сказать ей «ты» – значило поддакнуть ей в одном крайне нежелательном для меня отношении, что, впрочем, было неизбежно. Но пока говорила она:
– Подумать только, Фавстов – потомок Фауста! Это было бы что-то вроде последнего из могикан или, на худой конец, из удэге. Как раз в твоем духе… А скажи-ка, это в твоей книге написано, что твой предок не умер?
Она язвила меня немилосердно, но за ее язвительностью отчетливо угадывалось нечто иное…
– Нет, в книге этого не написано, – ответил я, – Фавст Епифанович был, как известно, казнен при Иване Грозном.
– А не при Сталине? Ты, кажется, пишешь в своей книге, будто есть легенда, что Фавст не умер?
– Такая легенда действительно есть, я ее упоминаю в книге, но из этого еще ничего не следует.
Вопросы Киры начинали напоминать допрос с пристрастием:
– Ничего не следует? А почему у тебя живет эта дамочка из Имморталистического центра? Мадам Литли? Как ее… Клер…
– Да нет, Клер – это моя соседка… А мадам Литли просто остановилась у меня…
– Видишь, и соседка у тебя Клер, и дачница мадам Литли, и не откуда-нибудь – из Парижа, от Святого Сульпиция, из Имморталистического центра. Познакомил бы…
Осведомленность Киры поражала меня. Я смущенно пролепетал:
– Отчего ж нет… Можно и познакомить.
– Понимаю, не я ее интересую. Ее интересует твой бессмертный предок, пресловутый Фавст. Ну хорошо, а с двойником твоим у тебя какие отношения?
– С каким двойником?
– Да что ты юлишь! Все знают: у тебя есть двойник, и зовут его, как тебя, Федорыч. Он как будто бы законный наследник российского престола, чуть ли не твой брат.
– Никогда не встречал его.
– Тоже мне конспиратор! А что ты теперь переводишь? Или «Русский Фауст» настолько обогатил тебя, что тебе уже и переводить не надо?
– Да нет, я перевожу… с французского… Монфокона де Виллара… «Граф де Габалис, или Беседы о тайных науках…»
Следовало спросить, как она сама живет. Но я все еще не решался сказать ей «ты», а она продолжала наседать:
– Тайные науки… Ты, я вижу, не отстаешь от века. Впрочем, надо отдать тебе справедливость, ты и раньше был замечен по этой части. Мне и нужна-то, в общем, твоя консультация… по тайным наукам.
Я невольно прервал ее:
– Ну а сама-то… сама-то ты как живешь? – Я сразу почувствовал в ней готовность реализовать наконец произнесенное «ты».
– Как живу, как живу… Да все так же… По тебе скучаю… – Она придвинулась ко мне и налила мне кофе.
– С работой как? – спросил я.
– Пока еще работаю, – кивнула она.
– Все там же?
– Где же еще… Всю жизнь там работаю…
– В институте национально-освободительных движений?
– Мы теперь название переменили. Не знаю, удачно ли, но мы называемся Институт по изучению этносов.
– Тоже красиво, как говорила Анна Ахматова.
– Сколько я зарабатываю, не спрашиваешь? Да, да, дурной тон… Хотя теперь это перестало быть дурным тоном. Но я попросилась бы на лето к тебе в Мочаловку, надо же где-то отдохнуть, а юг мне не по средствам, попросилась бы, говорю, если бы не твоя соседка…
Я подумал, что она имеет в виду Клер.
– Она совсем взбесилась. Ты будешь доказывать, что ты и этого не знаешь, но она распространяет кассеты с записями его голоса.
– Кто распространяет? Какие кассеты? Какого голоса?
– Не строй дурочку! Клавдия распространяет, милая твоя Клавиша, из-за которой ты меня бросил…
– И что же она такое распространяет?
– Ты действительно не знаешь? Об этом уже вся Москва говорит… Да и Петербург тоже… Кассеты с новыми записями лекций Чудотворцева.
