собирался дать здесь решительный бой и остановить наступающих.
Отдав приказ не ввязываться во встречный бой, Часов отвел танковые роты за линию занявших оборону мотострелков и выдвинул вперед артиллерию. Мощные пушки танков и самоходок пробивали броню вражеских «кошек», а фугасно-осколочные и шрапнельные снаряды помогли стрелкам и пулеметчикам остановить немецкую пехоту. Смирнов тоже занял удобную позицию, стреляя из-за укрытий кумулятивными снарядами. Тем временем полк Литвина, совершив скрытый маневр по лощине, внезапно появился на фланге контратакующей группировки. Попав под обстрел с двух сторон, немцы отступили, причем два «тигра» и «пантера» были брошены невредимыми — прежде враг подобных слабостей не проявлял.
Отступившие подразделения немцев заняли позиции перед Малой Жмеринкой — как уверял Степа Майдебура, именно в этом местечке родился побочный сын турецкоподданного Ося Бендер. Сказав об этом, сержант помрачнел и подумал вслух: дескать, за год оккупации немцы наверняка истребили большую часть местного населения.
— Да уж, такие местечки вполне могли безлюдными стать, — согласился Часов.
По прямой до Жмеринки оставалось не больше десятка верст, однако наступать в лоб на городок Алексей не собирался. Немцы прочно закрепились за речкой Мурафа, вдоль дороги Станиславчик — Жмеринка — Браилов — Винница наверняка были рассыпаны тысячи мин. Вся местность утопала в зелени, за которой можно было без труда спрятать самые разные противотанковые средства — от солдата с фаустпатроном до «Фердинанда». Поэтому подполковник приказал устроить привал, мотострелкам — занять оборону, а дежурным танкам и самоходкам — постреливать, периодически меняя позиции.
Низкохату он поручил выслать разведгруппы в лесистую местность к западу, где немцы пытались остановить дивизию Асватурова, подкрепленную 46-м танковым полком, и к востоку, где завязла дивизия Шевчука. Остальным было велено приводить в порядок оружие и технику, перекусить и готовиться к новому броску.
Вскоре начали подтягиваться колонны грузовиков с передовым отрядом 327-й стрелковой дивизии, потом подошел гаубичный дивизион и, наконец, приехали Краснобородов и комдив Яковенко. Комкор даже не стал интересоваться, почему «молодые-красивые» задержались на этом рубеже — опытный глаз сразу понял ситуацию.
— В лоб не получится, даже не думай, — строго предупредил Краснобородов.
— Не собираюсь, чур меня, — Часов отмахнулся. — Или слева, или справа попытаюсь обойти.
Генерал ответил, не заглядывая в карту, словно держал всю местность в памяти. Маневр влево он сразу отклонил — там был крупный железнодорожный узел, вокруг которого немцы не могли не создать прочную оборону. А вот обход с востока выглядел заманчивее — Часов был с этим полностью согласен.
— Значит, так, — комкор все-таки посмотрел на карту и стал показывать карандашом. — Яковенко одним батальоном занимает оборону по Мурафе, а два полка прямо с марша заворачиваем на восток — на Тарасовку и Пеньковку — ударишь в тыл немцам, которые преградили путь Шевчуку. Туда же двинется Смирнов. А тем временем Часов с двумя батальонами на грузовиках и бронетранспортерах прорывается на северо-восток, берет Жуковку и выходит к Жмеринке с неожиданного направления.
— Я бы дальше на север продвинулся, — предложил Алексей и упер пальцем в городок Браилов на реке Ров. — Если быстро ворвемся сюда и захватим мост — считай, все немецкие войска вокруг Жмеринки окажутся в капкане и сами убегут, без долгих уговоров с нашей стороны.
Он добавил озабоченно, что видит лишь одну трудность — саперы должны поскорее навести переправу через Мурафу, Комкор пренебрежительно сообщил: дескать, не нужно строить мост, потому как он, Краснобородов, покажет хороший брод, и не один. Оказалось, что Степан Аркадьевич бывал в этих местах неоднократно: в начале 18-го держал оборону против австрийцев, в 19-м бил Петлюру и Май- Маевского, а в 38-м за отличные действия полка на больших маневрах получил именной «маузер» от Ворошилова.
