— Обязательно будут, — заверила “трубка”. — Якудза мастер в таких делах.
— Но я к его мастерству не готова!
— Так приготовьтесь. Времени мало осталось.
Я глупо брякнулась в обморок, внезапно обрывая важный деловой разговор.
Очнулась я на полу — Фрося тормошила меня со словами:
— Соня, что “мент” сказал?
С присущей мне сообразительностью я поняла, что в отключке прохлаждалась недолго.
— За дело приниматься пора! — воскликнула я, охваченная мыслью продолжить деловой разговор: должна же я точно знать что нам с Фросей вот-вот предстоит.
Игнорируя изумление подруги, я быстро набрала 02 и спросила:
— Как нас будут пытать?
Мне ответили:
— Разницы нет.
— Ха! Это смотря кому! Мне разница есть! Может, я лучше сама повешусь! Оно как-то надежней, чем доверяться Якудзе.
Кто-то меня заверил:
— Якудза не подведет.
— Думаете?
— Точно знаю!
И с ужасом я осознала, что голос совсем не тот: злой и холодный, без прежней дружеской нежности.
Мне стало дурно: “Неужели собеседника подменили?”
Дальнейшее показало, что я права. Секунду спустя был задан жестокий вопрос:
— Дамочка, вы что, шалите?
— Какой там шалю, — промямлила я, понимая, что надо сворачивать разговор.
Я поступила разумней — я разговор оборвала и воззрилась на потолок с такой усердной задумчивостью, что Фрося настороженно спросила:
— Сонечка, что с тобой?
— Случилось ужасное, — воскликнула я, — “трубка” куда-то пропала, а ведь она очарована мной была, она мне почти уже помогала.
Ефросинья, сосредоточенно вглядываясь в мое лицо, растерянно возразила:
— Сонечка, ты трубку не потеряла, ты ее держишь в руке.
— Если бы! Но это не так, “трубка” пропала, — заверила я и с потрясающей стены легкостью вскарабкалась на подоконник.
Меня привлек шнур, висящий у штор. Хороший шнур, ладный и длинный. Я вцепилась в него, испытывая на прочность, Фрося же возопила:
— Сонечка! Что ты делаешь?
— Разве не видишь, — ответила я, — собираюсь повеситься, а ты мне мешаешь.
— Это я еще не мешаю! — завопила подруга и, схватив меня за ноги, начала активно мешать.
Глава 12
Если бык и в самом деле упрямый, то, уверяю вас, я гораздо упрямей — когда во что-то упрусь, сдвинуть меня невозможно. Я решила повеситься чего бы мне это ни стоило! И баста! Пусть Якудза придет и увидит: моя взяла! Изверг на пытки настроился, а кого он будет пытать? Мой труп? Сколько угодно! Пожалуйста!
Главное, только успеть!
Этой мыслью я и была охвачена: “Успеть повеситься раньше, чем Якудза к пыткам приступит!”
Фрося же, словно взбесилась: назойливо ко мне приставала, липла к ногам и мешала. Я пару раз лягнула ее, но бесполезно — вижу, не помогает.
— Зачем ты залезла на подоконник? — вопит.
Пришлось отвечать — не отстанет же. Я ей говорю:
— Ефросинья, времени мало, просто в обрез. Чем хватать меня за ноги, лучше себе веревку ищи. Или жди когда освободится моя, но она не освободится, если будешь виснуть на мне.
Тут до подруги дошло чем я собралась заняться, и начался сущий кошмар. Я раньше не знала, что у Фроськи силищи столько скопилось — пора отдавать девку замуж. Ох, как терзала она меня, как терзала и свалила-таки с подоконника. Прижала к стене и даже не задохнулась, а на мне ни одной живой косточки нет.
“Еще немного и точно задавит, — порадовалась я, — так даже лучше: принять смерть от любимой подруги”.
Но Фрося разочаровала меня — не стала давить, а строго спросила:
— С чего ты, дура, вешаться собралась?
Я гневно ей отвечаю:
— Говорю же тебе, “трубка” пропала и надежда последняя с ней!
Фрося вдруг психанула и, отпустив моей знаменитой башке подзатыльник, рявкнула:
— Дурища, трубку ты держишь в руке!
Я глянула — точно, держу в руке.
Вот она цивилизация — скоро в гроб будем ложиться с мобильными: даже драка не выбила из меня эту чертову трубку!
А Фрося смотрит на меня уже подозрительно: ну примерно так, как смотрит врач-психиатр на своего пациента. Я, желая рассеять дым подозрений и чтобы ясность внести, ей говорю:
— “Трубка”, узнав, что я писатель, восхитилась и подобрела. Она очарована мной была и уже подписалась нам помогать.
Подозрительность взгляда Фроси усилилась — я разозлилась и брякнула:
— Ты мне здесь из себя не строй великого психиатра Ницше!
— Ницше философ, — ядовито заметила Фрося.
Я с гордостью заявила:
— А лидер коммунистической партии утверждал, что Ницше великий психиатр всех времен и народов. Почему я должна верить тебе? Лидер коммунистической партии знает, что говорит.
— Только один он и знает, — вставила Фрося. — Остальных спасает лишь то, что не могут его понять. Слова произносит русские, а смысл инопланетный.
Я поразилась: “Как легко она в тему вошла! Нашла время! Вот она, особенность русского человека: любим мы о политике поговорить, когда под нами, образно выражаясь, горит земля”.
— Это о чем мы тут “пуржим”? — гаркнула я. — Времени мало! Некогда о политиках говорить. Отпусти меня, у нас горе, — взмолилась я, прислушиваясь к болям во всех костях.
— Знаю, ты потеряла трубку.
— А большего горя, думаешь, нет? Мент из трубки пропал! Обещал прощупать Якудзу и сразу пропал, а перед этим предупредил, что нас будут пытать.
Фрося моя побледнела:
— Пытать? Почему?
— Не успела спросить, в обморок брякнулась. Слушай, давай поскорее повесимся, — снова взмолилась я. — Даже свекрови своей не боюсь, а вот пыток не выдержу. Что-нибудь расскажу.
— И это все, чего ты боишься? — поразилась подруга.
Я с пафосом изрекла:
— Долг превыше всего!
— Тогда успокойся, ничего ты не знаешь.
— Так не бывает; что-то да знаю. Иначе зачем нас сюда притащили?
Фрося вдруг хлопнула себя по лбу и радостно завопила:
— Слушай, Сонька, а может это твоя свекровь прикололась?
— И Якудзе вашему заплатила? Тогда нас точно будут пытать, — заверила я и предложила: — Давай быстро повесимся.
