедневно хотя бы на пять километров, чтобы прикрывать стык с корпусом Хауссера.
Командир 176-й дивизии напомнил, что сегодня левый фланг 2-го танкового корпуса СС вообще не продвинулся, поэтому он, Ханштайн, вынужден выделить один полк для прикрытия оголившегося фланга. Буркнув: дескать, помнит об этой неприятности, Гот задумался над картой и объявил решение:
— Завтра ваш корпус, генерал фон Кнобельсдорф, должен направить основные усилия против армии Катукова. Бросим туда три танковые дивизии, а также развернем фронтом на запад кампфгруппу «Гроссдойчланда», усилив до предела удар по Катукову. Один гренадерский полк этой дивизии переходит во временное подчинение генерала Ханштайна. Тем временем «Лейбштандарте» и «Райх» ударят в стык двух русских армий, продвинутся на север, в результате чего Семидесятая армия будет охвачена с обоих флангов. Как только фон Кнобельсдорф разобьет Катукова, я верну «Гроссдойчланд» на этот участок, и мы концентрическими атаками возьмем в окружение армию Галанина…
— Разгром Катукова может потребовать нескольких дней, — заметил командир корпуса. — Это очень серьезный противник.
— Днем раньше или позже, но у вас получится, — флегматично проговорил Гот. — Ничего лучшего
