Несвежая одежда и запах портвейна “очарование” усиливали. В общем, картиночка еще та. И всем этим я настойчиво пыталась прижаться к своему спасителю, старательно дыша портвейном.
Бедный парень, явный поклонник здорового образа жизни, не знал как от меня отделаться и с торопливой озабоченностью бубнил:
— Иди, иди отсюда, отец.
Я же, видя, что меня не хватают и не тащат, осмелела, демонстративно глотнула портвейна, икнула и, пользуясь человечностью и добротой, пьяно поинтересовалась:
— Чё за кипешь, пацан?
— Иди, дед, иди! — рассердился парень и кому-то крикнул:
— Серый, убери отсюда посторонних!
Окончательно обнаглевшая я, попыталась честно признаться, что уж кем-кем, а посторонней меня никак здесь назвать нельзя. Очень вдохновленную речь попыталась толкнуть, но слушать меня не стали и пинками выпроводили со двора. Уходила я неохотно, часто останавливаясь, прикладываясь к бутылке и любуясь создавшейся паникой.
— Мужики, что здесь происходит? — вопрошала я у всех подряд.
А вопрошать, надо признаться, было у кого, столько невесть откуда там взялось народа. И прибывали еще и еще, но никому до меня не было дело.
“Бедный Андеграунд! — подумала я. — Интересно, успел он… Или его раньше мордой в пол положили.”
* * *
Я решила, что раз нет погони, значит ничем меня не пометили — прослушивать не решились, а потому неспеша удалялась от Колькиного двора и прикидывала, как скоро Владимир Владимирович даст команду разыскивать плешивого мужика. Пока они прошерстят весь район, пока допросят Артема…
Впрочем, Артем, учитывая его самурайский дух, может про плешь и не рассказать. Нет, врать он не станет, просто некоторые детали посчитает несущественными.
Тогда о плешивом мужике узнают из отчетов тех ребят, которые меня выгнали.
В том, что отчеты в самые кратчайшие сроки на стол Владимира Владимировича попадут, я не сомневалась. Он устроит разборку полетов серьезную: шутка ли, какая-то придурашная баба из-под самого носа крутых эфэсбеэшников ушла!
Ха-ха!!!
Вот она я!!!
Как тут не загордиться?
И еще меня в нескромности будут обвинять!
Впрочем, до этого опускаются только завистливые люди.
Но бедный Владимир Владимирович. Мне прямо его уже жалко. Хоть бери и обратно возвращайся, так теперь ему будет нехорошо. Да-аа, президент за меня по головке не погладит — такая потеря!
Я бы тоже не погладила, но вернемся к отчетам. Как только Владимир Владимирович узнает о плешивом мужике, тотчас пожелает знать кто он такой? Из какой квартиры? Или к кому в гости приблудился? Или с кем из бомжей кентуется? Уж бомжи-то должны его знать.
На это я ему отвела час, но, думаю, мало часа. Пока опросят всех соседей, пока подвалы осмотрят, пока с бомжами пообщаются…
Короче, установят, что роль мужика играла я, дальше что?
Объявят в розыск. Портрет мужика составят, доблестных работников милиции оповестят…
Еще час, но и здесь вряд ли уложатся. Следовательно в самом худшем случае я имею целых два часа.
“За это время неспеша успею до редакции добраться, избавлюсь от плешивого мужика в подъезде соседнего дома, в туалете редакции умоюсь, приведу себя в порядок и заберу свой гонорар,” — решила я и отправилась в редакцию в роли плешивого мужика, поскольку не было у меня сомнений в том, что мой натуральный портрет был мгновенно объявлен в розыск.
Относительно редакции были у меня некоторые опасения, но поразмыслив, я сочла свой поступок настолько диким, что вряд ли Владимир Владимирович его в число вероятных включал. К тому же не мог он знать, что я за своей хронической занятостью никогда не спешила за гонорарами, а потому невольно копила приличные суммы.
В общем, посетить редакцию я рискнула и не прогадала: гонорар мне выдали, а заодно я поняла, что о покушении на президента и не догадывается народ. А уж о том, что покушалась я и говорить нечего. Если в редакции и были удивлены моему появлению, то лишь по той причине, что пришла я без предупреждения и в очень мятом платье, чему сильно оказал содействие костюм плешивого мужика.
“Пока дела идут неплохо,” — бодро подумала я, выходя из редакции.
Однако, поймав на себе заинтересованный взгляд проходящего мимо сержанта милиции, мнение это я тут же переменила.
Более того, во мне обнаружилась паника. Я превратилась в один животрепещущий вопрос:
“Куда пойти? Куда податься?”
Только наивный человек может полагать, что милицию легко обмануть. Не говоря уже о прочих органах. Если где-то кого-то не нашли, значит не очень-то и хотели.
Надеяться на то, что не очень захотят найти и меня, я не могла, потому и запаниковала. Способствовали этому и некоторые мои знания, полученные в процессе бурной жизни. Знания говорили: к друзьям и знакомым лучше не соваться.
Я, ценой нечеловеческих мучений практически бросившая есть и курить, (вот какие чудеса творит с людьми гонка за здоровьем!) купила дюжину пирожных, бутылку воды и пачку сигарет. В первом попавшемся дворе отыскала приличную лавочку, где, напрочь забыв о фигуре, в один присест слопала пирожные, заполировала их газировкой и, обессиленная, отвалилась на хлипкую спинку, с удивлением глядя на свой рискованно раздувшийся живот.
“Как тяжело быть преступницей,” — подумала я и с наслаждением закурила.
Как только я закурила, во мне сразу появились два традиционных желания. О первом говорить не буду — его я кое-как подавила, о втором же скажу: захотелось мыслить.
“К подругам соваться нельзя, — начала мыслить я, — к знакомым тоже. Соседи тем более отпадают.”
Возникал вопрос: а куда можно?
Ответ потрясал своей трагичностью: никуда!
От такого ответа во мне восставало все: от пирожных до газировки.
Как это — никуда?!
Не могу же я ночевать на этой лавочке!
Да и опасно, вон уже какой-то незнакомый мужик смотрит на меня с неясной целью…
Вышедший из подъезда мужчина действительно смотрел на меня излишне пристально. Он был симпатичен и статен, новенький дорогой спортивный костюм удивительно органично сидел на нем и не вызывал недоумения, поскольку было очевидно, что хозяин костюма действительно дружит со спортом и костюм куплен не для того, чтобы выносить в нем мусор или ходить за хлебом…
В общем, мужчина заслуживал всяческого внимания, и я уже было собралась ему это внимание оказать, но в тот самый момент во двор въехал грузовой автомобиль с рекламной надписью на борту “Испанская мебель по безналичному и в рассрочку”.
Мужчина мгновенно потерял ко мне интерес, оживился, замахал руками, — автомобиль затормозил прямо у лавочки, на которой я сидела. И глазом моргнуть не успела, как двое рабочих сняли с кузова симпатичный трехстворчатый шифоньер с зеркальными дверцами, украшенными резьбой.
“Испанская мебель! Какая прелесть!” — невольно восхитилась я.
Шкаф сняли и поставили напротив лавочки, на которой все еще сидела я. Мужчина заметался вокруг (увы!, не меня, а шкафа) вскрикивая:
— Красота! Красота!
Я смотрела на него с осуждением, которого он не замечал.
— Куда? — флегматично поинтересовались рабочие.
