спиной. Старания его были напрасны: умирающий страдал о другом:
— Хлопот… вам… под-кинул… Извини, дру-жок…
— Родненький, дорогой, — твердила свое Таня. — Пожалуйста…
— «У йомфре Андерсен, в подворотне…» — начал дядя Вася, и голос его будто растаял.
Гудело пламя в «буржуйке»; где-то близко, на Васильевском или в Петроградской стороне, взрывались с раскатом снаряды; в груди умирающего хрипело, попискивало сдавленно.
— Часы, — ясно попросил вдруг.
Таня вложила в холодную ладонь серебряную луковицу. Дядины пальцы чуть шевельнулись, Таня поняла это как просьбу открыть циферблат и отщелкнула крышку. Было ровно два часа ночи.
— Тебе, друж… — он не договорил, умер.
Днем, оставшись дома одна, Таня раскрыла блокнот на букве «В».
Запись получилась не очень правильной, сбивчивой.
Дядя Вася умер в 13 апр 2 ч ночь 1942 г.
Глава девятая
Груды мусора на Неве рушили своей тяжестью подтаявший лед, осаждались на дно. уносились на отколовшихся льдинах. Река раскрепощалась, играла свинцовыми волнами.
Серый, суровый цвет Балтики главенствовал в ненастные дни во всем и везде. Моряки очистили корабли от зимней маскировки; обтаяла белая наморозь на стенах домов: шаровая, темно-серая, краска на куполах и шпилях благородно сочеталась с металлическим блеском реки и хмурыми облаками низкого неба.
Строгие балтийские тона как бы подчеркивали особое, блокадное, состояние города и обнажали красоту его архитектурного совершенства.
В конце апреля появились первые ладожские вестники. Отдельные льдины, белые плотики с дрейфующими чайками, а вскоре потянулись и целые поля.
Ледоход с верховья означал победу весны на Ладоге, конец зимника.
25 апреля выезд на ладожский лед был запрещен. Зенитчики увезли пушки и пулеметы, связисты намотали телефонные провода на катушки, свернули радиостанции, охрана и службы сошли на берег.
За сто пятьдесят два дня Дорога жизни обеспечила доставку с Большой земли сотен тысяч тонн продовольствия и боевого снабжения, вызволила из блокады более миллиона человек. И вот ее не стало.
Наверное, не вся почта доходила до Ленинграда. Таня получала письма от Сережи сразу по нескольку штук.
Были вопросы, на которые неизвестно, что отвечать. «Таня! Ты так и не написала мне, понравились ли тебе мои стихи!» А стихов никаких и не было. Или были, но в письме, которое пропало.
Предмайские послания пришли за два-три дня до закрытия ледовой трассы. Чуть опоздал бы Сережа, и ждать этим конвертам на другом берегу Ладожского озера не меньше месяца, до весенней навигации.
«Привет! С праздником 1 Мая!» — такими словами начиналось Сережино послание. Странно было читать его. В городе обычные рабочие дни, артобстрелы. Первые снаряды упали на площади Труда, за мостом Лейтенанта Шмидта. Бомбардировка длилась часа два, затем наступил перерыв. Отдохнув, фашисты опять взялись за дело.
А погода и впрямь выпала праздничная: солнце, почти что летняя теплынь. И ночь на 2 мая была прекрасной: тихой, светлой. Луна сияла и лучилась, как до войны!
Сама Таня луны не видела, Борька Воронец рассказал.
— Громадная и в пятнах, как азиатская дыня!
Борькина тетя была замужем за пограничником, жила на Памире и приезжала в отпуск с. дынями.
— У них там дынь этих, как у нас капусты! — заверил Борька.
— Б-было, — поправил Коля Маленький. — Сейчас в-везде к-карт-точки…
— Ты чего трясешься? — Борька знал, конечно, почему. Одеты все по-зимнему, температура плюсовая, но после страшной, голодной и холодной зимы не согреться. — Ползаем, как сонные мухи, вот и мерзнем. А люди физкультурой занимаются. Слышали радио? Футбольная игра намечена, встречаются динамовцы и армейцы. Нам бы тоже какое-нибудь соревнование организовать.
Деятельная, командирская натура Борьки Воронца требовала немедленного приложения сил, но сил, увы, у него мало было. Никто не гонял мяч, не играл в классики… -
Таня передала привет от Сережи, и разговор перешел на школу. С завтрашнего дня возобновлялись занятия.
— Нам х-хорошо, — порадовался Коля. — В м-младших классах в-всего по три ур-рока.
— А кормежка, как у всех, — трехразовая! Можно было подумать, что приказ о трехразовом питании в школах подписал он, Б. Воронец.
4 мая 1942 года в Ленинграде открылось 137 школ. К учебе вернулись почти 64 тысячи ребят. Медицинский осмотр показал, что из каждых ста лишь четверо не страдают цингой и дистрофией.
И прошедший апрель нельзя было назвать голодным, но дистрофия довершала свои черные дела. На старых и новом, Пискаревском, кладбищах в апреле захоронили 102497 человек. Десятки тысяч, прикованных к постелям и больничным койкам, ждала печальная участь.
В Ленинграде еще оставалось полтора миллиона жителей, надо было срочно спасать их, вытаскивать из дистрофии. Во всех районах открывались столовые усиленного питания, врачи прикрепили к ним уже к началу мая 100 тысяч больных.
Мама передвигалась, как на протезах. Ноги не сгибались в коленях, и каждый шаг вызывал острую боль. Дядя Леша, тот совсем слег, но и лежать ему стало невмоготу. «Собственный скелет мешает. Представляете?»
Представить не составляло труда. Через глянцевую, зеленоватую, прозрачную кожу просвечивали кости, нос истончился, а зубы словно длиннее сделались, выглядывали из полуоткрытого рта.
И от мамы одна тень осталась. Щеки будто слиплись изнутри, глаза провалились, цинготные пятна и язвы…
Главные семейные заботы легли на Танины плечи. От нее теперь зависели все оставшиеся Савичевы — мама и дядя Леша.
Участковый врач Анна Семеновна выписала направление в столовую на целую неделю. Целых семь дней не надо было отстаивать в нескольких очередях многие часы. В столовой отоваривали все карточки и давали больше, чем в магазинах. Такие сытные обеды до недавнего времени можно было увидеть только во сне. Супчик из ложки крупы и двух лепестков сушеного лука считался роскошью, а тут — крупа, мясо, овощи! Компот из сухофруктов с сахаром! Мама даже вспомнила как-то дворищенскую присказку: «Ешь не хочу, живи на здоровье!»
Увы. есть все равно хотелось и уже не было здоровья для жизни.
Таня носила обеды в двух бидончиках. В одном — первое и второе, в другом — компот или кисель.
Хлеб она клала в свою летнюю сумку с плечевым матерчатым ремешком. Ту самую, с которой собирались перед войной ехать на каникулы в деревню. Было это так давно, что и забылось. И давным- давно не снились Тане полеты. Бидончики едва тащишь, куда уж крыльями махать…
