«Блаженны пляшущие, – усмехнулся Чудотворцев, – ибо их есть Царство Небесное. Горе имейте сердца ваши, братья мои, выше, выше. Но не забудьте и про ноги. Горе имейте и ноги ваши, добрые плясуны, а еще лучше: станьте-ка также и на голову».
Распутин вскочил из-за стола, выкинув смазными сапогами два-три коленца. Казалось, он готов пуститься в пляс или даже действительно стать на голову но что-то удержало его, быть может, отсутствие аккомпанемента.
– Видала, как я пляшу? – обратился он к Машеньке. – Не видала, конечно, по кабакам не ходишь. Слушай, девица красная, заходи ко мне послезавтра, этак в полдень, заходи и увидишь, как Гришка пляшет. Завтра ты не можешь, я помню, завтра ты Демыча слушать пойдешь. А послезавтра заходи, заходи, Манок, непременно, ждать буду.
С этими словами он откланялся. Разговор происходил 15 декабря 1916 года. На другой день действительно была назначена лекция Чудотворцева «Мистерия Орфея». Начаться она должна была в четыре часа пополудни, не в университете, а в одном из небезызвестных петербургских салонов, точный адрес которого мне установить не удалось.
Точно так же я не знаю, кто пришел на лекцию. Насколько мне известно, присутствовало на ней совсем немного слушателей. Наверняка на лекции была Аделаида. Пришла Екатерина Павловна Горицветова с дочерью. Разумеется, был Аристарх Иванович Фавстов. Появился на лекции и Мефодий Трифонович Орлякин; в ореоле редких седых волос он улыбался во все стороны, как будто был окружен знакомыми, хотя знакомых вокруг было немного, просто потому что слушателей у Чудотворцева в тот вечер было немного, да и знакомых у Орлякина поубыло. Арлекин заметно прихрамывал, что не мешало ему приплясывать почти по-прежнему. Распутина на лекции не было. Да и на что ему была эта лекция?
О лекции Чудотворцева сохранились лишь разрозненные свидетельства, нередко противоречащие одно другому так как слишком заметно в них желание подогнать сказанное под произошедшее буквально на другой день. Может быть, в каких-нибудь архивах и найдется еще текст лекции или хотя бы ее тезисы; на такие находки я продолжаю рассчитывать, а пока вкратце перескажу лекцию, как я сам ее себе представляю по воспоминаниям тети Маши и по некоторым случайным записям.
Конечно, лекция «Мистерия Орфея» теснейшим образом связана с книгой Чудотворцева «Бессмертие в музыке», вышедшей в свет в том же году Штофик довольно точно, хотя и упрощенно подытожил ее, упомянув таинственную мелодию, которую ищут композиторы всего мира с тех пор, как она забыта. Следует правильно интерпретировать само название книги: не «
(Первая дуинская элегия, заканчивающаяся этими строками, была написана за четыре года до лекции Чудотворцева, хотя Чудотворцев вряд ли мог знать ее в 1916 году.)
Итак, оплакивая Лина, Орфей что-то почуял, а впоследствии обрел в музыке. То была мелодия, услышав которую человек не умирал, хотя сам исполнитель этой мелодии мог ее и не слышать (не потому ли перестал слышать музыку Фамира-кифаред, не потому ли оглох Бетховен, что их обоих посещала эта мелодия, хотя оба они были недостойны бессмертия или не готовы к нему?) мелодию бессмертия в музыке можно уподобить философскому камню алхимиков; быть может, она и соответствует сочетанию элементов, обозначенному философским камнем. Орфею случалось играть на своей лире мелодию бессмертия, и услышавшие ее становились бессмертными (впрочем, среди таких бессмертных могли оказаться и камни, отзывавшиеся, как известно, на его игру), но при этом сам Орфей не различал этой мелодии и не помнил ее, хотя она и посещала его неоднократно (не намекает ли Платон, что ее дарует лишь наитие, а тогда она приходит лишь путем импровизации, ускользая от заученного исполнительства, вообще чуждого древней традиции).
