затем осведомился, где в момент покушения находились Гиммлер и Борман. Узнав, что обоих не было в бункере, рейхсмаршал неразборчиво выругался, потом велел оповестить обоих. Оберсту фон Белову было приказано следить за развитием событий, причем обо всех важных событиях сообщать в штаб Люфтваффе — фельдмаршалу Хуго Шперле или генералу Карлу Боденшатцу. Он также поручил фон Белову написать подробный рапорт и объявить, что новый начальник штаба Люфтваффе будет назначен в ближайшее время.
Повесив трубку на рычаг, фон Белов машинально посмотрел на часы — стрелки показывали 13.13. Рядом с ним орал в телефонную трубку Даргез, убеждавший Гиммлера, что его рассказ — не пьяная шутка и что Клаус Штауффенберг, покинувший бункер за пять минут до взрыва, бесследно исчез.
В момент покушения Гиммлер находился в своей восточнопрусской резиденции на озере Маурзее на расстоянии 25 километров от Растенбурга и приехал в ставку около двух часов дня. Полчаса тряски по грунтовым проселкам он потратил на обдумывание случившегося. Рейхсфюрер СС не был профессиональным полицейским и понимал, что не сможет провести полноценное расследование. Однако многолетнее руководство спецслужбами давало кое-какие навыки, поэтому он сумел сделать предварительные выводы.
Гиммлер почти не сомневался, что генералы, игравшие в заговор с довоенных времен, все-таки решили перейти от болтовни к делу. Главный вопрос заключался в том, ограничится ли дело взрывом в бункере, или армейская верхушка набралась решимости совершить настоящий переворот. Война была проиграна, любой нормальный человек понимал: надо начинать переговоры с англосаксами, договариваться о прекращении войны, торговаться за границы по состоянию на осень или хотя бы весну 1940 года. Такие контакты налаживали и сам Гиммлер, и Геринг. В последние недели даже Гитлер соглашался, что нужно попытаться договориться с Вашингтоном и согласиться на вывод немецких войск с Британских островов, из Франции, даже с Балкан. Впрочем, покойный фюрер вполне резонно сомневался, что союзники согласятся разговаривать с Германией, пока он остается у власти.
Теперь, когда «наци № 1» выведен из игры, перспективы мирного прекращения войны становились вполне реальными…
Прибыв в ставку, Гиммлер первым делом приказал провести его к телу фюрера. Выстояв скорбную минуту над телом, он выслушал доклады офицеров, руководивших охраной ставки и успевших провести торопливое расследование. Оставалось все меньше сомнений: бомбу подложил изменник Штауффенберг, которого гестапо давно считало неблагонадежным офицером. Хотя весьма подозрительным выглядело и поведение двух адъютантов фюрера — Даргеза и Белова, которые по непонятным причинам покинули бункер буквально за минуту до взрыва.
На всякий случай рейхсфюрер приказал арестовать обоих, и лишь после этого — примерно в 14.20 — исправил свою оплошность и позвонил в Берлин начальнику РСХА обергруппенфюреру Кальтенбруннеру — он обязан был сделать это сразу же, как только услышал о покушении, но сначала растерялся, а потом решил перепроверить сообщение и лично убедиться в смерти Гитлера. Он сообщил шефу полиции безопасности о покушении, после чего потребовал немедленно вылететь в Растенбург во главе бригады опытных криминалистов и следователей гестапо.
О смерти фюрера Кальтенбруннер уже знал и сам принимал необходимые меры, еще полчаса назад приказав срочно сформировать следственную группу. Говорить об этом обергруппенфюрер не стал, и дал правдоподобный ответ:
— Мюллер отправит своих людей в самое ближайшее время. Я вылечу немного позже, надо обеспечить порядок в Берлине. Мне докладывают о странных передвижениях воинских частей, а в моем распоряжении только детективы с пистолетами и батальон Скорцени.
— Да, вы правы, — согласился Гиммлер, напуганный сведениями о передвижениях войск. — Если это переворот, надо стянуть к столице войска СС, я отдам приказ…
Связаться со штабом войск СС не удалось, потому что начальник связи Фельгибель был причастен к заговору и успел отключить некоторые телефонные линии. Гиммлер начал нервничать гораздо сильнее, кричал на связистов, а сам подумывал вернуться на озеро, где ждали прекрасный телефонный узел и мощная радиостанция. С другой стороны, он не был уверен, что следует покидать ставку.
