– Что ты сказал, злобная дрянь? – спросил Певец.
Красивое лицо Бобби Волка стало цвета кожи на его сапогах, и он начал подниматься с места. Сидевший по правую руку от отца Гавилан Камачо нагнулся вперед.
– Не волнуйся, Бобби, – спокойно произнес он. – Сейчас это не так важно.
Сверкая глазами, командир роты «Свинарник» снова занял свое место за столом.
– Попахивает заговором, – произнесла Кали Макдугал.
Все головы повернулись к ней. Она сидела, откинувшись на стуле, кисло улыбаясь.
– Мне кажется, что некоторые из наших недоумков выбрали довольно удачное время для смены власти.
Град вопросов, замечаний, аргументов обрушился на «Кабальерос», словно пожар прерий заполыхал в столовой.
– Полковник Камачо бросил нас во время атаки террористов, – пыталась перекричать общий шум Зазнайка Торес.
– За этим стоишь ты, Габби? – спросила Кали.
Молодые офицеры начали беспокойно обмениваться взглядами, и затем все обернулись на высокую светловолосую Кали. Никто не оказался готовым ей противостоять.
– Никто не сомневается в храбрости моего отца, – произнес Гавилан. – Хотя его поведение во время последнего сражения вызвало множество вопросов. – Офицер заколебался. – Даже у меня самого.
– Он оцепенел, – заявил Бобби Волк. – И не командовал полком, когда был нам нужен. Полковник слишком глубоко погрузился в прошлое.
– Мы победили, или вы это забыли? – оборвала его Кали. Раскольники смотрели на нее. Она задавала вопросы, которые им не нравились, указывая на то, чего никто не хотел знать.
Голова полковника упала на грудь, словно налитая свинцом.
– Вы правы, – произнес он по-испански. – Я не могу сосредоточиться на командовании.
Карлос Камачо поднял взгляд с заметным усилием.
– Подобное поведение неприемлемо для командира...
– Дон Карлос!
Шум утих. Бар-Кохбе не требовалось повышать голос. Как и всегда.
– Мы находимся в чрезвычайно опасном положении, – медленно произнес он, растягивая слова. – Мы прошли вместе с вами через многие сложные времена полковник. Думаю, нам потребуются ваши рассудительность и опыт, чтобы пройти и через это. – Он обвел всех присутствующих в зале заседаний свирепым взглядом. – Если полковника Камачо сместить с должности, мне придется всерьез подумать о том, чтобы составить ему компанию.
– Значит, вы трус, если показываете хвост перед лицом опасности! – запальчиво крикнул Гавилан.
Намеренно медлительно, словно «Атлас», вращающий торс, Бар-Кохба начал поворачивать лысеющую голову до тех пор, пока его глаза – пугающе синие на загорелом лице с седой головой – не остановились на молодом командире, словно щелкнули затворы ракетной установки перед выстрелом.
– В интересах полка, – медленно начал Ребби, – и из уважения к вашей семье, с которой я нахожусь в дружеских отношениях уже долгое время, я советую никогда не говорить этого.
Гавилан побледнел, на его мелово-белом лице ярко выделялись усы. Парень не был трусом. Но его нельзя было назвать и полным идиотом.
Бар-Кохба был одним из наиболее уважаемых членов полка из-за хладнокровной мудрости, проявляемой в самых критических ситуациях. Его уважали за барсучью храбрость, которую он проявлял, будучи загнанным в угол, и за недюжинный опыт вождения робота. Ребби не поддавался на провокации.
Сдержанность перед лицом явного вызова не входила в число добродетелей его народа. В отличие от многих евреев того времени, предки Бар-Кохбы не протестовали против мер, которыми пользовались военные режимы Израиля в двадцать первом веке. Они гордились репутацией страны как сильной военной державы, и поколения после Великого Примирения захватили эту гордость с собой, в бесконечные пределы новообразованной Новой Испании. Там они адаптировались в среде ковбойской этнической группы и стали называться «еврейскими ковбоями», разделив веселую пиратскую жизнь остальных «Кабальерос». Они тщательно воспитывали в детях традиционную свирепость, которая в ветхозаветные времена предписывала завоевателям основывать еврейские поселения вдоль границ, чтобы отпугивать захватчиков, словно изгороди, полные колючек. Гавилан склонил голову и прикусил язык.
– Это не первый случай, – вступил в разговор офицер полковой разведки Гордон Бэйрд. Он всегда выговаривал слова с трудом, словно выжимая их из глотки. – Все знают, что я старый товарищ по оружию полковника Камачо и никому не позволю говорить о нем дурно. Но... – Он печально покачал безукоризненно причесанной седой головой, перехватывая роль старейшины полка. – Дело в том, что он стал рассеян и уже давно пренебрегает делами полка.
– Это правда. Тихий женский голос, прозвучавший справа от полковника, произвел такой же эффект, словно в зале с грохотом разорвалась граната. Поднявшийся шум моментально утих. Все смотрели на женщину, вставшую рядом с патроном.
– Уже некоторое время дон Карлос не считает себя способным выполнять возложенные на него обязанности. Я закрывала на это глаза. Но сейчас, похоже, ситуация в корне изменилась.
Полковник с немым изумлением смотрел на Марисель Кабреру. Выражение покорного смирения исчезло с его лица. Он был разгневан.
Камачо встал. Целую минуту дон Карлос смотрел ей в глаза, и все застыли в ожидании, словно целый корабль, нагруженный тишиной.