Когда Эвридику укусила змея (не та ли змея, что прельщала в раю Еву и не является ли Эвридика языческим аналогом Евы, прельщая Орфея запретным плодом бессмертия), Орфей отправляется за ней в царство мертвых и устрашает его властителей возможностью увести вместе с Эвридикой остальных их подданных, зачаровав тот свет игрой на своей лире. Но опасения Аида напрасны: на том свете Орфея не посещает мелодия бессмертия. С ним отпускают Эвридику, и она вышла бы на этот свет, если бы Орфей у выхода наиграл мелодию бессмертия, но ничего подобного ему не удается, не потому ли, что он утратил веру в свою таинственную силу, обернулся, нарушив запрет, и утратил Эвридику. С тех пор мелодия бессмертия больше не посещала Орфея, иначе Орфей не пал бы жертвой менад, которых эта мелодия могла бы остановить. Лиру, угодную Аполлону, заглушили тимпаны и флейты Диониса, которому Орфей противодействовал. Пляшущий хаос восстал на поющую гармонию. Прорвалось глубинное стихийное противостояние стройного мужественного пения и оргиастического женственного пляса. Это противостояние в основе истории, оно – движущая сила всех революций. Танец – поздний, упадочный компромисс между пением и плясом. Засилие танцев обычно предшествует революциям, уничтожающим танцы массовыми плясками. Пляска на Страшном суде – вот что такое революция. Путь от Версаля до гильотины пролегает среди пляшущих толп. Террора не бывает без плясок. Смотрите, как в наше время пляс подрывает музыку сфер, прорывается ко двору (Чудотворцев слегка понизил голос, чтобы его лучше поняли, но его так и поняли). Орфей виновен перед менадами и в том, что якобы из верности Эвридике научил предпочитать женщинам юношей, чем заразил Сократа, Платона и чуть ли не всю Спарту, пример героической государственности. Государственники, как правило, привержены этому орфическому эросу, против которого также направлена революция или, если хотите, контрреволюция женственности. Но менады по-своему почтили своего врага Орфея. Они растерзали его на куски, как был разорван титанами их любимый бог, Дионис-Загрей. Таким образом, убивая Орфея, менады оказали ему почести, как Дионису. Так возникли орфические таинства, а в них, быть может, примирение Диониса и Аполлона, гармонии и хаоса, то есть «всех загадок разрешенье». При этих словах слушатели, знающие Боратынского наизусть, вспомнили, что «всех загадок разрешенье» – смерть.
А Чудотворцев уже подробно описывал, как музы собирали части тела Орфея. Части его тела срослись бы и Орфей ожил бы, как ожил Осирис, если бы при этом играл на лире… Орфей, но он-то и был растерзан менадами, так что от него осталась лишь пророчествующая голова, чтимая многими эзотерическими культами вплоть до тамплиеров.
Вспоминали, будто Чудотворцев, описывая, как собирали части Орфеева тела, уделял больше внимания ритуалу растерзания, сообщая страшные, непристойные подробности, но я не исключаю, что такими подробностями лекция Чудотворцева начала обрастать со следующего дня. Правда, и в самой лекции явно высказывалась мысль: орфики растерзают корифея менад, как менады растерзали Орфея, и так будет повторяться, пока не увидят, что растерзан бывает один и тот же.
После лекции уже на улице Машенька подошла к Чудотворцеву с вопросом, что будет с теми, кто слышал мелодию бессмертия (она ведь может проявиться в музыке любого композитора). «Бессмертные не воскресают», – грустно улыбнулся Чудотворцев. «А что с ними будет на Страшном суде?» – настаивала Машенька. «Приходите завтра, как всегда, и мы поговорим об этом», – снова улыбнулся Чудотворцев, захлопывая за собой дверцу таксомотора.
Машенька не сразу сообразила, что Чудотворцев пригласил ее в зимний сад, к Аделаиде, хотя урока завтра не должно было быть. Вдруг она спохватилась: ведь назавтра на это время ее звал к себе Распутин, чтобы показать ей, как он пляшет. Чудотворцев не мог не слышать этого приглашения. Дает ли он ей
