историю с банкиром не слышал?
— Да слышал что-то… — Он пожал плечами неопределенно, снова разливая по чашечкам сакэ. — Ну что — кампай!
— Кампай! — согласилась, делая еще один глоток странной жидкости, чувствуя фантастическую легкость внутри. — А что за люди с ним работали, с банкиром, не знаешь? Они с борцами тесно связаны, те, кто с ним работал, — даже убедили Улитина сборную спонсировать. Как я поняла, высокого уровня люди…
— Да брось ты, Юль, — забудь ты об этом банке! — Он явно не хотел говорить на тему, меня интересовавшую, — а может, я намекала чересчур тонко. — Кто бы ни наехал — если наедут, — решим. Тебе какая разница — те, эти? Ты ж мой близкий человек, значит, мой это вопрос, я и решу.
Он словно сам толкал меня на прямой ход. Но спрашивать в лицо, не знает ли он, не было ли у тех, кто работал с Улитиным, к нему претензий — то сть фактически спросить, могли ли эти люди убрать банкира, — было бы чересчур. Да, мы были знакомы черт знает с каких времен, у нас были деловые отношения, выгодные ему и мне, — но в любом случае те, кто крутился в его мире, были ему ближе, чем я.
— Может, покушать еще хочешь? — Он словно почувствовал мои душевные метания и потому поспешил сменить тему. — Я-то все, я вес держу, на сегодня свое съел — прикинь, я тут замотался зимой, в зал ездил через день, а то и через два, а месяц назад на весы встаю — у меня семь кило перевеса. Согнал-то быстро — на ежедневные тренировки перешел, сауна опять же, массаж, все такое. А теперь вес держать надо. Так что я все — стакан кефира вечером выпить осталось.
А ты давай, не мнись. Может, мраморное мясо возьмешь — или полегче чего, темпуру там, салат какой? Ну сладкого хоть возьми — ты ж любитель, а тут такие пирожные, пацаны мои их всегда берут. Ну, давай?
Я мысленно облизнулась, представляя себе какое-нибудь фантастически красивое и вкусное пирожное, — и даже показалось, что живот заурчал беззвучно, но требовательно. Это было свинство, конечно, — так отвлекаться от дела из-за сладкого, — но я тут же сказала себе, что сладкое стимулирует работу мозга, а значит, мне сейчас просто необходимо. И кивнула.
— Вот и класс. — Он повернулся к тут же подскочившей официантке, кажется, следившей за каждым его движением, заказывая ей пирожное с кофе. — Ты лучше скажи — как жизнь вообще?
— Неплохо. — Я покивала, снова закуривая. Решительно разминая сигарету в пепельнице, как только передо мной оказались невероятной красоты корзиночка и чашка с ароматным кофе, «Айриш крим», судя по запаху. — Да, я тебя что хотела попросить — чтобы ты мне объяснил кое-что. Вот был банкир, работали с ним какие-то большие люди — и вдруг банкира убивают. Если не они сами его убрали — они ведь заинтересованы найти того, кто это сделал, они же деньги потеряли? фактически это был вопрос о том, не бандиты ли убили Улитина.
Закамуфлированный немного — но не настолько, чтобы его не понять. Так что я не сомневалась, что он все понял — и сейчас обдумывает ответ.
— Наверное, так. — Тон его был абстрактно-равнодушный, словно он рассуждал о далеких от него, чисто теоретических вопросах. — Если деньги им помогал зарабатывать — наверное, так.
Он сделал паузу, и я взяла в руки аккуратную вилочку, разламывая пирожное, отправляя в рот первый кусочек, замирая от наслаждения. Отвлекаясь на мгновение от всего на свете — и очень неохотно возвращаясь обратно. Потому что живущий во мне солдат удачи напомнил, зачем я здесь — и зачем я согласилась на сладкое.
— Восхитительно! — Я округлила глаза, высунула кончик языка, облизывая им губы, всем видом показывая, какое удовольствие получила. — Правда восхитительно. Да, а там у вас… Ты ведь все знаешь — может, слышал, кому банкир мог не угодить? Слух какой-то, может, был — мне ведь фамилии и имена не нужны, мне бы слуха хватило более чем. Не то обидно — столько работы, столько встреч, а даже вывод в материале сделать не могу. Не поверишь — ем пирожное, такая вкуснота, а все равно банкир этот в голову лезет. Даже обидно. Ни едой насладиться, ни о чем другом спокойно подумать, ни поспать даже как следует…
— Ты наркоман натуральный со своей работой! — Он хохотнул, но глаза не улыбались, он, кажется, все думал, дать мне наводку или нет. В конце концов, я ведь подчеркнула, как для меня это важно, — хотя бы туманный намек, хотя бы полслова. И мне почему-то казалось, что он что-то слышал о смерти банкира — или пытается что-то вспомнить. — Слушай — хочешь, я тебе мужика найду богатого, чтобы ты эту работу к черту бросила и нормальной жизнью пожила, без суеты и с деньгами хорошими?
