СЕВЕР
Самолёт был какой-то маленький, с красным хвостом, игрушечный по сравнению с Ту-104. Внутри тесно, полно ящиков, мешков, автомобильных покрышек. Пассажирский отсек всего на три ряда кресел. И те не все заняты.
Серёжка пересаживался с места на место. Но и слева и справа ничего не видно, кроме зелёных крыльев и огнедышащих моторов. У них вокруг шеи открытые щели, как жабры у рыб.
Никто не разносил лимонад в пузатых рюмках, не угощал кислыми конфетками. Пассажиры сами потчевали друг друга.
Кроме семьи Мамонтовых и мужчины в фетровых бурках, на Север летели бывалые полярники. Все быстро перезнакомились. Некоторые и прежде встречались. Теперь они вспоминали общих друзей.
— А где сейчас Шакиров?
— На Диксоне.
— Давно из «Счастливой»?
— Два месяца. На Кавказе отдыхал.
— Ничего?
— Скучно, — пожаловался загорелый бородач. — Никакой романтики! Тенты, лежаки, таблички на все случаи жизни: «не курить», «не сорить», «не входить». Пляжи на удельные княжества разгорожены.
Мужчина в фетровых бурках снисходительно заметил:
— Таков порядок. У каждого дома отдыха собственная территория.
— Собственная! Мы к таким вещам непривычны. У нас в Арктике всё моё, всё наше. Верно я говорю?
Земляки-полярники горячо поддержали бородача:
— Верно!
На чемоданах, приспособленных под столы, подпрыгивали стаканы и чашки; в развёрнутых пакетах лежала всевозможная снедь; топорщились зазубренными крышками раскрытые консервные банки.
Время от времени из кабины пилотов выходили лётчики. Они охотно подсаживались, вступали в общий разговор.
В самолёте было шумно, как на вокзале.
О Серёжке забыли, и он обследовал самолёт. В самом хвосте лежали громадные кубические тюки, туго перетянутые крест-накрест проволокой. Тюки пахли лугом.
Серёжке удалось отковырнуть и выдернуть несколько травинок. Он принёс их маме.
— Откуда это? — удивилась она.
Травинки пошли по рукам.
Бронзоволицый лётчик потрепал Серёжку по щеке:
— Шустрёнок! Раскопал!
Мужчина в фетровых бурках, близоруко рассматривавший травинки, поднял голову.
— Как это раскопал? Где? — Он удивлённо посмотрел на лётчика. — Вы что, сено во льды везёте?
И мужчина отрывисто засмеялся.
Бородач подмигнул незаметно лётчику и спросил будничным голосом:
— Всё идёт?
— Угу, — сдерживая улыбку, подтвердил лётчик.
Мужчина в фетровых бурках насторожился:
— Кто… идёт?
Лётчик уклонился от ответа.
— Кто идёт? Товарищи…
Полярники лукаво помалкивали.
— Да этот, — отозвался, наконец, бородач, — как его… Мамонт.
— Мамонт?!
— Обыкновенный мамонт, — подтвердил бородач.
Мужчина в фетровых бурках разволновался:
— Живой мамонт?!
— Живой… Случайно откопали. Летом дело было. Отогрелся и ожил себе на здоровье. Теперь своим ходом в Мурманск идёт.
— Точно, в Мурманск. — Лётчик и бородач произносили название города Мурманска по-своему — Мурм
— Разыгрываете, — неуверенно протянул мужчина в фетровых бурках.
Поднялся хохот.
Незаметно забрав с чемодана травинки, Серёжка заспешил в хвост.
— Ты куда, шустрёнок? — окликнул его лётчик.
Серёжка хотел сказать, что идёт травку на место положить, а то мамонту ещё не хватит еды до Мурманска, но лишь показал туда, где лежали тюки, пахнувшие лугом.
Самолёт заболтало, и мама опять «вышла из строя». Серёжка, тот просто уснул. Да так крепко, что не слышал, когда его облачали в шубку, валенки и прочие тёплые вещи. Он очнулся от сна уже на земле. Вернее, не на земле, а на снегу.
Вокруг был только снег. Всё искрилось, сверкало в лучах прожекторов. Над головой простиралось чёрное небо, в звёздах, как в снежинках.
Никакого аэродрома не было. Вся белая земля была аэродромом.
Их уже дожидался крытый грузовик. Над кузовом струился дымок. Внутри было светло и жарко. В машине стояла маленькая железная печурка. Солдат топил её аккуратно напиленными поленьями. И в пути солдат подкладывал дрова. Серёжка привалился к отцу и опять задремал.
Он спал так долго, что должно было настать утро, а его не было. В комнате, от пола до потолка обклеенной газетами, горела электрическая лампочка.
Полежав немного, Серёжка проморгался и робко позвал:
— Мама!
Никто ему не ответил. В соседней комнате запели тонким голосом.
— Мама! — громче повторил Серёжка.
Песня оборвалась. Дверь отворилась, и на пороге появилась девочка. Синеглазая, с косичками. На ногах невиданные туфли из золотистого меха.
Серёжка от удивления раскрыл рот. Девочка тоже молча разглядывала его. И наконец спросила, приблизившись к кровати:
— Ты — Серёжа?
— Да, — подтвердил Серёжка и в свою очередь пожелал узнать: — А ты?
— Я? — Девочка даже ресницами захлопала: как это он не знает её? — Я — Наташа Конова. Я здесь живу.
Слова Наташи Серёжу задели.
— Нет, я здесь живу. Это мой дом.
— Дом наш, — спокойно возразила Наташа, — батальонный. А вы у нас поживёте, пока не сдадут третий корпус.
— Нам дадут первый.
С какой стати Серёжка должен ждать третьего?
— Первый давно заселили и второй. Думаешь, тут заселяться некому? У нас и до тебя люди жили, только без детей. Они своих детей на Большой земле оставили.
