сердца и артерий. Я просто выражаю свою точку зрения и отказываюсь вести дальнейшие разговоры. Джорджу прекрасно известно, как я отнеслась к его поездке. На мой взгляд, это пустая трата времени и денег, и я ему прямо сказала, что если его действительно волнует здоровье, то нужно побольше сидеть вечерами дома и поменьше бегать за женщинами.
— Мистер Хейвуд не женат?
— Его жена умерла много лет назад. Ничего удивительного. Она была слабовольной, болезненной особой, жизнь ей была в тягость. После ее смерти все женщины Чикото кинулись на Джорджа как сумасшедшие. По счастью, у него есть я, и разоблачить их пошлые уловки мне труда не стоит. Сам он наивен, как ребенок. Вот последний пример. Несколько дней назад ему позвонила, скажем так, знакомая и сказала, что хочет немедленно его видеть по поводу полученного ею загадочного письма. Я все слышала, потому что случайно сняла трубку с другого аппарата. Загадочное письмо, как вам это нравится? Ребенку ясно, что это предлог. Но Джорджу — нет. Несмотря на кашель, он выскочил прежде, чем я успела вмешаться и объяснить, что даже если она говорит правду, это неприлично! Люди нашего круга не получают загадочных писем! Когда я позже стала его расспрашивать, он на меня накричал. Боже, как тяжело быть матерью в наш век, когда женщины забыли о нравственности!
Внезапно она улыбнулась, сверкнув зубами, слишком ровными и белыми, чтобы принадлежать ей хотя бы полжизни.
— А вы милый человек, мистер Куинн. Давно живете в Чикото?
— Я приезжий.
— Как жаль! Я думала, вы зайдете как-нибудь поужинать к нам с Джорджем. Мы едим простую, здоровую пищу, но я хорошо готовлю.
— Спасибо за приглашение, миссис Хейвуд, — сказал Куинн. — Знаете, вы меня заинтриговали.
Она польщенно засмеялась.
— Чем?
— Этим загадочным письмом. Оно действительно существует?
— Ну, точно утверждать не берусь, потому что Джордж не сказал, но полагаю, она его выдумала. Просто ей хотелось заманить Джорджа к себе. Уютный домик, двое деток, на плите что-то булькает, в камине огонь, все, ах, по-домашнему. Понимаете?
«Понимаю, — думал Куинн, — Марта О'Горман тебе нравится ничуть не больше, чем остальные».
Огня в камине не было, а если на плите что-то и булькало, то запахи не проникали через закрытые окна и ставни. Львиная голова с дверным кольцом выглядела так, словно ее не касались со времен первого визита Куинна неделю назад. Из соседнего двора за Куинном с любопытством следила девочка лет десяти в майке и шортах. Помолчав немного, она сказала сонным голосом:
— Их никого нет. Уехали час назад.
— Ты случайно не знаешь, куда?
— Я видела, как Ричард клал в багажник спальники, значит, они опять уехали с ночевкой за город.
С минуту девочка задумчиво жевала резинку.
— Давно ты живешь рядом с О'Горманами? — спросил Куинн.
— Почти всю жизнь. Салли — моя лучшая подруга, а Ричарда я терпеть не могу, он воображала.
— А ты с ними когда-нибудь ездила за город?
— Один раз, в прошлом году. Мне не понравилось.
— Почему?
— Говорят, там живут большие черные медведи. И гремучие змеи. Речка, куда мы ездили, называется Гремучая из-за змей. Там страшно.
— Как вас зовут, мисс?
— Миранда Найтс. Противное имя.
— А по-моему, очень красивое, — сказал Куинн. — Не помнишь ли ты точно, где тогда стояла ваша палатка, Миранда?
— У Райских порогов, где Гремучая сливается с Торсидо. На самом деле это никакие не пороги, а просто валуны, по которым течет вода. Ричарду там нравится, потому что он прячется за валунами и рычит, как медведь, чтобы напугать нас с Салли. Ричард отвратительный.
