гостю комнату, за которую платила мадам Литли, хотя комната давно пустовала, и Федорыч ночевал на раскладушке в моей комнате. На вопросы он отвечал односложно, делал вид, что хочет спать, и я оставил его в покое, хотя ночью убедился, что Федорыч не может уснуть.
А потом произошло знаменательное событие: Николай Филаретович купил внучке машину. Он почти прекратил зубоврачебную практику, но деньги у него по-прежнему водились. Я вспомнил, как он подарил когда-то машину своей дочери Алле к свадьбе, и подумал, с кем же может быть свадьба у Клер, если не со мной. Как-никак ей тоже, между нами говоря, почти сорок… Клер стала реже бывать у меня, так как ей надо было учиться, чтобы получить водительские права. Между тем до меня дошли слухи, что у Клер появился молодой поклонник. О нем было известно только одно: он тоже водит машину, хотя, кажется, не свою. Клер действительно отсутствовала дольше обычного, но потом пришла, объяснила свое отсутствие все тем же получением водительских прав и передала мне очередной конверт от мадам Литли. Я сказал, что завтра мне надо быть в офисе Ярлова на Ярославском шоссе (адепты «Реторты» уже называли шоссе «Ярловским»). Клер сказала, что хочет обновить машину и заедет за мной. Я согласился.
Офис Ярлова размещался в здании театра, которое Ярлов недавно приобрел и переоборудовал по своему вкусу. Он вообще усиленно скупал недвижимость (арбатская квартира Чудотворцева, Совиная дача и мой дом в Мочаловке тоже входили в сферу его интересов). Здание театра стояло в стороне от Ярославского шоссе, дальше возвышались уже деревья лесопарка «Лосиный Остров». Ярлов принял меня с распростертыми объятиями, распорядился подать кофе с коньяком, сказал, что заранее согласен на любые мои условия, я попросил его сначала назвать свои. «Мои условия совпадают с вашими» – любезно парировал Ярлов. Честно говоря, я не знал другого издательства, склонного издать биографию Чудотворцева, а Всеволод Викентьевич положил передо мной готовый договор. Единственной уступкой автору в договоре были сроки. Издательство театра «Реторта» обязалось издать биографию Платона Демьяновича Чудотворцева, когда бы автор ее ни представил. А в остальном условия были не ахти какие. Авторский процент возрастал вместе с «продаваемостью книги», как выразился Ярлов, а при отсутствии продаваемости сводился к минимуму равному квартирной плате от мадам Литли за один месяц. Этот минимум выплачивался автору при подписании договора. «Не может быть условий выгодней; это же будет бестселлер, и дополнительные тиражи без конца», – широко улыбнулся Ярлов. Я подписал договор, получил триста долларов и только тогда сообразил: договор не ограничивал в сроках не только автора, но также издательство, получающее исключительные права на биографию Чудотворцева на неопределенное время, практически навеки. «Снявши голову по волосам не плачут», – подумал я, как подобает потомку обезглавленного Фавста. Мне ничего другого не оставалось, как откланяться. Ярлов долго жал мне руку на прощанье.
Из ярловского офиса я вышел несколько подавленный. Клер ждала меня в машине у парадного подъезда. Я впервые увидел эту машину. Меня неприятно поразил ее грязно-красный цвет. «Кто выбирал машину?» – спросил я. «Я выбирала», – вызывающе ответила она, и я почувствовал, что предстоит неприятное объяснение, может быть, окончательный разрыв. «Что же, чему быть, того не миновать», – успокаивал я себя. Клер вела машину молча. Ничего праздничного в этой поездке явно не было. Я сидел рядом с Клер. В открытое окно веяло пробензиненным асфальтом, но время от времени и лесным духом. Мне даже захотелось остановить машину и погулять с Клер в лесу. «Нет уж, поедем», – возразила она и опять замолчала. Я хотел спросить ее, куда она торопится, но не решился. Я жадно, как будто в последний раз, любовался влажной сочной зеленью по обе стороны шоссе, пока машина не выскочила на Кольцевую.
– Ну что, подписал ты договор с Лярвой? – спросила Клер, произнося это имя вслух с таким же отвращением, как я произносил его про себя.
– Да, подписал, – ответил я.
– И конечно, попался к нему на крючок. Так я и знала: этому конца не будет.
– Чему не будет конца?
– Твоим книгам. Ты будешь писать их одну за другой, все об одном и том же…
– Тебе разонравился «Русский Фауст»? Ты же сама перепечатывала его.
Ее передернуло.
– Перепечатывала. Сама напросилась. А теперь вижу: все об одном и том же, об одном и том же.