Я вдруг подумала, что, несмотря на давнее знакомство, у нас с ним никогда ничего не было — что с учетом моей симпатии к нему и моего отношения к сексу просто удивительно. Правда, в тот доотсидочный его период я к нему относилась только как к фанатику карате — но зато потом воспринимала исключительно как мужчину. Хотя никогда с ним не кокетничала всерьез — именно потому, что помнила его другим. А он мне симпатизировал всегда — и раньше на меня поглядывал, а уж после отсидки особенно.
Но почему-то так ничего и не было — совсем. Намекни он или прояви настойчивость — наверное, я бы не раздумывала. А он не проявлял — смотрел иногда так чисто по-мужски, разглядывал порой откровенно, но молчал. Может, потому, что я у него ассоциировалась с тем периодом жизни, когда он меня воспринимал как члена своей каратистской семьи — и секс со мной был бы для него чем-то вроде инцеста? Так что получалось, что оно помешало нам, карате, стать ближе — и ему мешало, и мне.
— Я подумаю, — пообещала с улыбкой. — Вот материал напишу — и подумаю.
Если ты себя имел в виду…
— Ну ты бизнесмен! — просквозившее в голосе восхищение хотя бы частично было искренним. — Как вцепишься — не оторвешь тебя. Не знаю я, Юль, насчет твоего банкира — ну откуда мне такие вещи знать?
— И в самом деле. — Я посмотрела на него с улыбкой, как бы говоря, что уж передо мной не стоит изображать законопослушного гражданина. Да, он никогда не подчеркивал при мне, кто он, не разводил пальцы веером и не употреблял никаких жаргонных слов — как и положено серьезному человеку, — но я знала, кто он, а он знал, что я знаю. — И в самом деле…
— Да ладно тебе! — Он ухмыльнулся, показывая, что все это шутки. И вдруг посерьезнел — значимо так посерьезнел. — Слышал я кое-что про Улитина.
Слышал, что люди с ним одни работали солидные — когда он банк возглавлял. И что когда его поперли из банка, то и их поперли — они ж не банк держали, у них чисто с ним завязки были. Но они и потом с банкиром работали, все нормально у них было. Короче, ни при чем те люди. Может, он с кем другим после них завязался — но про это я не слышал…
Он замолчал, а я, забыв про остававшийся на тарелке крошечный кусочек пирожного, ждала продолжения. Но время тянулось, а он молчал — будто вправду ничего больше не знал. Хотя мне, если честно, показалось, что это просто отмазка — слова, сказанные специально для того, чтобы я от него отстала.
— А с теми людьми, о которых ты говоришь, — с ними встретиться никак нельзя? — Ход был чересчур прямолинейный, но других не осталось. Хотя он сделал вид, что не услышал вопроса, — он внимательно изучал собственные часы, словно высчитывал, во сколько ему надо уйти отсюда, дабы успеть на следующую встречу.
И словно получалось, что ему уже пора бежать. — Нет, правда — может, они узнают, что такая статья готовится, и решат, что есть у них свой интерес? Ну представь — я напишу, что, возможно, братва его убрала, а им это ни к чему, или знают они, кто мог это сделать? Или представь — напишу я, что он со всех сторон положительная личность, а у людей этих к нему остро негативное отношение? А так получается, что ты и мне поможешь, и им. Ты ведь можешь им насчет меня закинуть и сказать, что со мной дело иметь можно, секреты хранить умею, напишу только то, что разрешат? Что в долгу не останусь — они мне что- нибудь подкинут, а я им помогу, если нужда есть в чем. Не захотят встречаться — не надо, а захотят…
— Тебе бы разводящим работать. — Он покачал головой, усмехнувшись, глядя на меня с легким упреком — но и с уважением одновременно. — Не знаю я, Юль. Обещать не буду ничего — чтобы за язык потом не притянула. Закинуть — может, закину. Лады? А сейчас давай тебе еще сладкого возьму — чтоб ты подобрела и больше меня не трогала.
Я задумчиво посмотрела на пустую тарелочку из-под пирожного, все еще стоящую передо мной, — а
