меня, с вашей стороны было бы нехорошо скрывать что-нибудь, согласны?
— Конечно, согласен, — сказал Куинн, честно глядя ему в глаза. — Я целиком и полностью за хорошее поведение.
— Я серьезно, Куинн.
— Я тоже.
— Тогда говорите серьезно!
— Ладно.
— Пойдем по второму кругу. Чем вы занимались всю неделю?
— Я уже ответил, подвизался у адмирала в Сан-Феличе. — Куинн понимал, что должен сообщить что-нибудь Ронде, чтобы тот успокоился. — Разговаривал один раз с сестрой Альберты Хейвуд Руфью и узнал кое-что если не об О'Гормане, то об Альберте Хейвуд. Но еще больше я о ней узнал, когда съездил в тюрьму Теколото.
— Вы виделись с Альбертой? С ней самой?
— Да.
— Черт побери, я столько лет пытаюсь к ней прорваться! Как вам это удалось?
— У меня есть лицензия, выданная в штате Невада, она всегда неплохо действует на стражей закона.
— Ну как Альберта? — возбужденно спросил Ронда. — Сказала что-нибудь интересное? О чем вы говорили?
— Об О'Гормане.
— Да вы что? Как раз это мне… — Не ликуйте. Она весьма своеобразно отзывалась о нем.
— То есть?
— У нее идея, что шум вокруг О'Гормана ее и погубил: она-де увлеклась вместе со всеми расследованием, стала невнимательна в работе и допустила в конце концов ту самую ошибку, которая стоила ей свободы. По ее словам, О'Горман исчез, чтобы отомстить ей за высокомерие или за то, что его уволил в свое время Джордж.
— Альберта во всем винит О'Гормана?
— Да.
— Но это безумие, — сказал Ронда. — Помимо прочего это означает, что О'Горман знал о ее проказах за месяц до того, как к ней пришли ревизоры, и рассчитал, какой эффект произведет на нее шум от его исчезновения. Она понимает, что это невозможно?
— Альберта думает не о возможностях, а о собственной судьбе, и, как я сказал, весьма своеобразно. Она отказывается верить, что О'Горман мертв, потому что, по ее словам, если его убили, ей некого винить в своем несчастье. Она должна верить в то, что О'Горман исчез, чтобы отомстить. Без О'Гормана ей придется предъявить счет себе, а к этому она пока не готова, да и не будет готова никогда.
— Значит, она спятила?
— Похоже на то.
— Почему?
— Пять лет в камере меня бы доконали, — сказал Куинн. — Ей, видимо, тоже хватило.
Он вспомнил зал свиданий в Теколото и почувствовал презрение и неприязнь, но не к Альберте Хейвуд, а к обществу, которое отторгает часть себя самого и удивляется потом, что с ним неладно.
Ронда ходил взад и вперед по комнате, будто в камере находился он.
— Этого я напечатать не могу. Слишком многим не понравится.
— Вот именно.
— Джордж Хейвуд в курсе?
— Наверняка. Он у нее бывает каждый месяц.
— Кто вам сказал?
— Разные люди, включая саму Альберту. Ей посещения Джорджа в тягость, да и ему нелегко, но он продолжает ездить.
— Значит, он притворялся, что порвал с ней, чтобы сбить с толку мать?
— Не исключено, что кого-нибудь еще.
— Джордж странный человек, — сказал Ронда, хмурясь и глядя в потолок. — Я его не понимаю. То он такой скрытный, что не скажет, какое сегодня число, а то вдруг хватает меня за пуговицу и рассказывает полчаса, как поедет на Гавайи. Зачем?
— Чтобы вы напечатали это в газете. Так я думаю.
— Но он никогда не давал нам материала для светской хроники, поднимал крик, если его имя упоминалось в списке гостей на званом обеде. Откуда этот поворот на сто восемьдесят градусов?
— Ему очень хочется, чтобы все знали о его поездке на Гавайи.
— «Наш плейбой» и все такое? Нет. Это не похоже на Джорджа.
— Многое из того, что Джордж сейчас делает, на него не похоже, — сказал Куинн. — Зачем-то ему это надо. Ну, мне пора. Я и так вас задержал.
Ронда открыл очередную жестянку пива.
— Куда спешить? Я повздорил с женой и отсиживаюсь, пока она не остынет. Составьте мне компанию. Как насчет пива?
— Так же, спасибо.
— Между прочим, вы после приезда видели Марту О'Горман?
— А в чем дело?
— Да так. Жена звонила ей в больницу днем, чтобы пригласить на ужин в воскресенье, и ей сказали, что Марта больна, а когда жена поехала к ней домой, чтобы помочь, ни Марты, ни детей, ни машины не было. Я думал, вы знаете, где она.
— Вы чересчур высокого мнения о моей проницательности. Пока, Ронда.
— Стойте! — Ронда вдумчиво глядел на пиво. — У меня предчувствие. Насчет вас, Куинн. И оно говорит мне, что вы кое о чем узнали. И скорее всего, о чем-то важном. Нехорошо скрывать это от меня после всего, что я для вас сделал. Я ведь ваш лучший друг. Я дал вам полное досье О'Гормана.
— Да, мы с вами друзья не разлить водой, — сказал Куинн. — И вот вам мой дружеский совет: ложитесь спать. А что касается предчувствия, то выпейте аспирин, может, пройдет.
— Вы так думаете?
— Иногда я ошибаюсь.
— Сейчас вы точно ошибаетесь. Думаете провести старого газетного волка? У меня интуиция!
Поднявшись, чтобы проводить Куинна, Ронда наткнулся на угол стола, и Куинн подумал, что сила его интуиции находится в прямой зависимости от количества выпитого.
Он был рад снова выйти на воздух. Дул свежий ветер, и пустынный днем город наполнился после захода солнца. Все магазины были открыты, перед кинотеатрами выстроились очереди. Машины, набитые подростками, колесили по улицам, оглушая прохожих гудками, визгом шин и криками радио.
В мотеле Куинн поставил машину в гараж и закрывал дверь, когда кто-то позвал его из-за куста жасмина:
— Мистер Куинн! Джо!
Он обернулся и увидел Вилли Кинг, прислонившуюся к стенке гаража, словно ей было нехорошо. Она смотрела на Куинна остекленевшими глазами, и лицо у нее было таким же белым, как цветы на кустах.
— Я вас жду. Давно, — сказала она, — целую вечность. Я не знаю, что делать.
— Устраиваете очередное представление, Вилли?
— Нет! Нет! Это правда.
— Настоящая правда?
— Бросьте! Всегда заметно, когда человек врет, а когда нет.
— В вашем случае — не всегда.
— Ну что ж, — сказала она, стараясь говорить с достоинством, — тогда не смею вас больше беспокоить.
— Как хотите.
— Она пошла прочь, и тут Куинн заметил, что на ногах у нее старые матерчатые тапочки. Вряд ли бы