Оборону возле переправы занимало небольшое немецкое подразделение — до роты с батареей минометов. Противника отогнали артогнем, после чего бригада перебралась на другой берег реки. Когда начали переправляться стрелковые батальоны, из ближнего леса вышли броневики — возвращался из разведки Низкохат.
— Языков привел, — доложил командир разведроты.
Самым ценным языком оказался гауптман, в чьем планшете имелись карты местности с расположением вражеских подразделений. Немец уныло косился на победителей и на вопросы хоть и нехотя, но все-таки отвечал. Двое других — одетые в рванье парни лет двадцати пяти — молчали, как глухонемые, — явно с перепугу.
— Кто такие? — без интереса спросил Часов.
— Вроде как местные туземцы, — Макар словно не был уверен в своих словах. — Прятались в лесу. Когда ребятишки их взяли, упали на колени, стали оккупационные марки совать и просить, чтобы не убивали.
— Не убивайте, — заскулил один из парней. — Господин офицер, мы случайно в лесу заблудились. Гляньте, у меня желтая звезда пришита, и у Семы тоже…
— У меня на танке красная звезда нарисована, ну и что? — не понял Алексей. — Вас спрашивают, кто вы такие.
Раппопорт, внимательно присмотревшись, вдруг заулыбался и сказал:
— У них же на лбах печать синагоги большими буквами нарисована. Наверное, сбежали из жмеринского гетто.
— Не бежали, — уперся парень. — Случайно в лес попали.
Его спутник — видимо, тот самый Сема — вдруг охнул, разглядывая вытаращенными глазами звезды на боевых машинах. Затем, толкнув приятеля локтем, пробормотал:
— Изя, таки это не власовцы, они советские…
— А если советские, то почему в погонах? — возразил Изя.
Им объяснили, что в Красной Армии с февраля введены погоны. Раппопорт и Авербух даже показали документы, но беглецы из Жмеринки продолжали сомневаться. По их словам, полицаями в гетто служили не только украинцы, но и вполне правоверные евреи, так почему во власовской армии не может быть офицеров-евреев. Выручил Черкесиани, нашедший в своей машине последние номера московских газет. После этого парнишки разрыдались, как маленькие, и Сема Финкельштейн — тот, что сообразительнее, поведал историю, от которой прослезились многие танкисты.
Они действительно бежали, надеясь пробраться в Шаргород, потому что тамошний юденрат, то есть руководитель гетто, хитрый пройдоха и никого не выдал немцам. Пока здесь стояли румыны, можно было сравнительно безопасно жить и в Жмеринке, хотя всех евреев оккупанты выгнали из квартир, согнав на две-три улицы, обнесенные колючей проволокой. Все были обязаны носить на одежде желтую звезду Давида и работать за гроши.
Назначенный юденратом Адольф Гершман, бывший бессарабский адвокат, еще с довоенных времен был дружен с претором, то есть начальником жандармерии господином Ионеску, которого когда-то отмазал от приговора за мошенничество. В Жмеринке они вместе крутили гешефты, обитатели гетто за гроши производили разные товары и провиант для оккупантов, работали на железной дороге, а румыны никого не убивали — только били, грабили и иногда насиловали девушек. В соседнем городе Браилов, где стоял немецкий гарнизон, евреев держали в концлагере и методично истребляли.
Многие жители местечек, оказавшихся под немцами, старались бежать к румынам в Жмеринку, но Гершман выдавал почти всех беглецов, потому что иначе немцы могли не посчитаться с румынами и перебить все гетто. Впрочем, лучших работников юденрат все-таки оставлял, прятал от нацистов.
В прошлом месяце что-то случилось, румыны внезапно исчезли, и теперь в городе командуют гансы, которые не церемонятся. Немецкая солдатня и хохлы-полицаи совсем озверели, грабят, насилуют и убивают жителей гетто десятками. Иногда из Жмеринки уводят большие группы людей — якобы на строительство укреплений, но никто не возвращается. Народ в ужасе, но лишь немногие отваживаются бежать за колючую проволоку. Изя и Сема все-таки решились на побег, когда их погнали рыть противотанковый ров на подступах к Жмеринке.
— Как вы думаете, госп… товарищ командир, — умоляющим голосом осведомился Сема, —