– Что значит «новые записи»?
– Ты ее спроси. А тебе я дам послушать, если ты такой неосведомленный…
Она включила магнитофон. Первая лекция называлась, помнится, «Апостол бессмертия». Ход мысли был характерен для Чудотворцева и хорошо мне знаком по другим источникам. Лектор анализировал известный стих Евангелия: «?аще хощу, да т?ой пребываетъ, д?ондеже прiиду, что къ теб?; ты по мн? гряди. Изыде же сл?ово с?е въ бр?атiю, яко ученикъ той не умретъ» (Иоанн, 21:22–23). Лектор говорил о том, что бессмертие Иоанна Богослова было совершенно несомненным для христианской традиции, в особенности для восточно- христианской традиции. Стих «обновится яко орля юность твоя» традиция связывала именно с Иоанном. Потому и символом евангелиста Иоанна стал орел, которого, согласно Физиологу, омолаживает приближение к солнцу, а солнце – известная аллегория Христа, Который есть Солнце Правды. Иоанн возлежит на Тайной Вечере на персях Иисуса, и в Евангелии прямо говорится, что Иисус любил его. Некоторые еретические движения позволяли себе на этом основании говорить об особом эротизме их отношений (оба девственники, у обоих нет жен). Лектор, естественно, отметал эту ересь, но ссылался на отцов церкви, называвших Христа божественным Эросом. Подчеркивал он и то, что особая близость между девственником Иоанном и Девой Марией возвещена Самим Христом с креста. Этим так же подтверждается, что оба не умрут. Далее лектор проводил сначала осторожную параллель между Иоанном Богословом и пресвитером Иоанном, легендарным праведным правителем восточного царства, а потом приходил к выводу, что пресвитер Иоанн и есть бессмертный Иоанн Богослов на троне. Трон его – истинный трон Святой Руси. Иоанн Богослов – невидимый истинный царь Святой Руси, и мусульманские мистики имеют его в виду, когда говорят о скрытом имаме. Эта же идея, по мнению лектора, проводится Вячеславом Ивановым в его «Повести о Светомире Царевиче». Не случайно Русь осознала себя Третьим Римом при Иоанне Третьем, а Иоанн четвертый Грозный стал ее величайшим царем. Царица Небесная правит Святой Русью совместно с Иоанном Бессмертным, апостолом православия, и так будет до второго пришествия.
Я невольно достал блокнот и принялся заносить в него основные мысли лекции. Кира с негодованием выхватила блокнот у меня из рук:
– Ты конспектируешь… конспектируешь эту лажу, эту фальшивку… И ты уверен, что это его голос!
Я даже не задумался над тем, его ли это голос, настолько несомненно было для меня, что я слушаю Платона Демьяновича.
– По-моему, это его голос, – ответил я, – да и подобные мысли встречаются в его работах в тридцатые – сороковые годы. Здесь они только четко сконцентрированы.
– А кто записывал его на магнитофон в тридцатые – сороковые годы? Да и где: на Соловках или на Лубянке?
– Что же, на Лубянке вполне могли его записывать. Техника позволяла…
– Лекции он там, что ли, по-твоему, читал? Да и расстреляли бы его за такую лекцию.
– А вот на этот счет существуют разные мнения, – возразил я. – И у такой лекции уже тогда могли найтись благосклонные и влиятельные слушатели.
– Так ты считаешь, что лекция могла быть записана тогда?
– Не исключаю.
– Хорошо, а что ты скажешь о таком тексте?
Следующая лекция была посвящена Софии Премудрости Божией. Лектор говорил о том, что Пифагор первым ввел вместо слова «софия» – «мудрость» слово «философия», то есть любомудрие. В этом лектор усматривал своеобразное смирение мыслителя, дерзавшего лишь любить Софию, а не возвещать ее, но из этого явствовало, что только любовь способна познать Софию и такое познание есть эрос. Так познал Еву
