остальные в дом ломанулись, как только он от этого не сложился, они ж что те танки. Как носилки поднесли, так и оставшиеся двое, ну военстал и Тенёв в смысле, внутрь пошли, а нам, остальным, показывают, чтобы снаружи ждали.
Вытаскивают через две минуты из этого дома жмура несвежего, всего ссохшегося и почерневшего, а следом и снарягу какую-то сталкерскую. Вот повезло мля, называется, всей деревне. Видимо решил тот мужик с Аномальными завязать, может ещё что тёмное в его биографии было, но осел он в той деревеньке, да заработанное пропивать начал. Только ладно бы он с пустыми руками вернулся, так он с собой артефактов приволок. Может на крайний случай держал, чтобы продать, когда деньги кончатся, может ещё что. Вы про «Хромую козу» слышали что-нибудь? Вот и я не слышал. А наши институтские слышали, как оказалось. Артефакт этот, по их словам, мало что из себя представляет сам по себе, но если его подогреть другими, которые от Жарок или Электр образуются, то эффект получается тот ещё. А этот урод, как оказалось, их просто в кучу все свалил в углу и запил. А в куче той чего только не было намешано. На контейнере может денег сэкономил, а скорее всего не знал про эту тонкость. Пустил, козлина, всю деревню под нож. Извините, мужики.
Артемьев достал из под стола вторую бутылку, до которой предыдущим вечером присутствующие не добрались. Открыл, налил себе, жестом предложил остальным. Те молча кивнули.
— Умерли все. Кто раньше, кто позже. Верка моя в том числе. Тем же днём. Выпил. Остальные последовали за ним.
— … Я поначалу вообще не мог свыкнуться с тем, что произошло. Вот перед глазами проносят этого горе-разведчика, медики наши все в 109е научные одеты, их ни одна зараза не возьмёт, военсталы артефактной защитой светятся. Жмура в «ящик», тот — в микроавтобус медиков и в город. А может и не в город, из деревни прочь, в общем. Военсталы дальше по деревне пошли, Тенёв меня в сторону отводит, на лавку усаживает, что-то спрашивает, а я понять не могу, что вообще произошло-то. И тут у меня в голове вдруг как молния прошла — а с Веркой моей что же? Я к ней в дом, Тенёв за мной, ну а там…
Тенёв потом говорил, что как «хромую козу» из кучи вынули, так и излучение от неё исчезло. Главный военсталов когда эту картину увидал, так сразу туда табуреткой, к месту под руку подвернувшейся, запустил, потом артефакты по всей комнате собирали. Ну а теперь деревня вроде как не заразна снова, вот только у её жителей перспектив нет. Мне, в общем-то, повезло, что я там больше наездами бывал, от «козюлины» не досталось поэтому. То есть досталось, но не в такой степени, успевал регенерироваться. Также рассказал он, что для необратимых изменений необходимо было пребывать в зоне эффективности активизированного артефакта где-то неделю минимум, а я ж туда только по выходным катался.
Сижу я на лавке около веркиного дома и состояние такое, как будто разрушился мой мир весь и жить мне больше незачем. Тенёв звонит кому-то. Как я потом понял, Никонову он звонил, потому что перезванивает мне мой начальник через минуту и говорит, что за обнаружение локальной зоны аномальной активности, а также по причине попадания в опасную для собственной жизни среду полагается мне отгул некислый и денег куча, вроде как премия и санаторно-курортные. Только радости-то мне с этого никакой. Нафига мне деньги нужны, если Верки со мной нет? А начальство продолжает, причём уже по-дружески так, что ты, говорит, Кость, когда отойдёшь от всего этого, ты возвращайся, будем тебя ждать. Только, говорит, координаты свои оставь, чтобы знали, где тебя искать, если что тебе понадобится.
Запил я потом. Как Верку похоронили, так и запил. Не стал никуда уезжать, в деревне так и остался. А куда мне ещё податься было? В город, чтобы все мужики мою рожу сизую видели? Не вариант. Оставался только домик этот мой. Закупился капитально в сельпо бухлом и закусем с куревом, коммунальщикам на год вперёд денег закинул, да и окуклился. Поначалу ещё выползал веркиным родственникам по мелочам помогать, родственник всё же, пусть и несостоявшийся, да и чтобы вконец не освинеть. Это пока они живы были, а потом и из дому вылезать нужды не стало, кроме как до нужника.
Пил до нового года. По деревне что не день, так покойника несут, зачастую и не по одному, а я пью. На душе гнусно, что знаешь причину, а поделать с этим ничего не можешь, рассказать тоже, и от этого ещё сильнее нажраться хочется. Часть народа из деревни уезжать стала, а толку-то — я ж знаю, что от этой заразы не убежать. Двух месяцев не прошло, а в деревне ни одной живой души не осталось. К живым я тогда себя не относил уже, думал сопьюсь, а остановиться не мог.
