Три луча и шесть рук лихорадочно зашарили по захламленному и пыльному цементному полу. Обнаружились и другие реликвии: лампа из сплющенной артиллерийской гильзы, сдавленная алюминиевая кружка, россыпь патронов, лопатка, проржавленная до дыр, киркомотыга без черенка. И еще какие-то вещи, ставшие непригодными и неузнаваемыми.
Время сделало свое дело. Даже стальную солдатскую каску не пощадило: внутренний ободок и ремень превратились в труху, вместо защитной окраски — шелушащаяся короста.
— Может, и планшет сгнил? — выразил общую тревогу Ростик.
— Ерунда, — не очень уверенно, но резко отверг капитуляцию Антон.
— Хоть что-то осталось бы, — поддержала Алена.
— Искать! — отдал приказ Антон.
И поиск продолжался, но, к сожалению, так же безрезультатно.
Все, кажется, перерыли и перещупали. Пластмассовую звездчатую пуговицу нашли, обломок напильника — кресало от фронтовой зажигалки, латунный поддон сигнального патрона. Видимо, Ораз Халитов здесь, в блиндаже, выбил бумажно-металлическую гильзу из широкого ствола ракетницы.
Какой в последний раз в жизни подал он сигнал? К атаке? Вызвал огонь артиллерии? Указывал пехоте проход в минном поле?
— Это тоже в музей сдадим, — сказал Антон и спрятал поддон в карман.
Говорил он придыхая. Отчего-то трудновато дышать стало. И очень тепло сделалось. С облупленного носа капал пот. Воздух вроде погустел, темнота сплотилась. Белые ока фонариков пожелтели, Аленин и вовсе скис, весь свет — оранжевый червячок спиральки.
— Сколько мы уже тут? — с тревогой спросил Ростик. — Уже ночь, наверное.
— «Ночь»… — вяло передразнил Антон. — Думаешь, если здесь темно, так и на улице ночь?
— Там сейчас белая ночь, — с грустью вспомнила Алена. И всем, Антону тоже, неудержимо захотелось увидеть белое небо, белую реку, белый город.
— Ладно, — сказал Антон, — на сегодня хватит. И это бы унести.
Про самое главное они забыли. Или сделали вид, что забыли. Документы ведь еще не нашли! Но так угнетающе было в черном подземелье, что всем неудержимо захотелось немедленно выбраться на воздух и солнце.
Они собрали дорогие трофеи и двинулись на выход. Идти пришлось недолго. Стена из кирпича и земли преградила путь.
В первое мгновение подумалось, что заблудились, сбились с дороги, но дорога-то была одна- единственная! И теперь ее не стало, единственной дороги обратно.
Больше всех в этот раз перепугался Антон. Вот что значил тот странный шум! Завалены. Отрезаны. Погребены. Тоннель сплющился почти в самом начале, и неизвестно, на сколько: на метр, два, десять, до самого конца? Тут и солдатам не сразу откопаться, а им… Даже лопаты нет, только киркомотыга без черенка. Но и это — орудие!
— Без паники! — как можно решительнее сказал Антон.
Сам по себе, в душе он мог паниковать и трусить сколько угодно, даже нос от сумасшедшего страха в кровь изодрать. Но для Алены и Ростика он был командиром. Командир не имеет права выказывать личные тревоги и панические настроения. Кто же, кроме него, поведет людей вперед? В атаку, на штурм, на свободу!
Алена громко всхлипнула, будто икнула.
— Без паники! — прикрикнул Антон. — Воды выпей.
— Во-ы нет! — икая, отозвалась Алена. — Только ки-ы-пяток в термосе-ы!
— Воздух задержи. Будет тебе скоро вода.
— Скоро? — с надеждой переспросила Алена.
— Конечно! — совсем уже твердым голосом заверил Антон. И окончательно избавился от липкого, разоружающего страха, доводящего человека до безумия паники или черного предательства.
Не всякий страх порождает трусость. Только страх за самого себя.
Прежде всего надо было оценить реальную обстановку, взвесить возможное и невозможное, определить свои силы, составить план действий — и действовать.
— А ну копни, — приказал Антон Ростику. Тот нес киркомотыгу. — И фонарь выключи. Экономить надо.
Алена тоже щелкнула рычажком, хотя гасить уже нечего было, батарейка отслужила свой рабочий век. Антон вспомнил о свечах. Все-таки Ростик не такой безмозглый, сам сообразил купить.
— Зажечь свечу.
Алена мгновенно выполнила распоряжение.
Фитилек постепенно разгорелся, вырос, пламя стояло вертикально. Ростик бил киркомотыгой и все оглядывался па свечу.
— Чего ты вертишься? — спросил Антон. Ростик отложил кирку.
— Безнадежно, — сказал он. — Наглухо завалило. Видишь: огонь даже не шевелится. Значит, и щелочки нет.
— Щелочки! — передразнил Антон, но в глубине души позавидовал Ростиковой способности анализировать и логически мыслить. Прямо-таки Шерлок Холмс! А воду запасти в фляжках не дотумкал. — Щелочки! Стукнул пять раз киркой и сразу сквозняка хочешь?
Он отстранил Ростика и сам начал долбить. Работа была нелегкой, но самое плохое — невольно оглядываешься на свечу. Не шелохнется, проклятая! Закоптила уже, а все сусликом торчит.
От поверхностного слоя взлетала пыль и не садилась. Все начали кашлять. Вдруг пламя завиляло. Алена обрадовалась, но тотчас поняла: то Ростик пыль от лица отмахивает.
— Потерпеть не можешь, — укорила она Ростика.
— Передохнем, подумать надо, — в несколько приемов высказал Антон и, тяжело дыша, привалился спиной к холодной стене.
Алена присела на корточки, — но внизу совсем дышать нечем было.
— Пойдемте туда, — предложила она, — там больше воздуха.
В бывшем блиндаже отца стояла та же затхлость и пыли не намного меньше: всю ведь с места взметнули. Уселись на цементный пол. Зажгли свечу. Идти с ней плохо: гаснет и свет слишком рассеянный. А на одном месте — лучше карманного фонаря.
Они увидело это одновременно и одновременно вскрикнули. Огонь погас, но они увидели это. Алена заволновалась, три спички извела. Наконец вспыхнуло волшебное пламя. Ребята из предосторожности прикрыли ладонями рты.
Трехцветный огонек наклонился, почти лег и плоской стрелой направился к обрушенному углу.
— Там! — опять в один голос закричали все трое, и опять свеча погасла.
Антон включил фонарик и бросился к завалу.
— Кирку!
Ростик со своим фонариком отправился за инструментом.
Странно, но грунт у завала повлажнел. И кирка снизу мокрой стала. Рассуждать об этом некогда было, Ростик поспешил назад, к друзьям.
Свеча зажглась в третий раз, и в третий раз пламя, как стрелка флюгера, повернулось по ветру. Никакого ветра здесь, конечно, не было, но воздух двигался. Значит, был у него выход куда-то!
Антон с ожесточением отшвыривал обломки кирпича и цемента, смешанного с землей. Ростик с не меньшей энергией заухал киркой. Хватило их ненадолго.