— Понимаю.
— Мои братья тоже отвратительные, но они младше меня, и с ними не так трудно.
— Я уверен, что ты справляешься с трудностями, — сказал Куинн. — О'Горманы всегда ездят к Райским порогам?
— Салли про другие места никогда не рассказывала.
— Ты знаешь, как туда добраться?
— Нет, — сказала Миранда. — Но это недалеко, туда ехать час.
— Ты уверена?
— Конечно. В прошлом году, когда я была с ними и Ричард нас пугал, мне захотелось домой, и миссис О'Горман говорила, чтобы я не боялась, потому что мы в часе езды от дома.
— Спасибо, Миранда.
— Не за что.
Куинн вернулся в машину, решив, что немедленно отправится к Райским порогам, спросив дорогу на заправочной станции. Но полуденная жара была такой сильной, что мостовая и дома словно дымились, а город было видно, как сквозь запотевшее стекло.
Добравшись до мотеля, Куинн включил кондиционер на полную мощность и лег. Чем больше он узнавал о Марте О'Горман, тем меньше понимал ее. Ее облик расплывался, как город в дневном зное, хотя сначала был достаточно ясным. Сначала она была женщиной, преданной семье, до сих пор оплакивающей любимого мужа, женщиной одновременно прагматичной и ранимой, которую пугала мысль, что расследование начнется вновь. Да и кому хотелось бы вновь стать мишенью слухов, пересудов и пристального внимания посторонних? Одно только беспокоило Куинна. На дознании у коронера Марта О'Горман имела возможность повернуть дело в новое русло, но не воспользовалась этим. Если бы не утверждение Марты, что вмятина на бампере их с Патриком машины след ее неудачной парковки, присяжные могли бы прийти к выводу, что О'Гормана заставили остановиться. Из показаний Марты следовали два вывода: либо она сказала правду, либо закрыла эту версию: «Господа присяжные, машину стукнула я, и больше здесь мудрить нечего». Видимо, мудрить никому и не пришло в голову, за исключением нескольких скептиков вроде Фрисби, до сих пор считавших, что Марта спасала свою — или еще чью-то — шкуру.
Вмятина со следами зеленой краски занимала Куинна и потому, что Марта вела себя противоречиво. Она так плохо себя чувствовала, что не пошла на работу, однако оказалась достаточно здоровой, чтобы, забрав детей, уехать за город. И место было ею выбрано неспроста. Если верить полиции и Джону Ронде, неподалеку оттуда ее муж рухнул в воду. Куинн вспомнил слова Ронды: в нескольких милях от моста, с которого упала машина, река Гремучая сливается с Торсидо. Зимой она становится неудержимым, ревущим потоком.
Почему Марта ездила на это место? Все еще надеялась найти там Патрика, через столько лет, между двумя валунами? Или ее гнало туда сознание вины? И что она говорила детям? «Поедем искать папу?»
Ричард набрал целый ворох плавника и сосновых шишек и с нетерпением ждал, когда можно будет зажечь костер. Мать считала, что еще недостаточно прохладно.
Мать и Салли готовили еду на угольном гриле: кукурузу и свиные ребрышки. Иногда над свининой вспыхивали язычки пламени, и Салли прыскала на них водой из водяного пистолета. Когда пистолет держит мальчишка, он из него стреляет, а Салли пользовалась им как маленькая практичная женщина.
Ричард думал, что хорошо бы приехать сюда одному без женщин, которые не дают ему почувствовать себя настоящим мужчиной. Он ни капельки не боялся этого места. А если и боялся немного, то не места, а перемены, происходившей с матерью всякий раз, когда они сюда приезжали. Он не мог объяснить, в чем дело. Мать двигалась и говорила как обычно и много улыбалась, но взгляд ее делался таким печальным,