И вот однажды просыпаюсь от того, что в окно солнечный лучик светит и аккурат на мою кровать падает, точнёхонько мне в рыло. Смотрю на календарь, там первое января отображается и десять часов утра. Вылез на крыльцо, ведро воды из сеней с собой прихватил по пути, на голову его себе вылил, закурил. А по деревне тишина, снегом все дома и дворы засыпало, следов вообще нет, ну а откуда им взяться-то? Стою, а в голове яснеть начинает. Стыдно становится, что такой молодой, а себя уже чуть ли не заживо похоронил. На небе ни облачка, только снежинки откуда-то сверху падают и на солнце искрятся. И ощущение такое, что деревня эта вообще к миру нашему не относится, вроде как перенесло её куда-то прочь, где из людей только я один, а больше и нет никого. Тоска навалилась страшная: по Верке моей, Царствие ей Небесное, по жизни былой, когда смысл в ней был. А пуще всего от того, что один остался. Ну, думаю, надо это исправлять. Новый Год же, праздновать положено, а у меня ни гостей ни друзей. А кому звонить-то, кто ко мне сюда в захолустье такое поедет, снегом же все дороги засыпало.
Вдруг слышу, мобила орёт, как ещё не села, хотя я её, пусть и не просыхал, а наверняка на автомате на зарядку ставил. Смотрю — Никонов звонит. Ну туда сюда, о состоянии моём поинтересовался, поздравил с праздниками, спросил, не одиноко ли мне там? Я ему прямо и говорю, что как оно вчера было — не помню, а вот сегодня нехватка чего-то важного ощущается. Он же мне в ответ: а хочешь ли ты, Костик, говорит, мы к тебе сейчас задушевной компанией подъедем? У нас, говорит, подарочек для тебя есть. Мы, говорит, люди все холостые, семей у нас нет, в городе праздновать не хочется, а вот на природе хочется, особенно с ожившими мертвецами. Я от такого нахрапа прифигел, а потом думаю — ну хочется ему в сугробах тарантас свой посадить, так это его дело. Приезжайте, говорю, только у меня тут неизвестно что с праздничным столом, поскольку ревизию пищевых запасов не проводил давно, не до неё как-то было, да и с дорогами не очень. Снег-с, знаете ли.
И что вы думаете? Приезжают. На Камазе нашем болотном, который военсталы под выезды используют. Он только особо крутые склоны не возьмёт, а в остальном не нашлось ещё тех великих говен, которые для него оказались бы непроходимыми. Выхожу я их встречать, трезвый и насупленный, поскольку пока их ждал, меланхолией накрыло в полной степени. Никонов с Тенёвым из кабины вылезают, а с ними и начальник тот военсталовский. Бортников фамилия его была, погиб он через полгода потом, как говорили. Жаль, хороший мужик был… В общем встречаю я их, Никонов радостный, с распростёртыми руками идёт, вроде как старого друга увидал, а Тенёв в руке контейнер небольшой держит и улыбка у него странная какая-то. Пообнимались, поприветствовались, я их в дом провожу, на столе уже накрыл по мелочи. Уселись, Верку мою с её семьёй и деревней помянули, потом за встречу накатили, тут-то моё начальство и разобрало. Начинает оно такое рассказывать, что поначалу я и не понял, то ли они уже с утра набрались прилично, а сейчас их развезло, потому что в трезвом уме такого не выдумаешь, то ли я словил белочку и всё происходящее мне мерещится. Ну вы сами подумайте: приезжают ко мне, какому-то капитану сраному, несколько месяцев непросыхающему, ажно три начальника, да не с инспекцией, а чисто побухать, причём на Новый Год. И отношение такое, будто они не к подчинённому приехали, а вроде как к родственнику, пусть и молодому. Рассказывают, что было после того, как «козюлю» из деревни увезли в мелочах и подробностях. Оттащили они её не куда-то, а на полигон, в тамошнюю лабораторию, поместили в отдельный бокс, там-то чудеса и начались. «Козюля» она ж какая была, как почерневшее сморщившееся яблоко, с просветами огненными, а тут меняться начала. По их словам выходило, что артефакт этот пусть и редкий, но штучки три в их руках до этого побывало, и вроде как изучили их досконально, потому что одна целая в институтском хранилище до тех пор лежала и не жужжала. А эта же через некоторое время светиться начала, огненные прожилки вроде как светло-зелёными стали, а потом она оболочку внешнюю сбрасывать стала. На полигоне лабораторные от происходящего перессали и начали в Институт письма слать, поскольку происходит-де с объектом явно что-то необычное и без поддержки ветеранов им не справиться. Начальство вспомнило, чем именно эта «козюля» успела отметиться, потому рвануло туда на всех парах. Встречают их лабораторные, белые, что мыши их альбиносные, рассказывают небывальщину… это по их мнению небывальщину, они на Аномальные и не выезжали ни разу толком. Якобы в ночь перед начальственным приездом в боксе чуть ли не ураган поднялся, вынесло все камеры, да ещё и пробки по всему комплексу вышибло. Открывают дверь и видят, что «козюлечка» уже и не козюлечка вовсе, а что-то совсем иное — висит посреди бункера кристалл
