— Роби! — изумленно закричала она. — А почему ты дома? Ты же должен быть в Париже!
Мне сразу расхотелось спать, зато снова захотелось застрелиться.
— Если я должен быть в Париже, то почему ты мне звонишь? — оттягивая ответ, поинтересовался я.
Мать не стала выходить за пределы своей логики.
— Потому что я всегда тебе звоню, — сказала она и прикрикнула: — Роби, ты мне зубы не заговаривай! Отвечай, почему ты не в Париже?
— Мама, я вернулся.
— Вернулся? На целых три дня раньше? Из Парижа?
В ее понимании это непростительная глупость.
— Да, мама, да, — подтвердил я.
Приговор последовал незамедлительно:
— Роби, ты сошел с ума! Все нормальные люди под любым предлогом стараются затянуть загранкомандировку. Чем плохо разгуливать по Парижу за счет государства?
Что может быть прекрасней? Ты же, рохля, мчишься домой, будто здесь тебя ждут радости: жена и дети. Толпа детей… И это мой сын! Нет, это невыносимо! А все твой папочка! Будь проклят день когда я…
— Мама, я привез тебе подарки.
— Что?!
— Подарки.
— Роби, — ее голос стал слаще патоки. — Роби, мальчик мой, иногда ты бываешь трогательным. Нам надо срочно увидеться. Ах, как жаль, что у меня массажистка. И маникюрша вот-вот явится. Никак не могу приехать. Роби, сынок, ты не мог бы заглянуть к своей бедной мамочке?
— Когда?
— Разумеется сегодня. Понимаю, ты занят, но я так соскучилась. Загляни, золотко, хоть ненадолго. Твоя мамочка так одинока.
Осознавая неизбежность, я по-привычке впал в сомнения:
— Не знаю, только вошел в квартиру…
— Роби, милый… Кстати, в вашем доме нет воды. Ты уже видел траншею?
Ах вот откуда взялось это сравнение: душа-траншея! Оказывается я заметил это безобразие под окном. Еще бы, разрыли всю улицу.
— Роби, тебе необходимо помыться с дороги. Приезжай, сынок, примешь ванну, выпьешь кофе…
Спорить было бесполезно. Я обреченно вздохнул:
— Ну хорошо, мама, так и быть, чуть позже приеду.
— Когда?
— Ближе к вечеру.
— Ах, молодчина! Роби, дорогой, жду тебя через двадцать минут.
— Мама, я не успею…
— Никаких возражений, слышишь, уже ухожу, как думаешь, куда?
Господи, о чем она спрашивает: знает сама, что может уйти куда угодно, не взирая на болячки и возраст.
— Понятия не имею, — избегая проблем, ответил я.
— Так знай: пошла набирать тебе ванну и варить кофе, мой неблагодарный сын. Да, Роби, смотри не забудь подарки.
— Я не самоубийца.
Хотя, жить окончательно расхотелось. В сорок пять лет не уметь совладать с мамочкой! Как она меня воспитала? Как ей это удалось? Ей бы работать дрессировщицей в цирке, если бы она вообще когда-нибудь хотела работать.
Я начал собираться. Воды действительно не было. Выглянул в окно — черт, перед домом траншея. Тогда я еще не знал какую необычную роль она сыграет в моей жизни. Тогда я переживал лишь о том, что теперь в доме долго не будет воды. От этих мыслей меня отвлек телефонный звонок, на который я не обратил внимания. Для нашей страны рядовые слова.
— Ну че, попал, козел? — интересовался противный голос с блатнецой. — Или ще не понял?
— Ошиблись номером, — сказал я и бросил трубку.
И телефон опять зазвонил. Но это был уже мой старый друг и коллега Виктор Заславский — щеголь, бабник, гурман и отчасти профессор. Баловень судьбы, счастливчик, у которого все самое-самое: самая красивая жена, самая умная дочь, самые высокие доходы, самая трехэтажная дача и самая блестящая карьера. К таким обычно тянутся. Таким обычно завидуют. Все, кроме меня. Нет, вру: я тоже завидую. У него есть то, что мне необходимо и чего нет у меня: прекрасная жена. Мария дивная женщина: красивая и добрая. Согласитесь, редкое сочетание.
Судя по всему, Заславский уже знал о моем провале. Великодушно начал успокаивать, — настоящий друг.
— Роб, ерунда, не принимай близко к сердцу, ты не в чем не виноват.
— А кто виноват? — сухо поинтересовался я, достойно собираясь ограничиться одной этой фразой, но как бы не так. Меня прорвало.
— Столько лет биться, — с чувством закричал я на Заславского, будто он в чем-то проштрафился. — Тебе этого не понять, ты себя ничего не лишал. У тебя есть все, ты везде баловень, даже в науке. Ты жил. А я бросался грудью на амбразуру. Что у меня за судьба? Столько лет лишать себя отдыха, нормальной жизни, жены, детей… Открою тебе секрет: я мечтаю о сыне. Да-да, еще мечтаю, хотя в моем возрасте сына давно пора бы воспитывать, свой опыт передавать, свою мудрость.
Впрочем, мудростью от меня и не пахнет. Я дебил! Не возражай! Настоящий дебил! А кто же еще? Подумай сам: столько лет всецело отдаваться делу, чтобы потом узнать: кто-то решил эту проблему раньше тебя. Решил мимоходом. Какой-то мальчишка. Ветреник. Легко. Играя.
В общем, я был не в себе, разошелся как баба. Заславский (настоящий друг) не обижался, молчал, понимал, как мне горько. Мне вдруг стало стыдно, я взял себя в руки и печально спросил:
— Знаешь сколько ему лет?
— Знаю, двадцать шесть, — виновато пробубнил Заславский.
— Виктор, а мне сорок пять. И весь мой труд полетел к черту. Все кончено. Я бездарь. Я бросаю науку.
Виктор испугался:
— Роб, ты что там задумал? Не дури! Сейчас же еду к тебе!
— Не трудись, уже исчезаю.
— Куда?!!!
— Везу матушке подарки.
Заславский вздохнул с облегчением, буркнул “созвонимся” и повесил трубку.
Я обхватил голову руками и сколько так просидел не знаю. До позора на конференции никогда о жизни своей не задумывался: просто делал дело и был вполне доволен. Да и времени на раздумья не хватало: работы непочатый край. Теперь же, когда выяснилось: весь труд в песок, вся жизнь — даром, поневоле задумался.
Окинув мысленным взором прожитые годы, я ужаснулся. Как бесцветен, как скучен мой быт и как бесперспективен. Мне сорок пять, а за плечами одни неудачи. Развод с любимой женой, тоска. Я до сих пор ее люблю, но всегда был так занят, что осознать это времени не нашел. Люблю ее, а сплю с другой. Светлана, конечно, хорошая женщина, но…
Вспомнив Светлану, я поморщился. Наши встречи давно обязаловка…
На самом деле я одинок: нет семьи, нет детей. О, Господи, как я хочу сына! Еще успел бы его воспитать. Нет, я не могу так бездарно тратить свое личное время… Но как пойти на разрыв? Не хватает духу… Что же делать? Влачить это жалкое существование?
К тому же у меня с ней уже проблемы, обычные мужские трудности, естественные для моего возраста. Из отношений исчезла новизна, появилась обыденность.