– Но позволь: я же подписал договор на книгу о Чудотворцеве.
– Все вы Чудотворцевы. Я на себе чувствую, какие чудеса вы вытворяете. Дал он тебе триста долларов?
– Дал. Хочешь – возьми их…
– Оставь их себе. Теперь триста долларов в месяц тебе обеспечены… на веки вечные…
– Это от мадам Литли?
– Она же тоже Чудотворцева де Мервей. А помнишь, как ты сто пятьдесят рублей получал?
– От твоего деда? Если это было в долг, я попытаюсь выплатить… Только я не помню, за сколько месяцев… за сколько лет.
– От деда, да не от моего! И теперь ты получаешь от него, за него, все равно!
– Ты говоришь, не от твоего, но тогда от какого же такого деда?
– А ты все еще не догадался? От твоего, конечно. – Я покосился на нее, подумав, не сошла ли она с ума. – Не знаю, как сказать: от твоего пра-пра-пра-пра… Как назвать его, если он жил пятьсот лет назад. Фавсте, Фавсте, выйди нам на счастье! – Она махнула рукой влево, где промелькнул краешек одного из Косинских озер, правда, Черного, а не Святого.)
– Так что же, мне Фавст по сто пятьдесят рублей в месяц платил?
– Разумеется, Вавушка-Муравушка. Помнишь его? Он у моего деда работал, а зарплату тебе передавал.
– Послушай, Клер, это ни на что не похоже, – возмутился я. – Твои шутки явно дурного тона. Если тебя раздражает мое присутствие, дай мне выйти из машины.
– Ну нет, милый. Из машины ты не выйдешь, пока не выслушаешь все, что я хочу тебе сказать.
– Останови хотя бы машину! Мы разобьемся.
– Ах, как было бы хорошо! Туда нам и дорога! Только я-то не разобьюсь…
– Ты считаешь, что так хорошо водишь машину?
– Я знаю, до чего меня довели. Я уже разбилась однажды насмерть, это он выходил меня, оживил, воскресил… как это у вас называется…
Я предпочел не отвечать ей. За окном опять мелькали деревья пригородного леса. Как мне хотелось выйти из машины и затеряться в пыльном кустарнике. А Клер не умолкала ни на минуту:
– Он меня на руках носил, а я пряталась у него в бороде. Борода пахла медом, цветами, лесом. Вот мы сейчас проехали через лес, и опять запахло его бородой. Если бы ты знал, как я любила его… До сих пор люблю… Этому конца не будет. Ужасно, правда? Но ты не понимаешь… Я и с тобой связалась, чтобы родить такого, как он. В тебе же его кровь течет, через тебя… А я еще маленькая хотела, чтобы она через меня текла. Я не знала, что он опоил меня своей кровью. Ваша кровь медом пахнет. Этому конца не будет, не будет конца! Ты не понимаешь: люди любуются небом, цветами, друг другом, потому что они знают, что все это на время, и они на время. Любуетесь всем этим благодаря смерти. А для меня смерти нет. Всему, что я вижу, не будет конца. И тебе конца не будет. Ах, как я хотела родить Фавста, такого, как он, богатыря! Но я никого не рожу, такие, как я, не рожают, не женятся, не посягают, кажется, так? Вот ты и не женился на мне, потому не женился, что я не умру правда? Ах, ты хотел, ты хочешь, ты готов на мне жениться? Я живу с тобой? Нет, это ты живешь со мной, а я с тобой не живу, я с тобой не умираю… как мой дед… Он сказал: пока я жив, ты за него не выйдешь. А он не умирает и не умирает… И я такая, как он. Иначе бы я умерла тогда, когда вся разбилась. Фавст выпоил меня своим зельем, а дед выпил его зелья тайком, нашел его фиал и выпил, без спросу. Вот мой дед и живет и мне жить не дает, а я не умру, я знаю, что я не умру. И замуж за тебя не выйду, пока дед жив, а дед не умрет… Он у Фавста украл эликсир и знает, что не умрет, никогда не умрет. А меня Фавст выпоил, и я не умру. Господи, что мне делать, солнце в небе, луна, снег, зелень, желтые листья, снова, снова, этому не будет конца. Ты знаешь, я хотела уйти от тебя, чтобы хоть что-нибудь было по-другому, хоть что-нибудь. А тот мальчишка… Тот мальчишка тоже ваших кровей… Куда мне деваться, Господи, куда мне деваться… от ваших кровей? Зачем он выходил меня? Я теперь никогда не умру, никогда не умру и никого не рожу… А я хочу, хочу родить фавстенка, и на фавстенка напоролась… Этому не будет конца.