От этих мыслей рейхсфюрера отвлек рейхслейтер Борман, предложивший поговорить в его бункере. Гиммлер принял приглашение и, следуя за секретарем партийной канцелярии, не без труда скрывал улыбку, столь неуместную в сложившейся обстановке. Тема предстоящей беседы не вызывала сомнений: Борман торопился решить главный вопрос — о преемнике.
До последнего времени все нити управления Рейхом замыкались на одного человека. Лет десять назад была популярна шутка: дескать, партия национал-социалистов состоит поровну из националистов и социалистов, причем соединяет эту публику лишь черточка по имени Адольф Гитлер. Теперь же следовало срочно подыскать на замену столь же харизматичную фигуру — популярного в народе человека, который был бы прекрасным оратором, умелым государственным руководителем и опытным дипломатом, а также пользовался авторитетом в армии. Гиммлер и Борман прекрасно понимали, что ни один из них не удовлетворяет этим требованиям. Иными словами, новым вождем должна стать компромиссная фигура — кто-то послушный воле истинных правителей.
— Формально второй человек в партии — Геринг, — поморщившись, произнес Борман, едва вышел лакей, расставивший на столе кофейный прибор. — Как вы понимаете, толстяк Герман слаб и болен. Пора заменить его настоящим генералом на посту главкома Люфтваффе. Пусть Геринг остается верховным лесничим.
— Он давно потерял авторитет, — согласился Гиммлер. — Тот давний указ фюрера о назначении Геринга преемником утратил силу. Есть еще один претендент — Франц фон Папен, который формально числится вице-канцлером. Полагаю, этим дурачком можно пренебречь.
— Безусловно. Надо подумать о популярном генерале, лишенном политических амбиций, — рейхслейтер сделал паузу пытаясь прочитать мнение на лице собеседника. — Возможно, кто-нибудь из стариков — Рундштедт или Редер.
Усмехнувшись, рейхсфюрер СС одернул слишком ретивого творца истории:
— Генералов, лишенных политических амбиций, не существует в природе. Я бы остановил выбор на молодом военачальнике, который будет благодарен нам за доверие… Например, Роммель или Дениц. И, боюсь, нам придется учитывать мнение Геббельса.
После короткой дискуссии они пришли к согласию: еще раз обсудить вопрос при участии министра пропаганды и других руководителей партии, выбрать приемлемого кандидата, затем утвердить его на съезде НСДАП. При этом обязательно разделить главные посты: рейхсканцлера, рейхспрезидента и Верховного Главнокомандующего. Борман становился официальным руководителем партии, Гиммлер — единственным вождем СС.
— Тут у нас нет разногласий, — удовлетворенно резюмировал рейхслейтер. — Что вы думаете о покушении?
Гиммлер пренебрежительно поведал историю генеральской фронды. Покойный фюрер, которому он регулярно докладывал собранные гестапо данные, считал подготовку переворота несерьезным делом и не давал санкции на репрессии против заговорщиков. По мнению Гитлера, аресты Бломберга, Вицлебена, Бека, Гальдера и других известных военачальников могли вызвать недовольство и даже раскол офицерского корпуса. Поэтому Гиммлер санкционировал изоляцию лишь наиболее опасных участников заговора, которые были связаны с коммунистами.
По этому поводу Борман высказался уклончиво, но признал, что рейхсфюрер был связан приказами Гитлера. Весьма довольный достигнутым взаимопониманием Гиммлер вспомнил, что нужно переговорить с берлинским центром РСХА. Кивнув, Борман снял трубку и буркнул: «Соедините с Кальтенбруннером». Гиммлер раздраженно подумал, что шеф полиции безопасности и начальник гестапо слишком тесно связаны с Борманом, а потому обоих следует заменить более лояльными сотрудниками. Внезапно он увидел, как лицо Бормана сделалось удивленным, и он переспросил, при чем тут дворец президента рейхстага. Дав отбой, он потребовал соединить с Геббельсом. Ответ из канцелярии министерства пропаганды привел его в бешенство.
