ТЕРПЕЛИВАЯ
Значительную часть жизни я протрахалась в высшей степени простодушно. Я хочу сказать, что потребность спать с мужчинами для меня являлась чем-то совершенно естественным и много меня не занимала. Я, конечно, время от времени сталкивалась с сопутствующими психологическими сложностями (ложь, ревность, оскорбленное самолюбие), но: лес рубят — щепки летят. Я не была сентиментальна. Я получала нежность и внимание, в которых нуждалась, но мне и в голову не приходило строить здание любви на фундаменте сексуальных отношений. Мне кажется, что даже когда я действительно западала на кого-то, то всегда прекрасно осознавала, что нахожусь под действием силы обаяния, под влиянием ухищрений соблазнения или, скажем, под впечатлением от многогранной красоты любовной геометрической фигуры (можно привести в пример одновременное развитие отношений с двумя мужчинами соответственно старше и младше меня и удовольствие, получаемое мной от резкой смены ролей в игре в «дочки-матери»: я была поочередно то дочкой, то защитницей и покровительницей). Это меня ни к чему не обязывало. Когда мне становилось невмоготу и я принималась жаловаться на сложности одновременного ведения боевых действий на четыре или пять фронтов, всегда находился добрый друг и мудрый советчик, который нашептывал мне, что проблема заключалась не в количестве любовников, а в гармоничном распределении сдержек и противовесов, и советовал немедля завести шестого. В итоге я сделалась фаталисткой. Нужно сказать, что и качество сексуальных отношений меня интересовало мало. Они могли доставлять мне много удовольствия, мало удовольствия или не доставлять вообще, мужчина мог увлекать меня в сексуальные сферы, которые мне были близки, не очень близки или совсем не близки, я никогда не ставила под сомнение право нашей связи на существование. В большинстве случаев дружба была важнее, хотя то, что она могла запросто привести друзей в кровать, было для меня совершенно естественным и даже придавало уверенности — признание всей меня целиком всегда было чрезвычайно существенно, а немедленное удовлетворение чувственных потребностей отходило на второй план. Лес рубят — щепки летят. Не будет преувеличением сказать, что приблизительно до тридцати пяти лет мысль о том, что мое собственное удовольствие может являться конечной целью сексуальных отношений, не приходила мне в голову. Я не понимала.
Моя неромантичность не мешала мне прудить пруды из «я тебя люблю» исключительно в моменты, когда было необходимо смазать лебедочный механизм моего очередного партнера. Другой вариант: я принималась во весь голос произносить его имя. Неизвестно, как идея, заключающаяся в том, что такое заклинание может подбодрить и послужить подспорьем в деле достижения максимального наслаждения, попала мне в голову. Я раздавала направо и налево свои оппортунистические признания в любви с тем большей щедростью, что они почти не имели никакого реального значения, их произнесение не требовало почти никаких эмоциональных затрат, и они даже не являлись плодом экстатического взрыва, на секунду пришпорившего чувства. Я полагала, что это не более чем технический прием, и применяла его совершенно бесстрастно. Со временем все эти ухищрения становятся не нужны.
Под маскулинными чертами вечного холостяка и кожаной курткой, небрежно наброшенной на неглаженую футболку Романа, скрывался кроткий молодой человек, можно сказать, флегматически- безжизненный в своей тишайшей кротости. Он был одним из моих многочисленных знакомцев, обитавших в Сен-Жермен-де-Пре в маленьких студиях, с тем только отличием, что в его студии было меньше всего мебели. Я никогда не видела настолько по-спартански меблированной комнаты. В центре, прямо на ковре, находился матрас, над которым горела лампочка, свисавшая с потолка. Мы трахались на матрасе, и свет слепил мне глаза. В первый раз я не сводила глаз с лампочки и прозевала момент эякуляции. Я не поняла, что он кончил. Его грудь едва касалась моего тела, голова была слегка повернута, и единственной казавшейся живой частью тела был локон его длинных волос, щекотавший мне губы и подбородок. Я едва почувствовала, как он вошел в меня, и смутно ощутила несколько робких толчков. Он не двигался, я тоже оставалась неподвижной и была в большом замешательстве. «Если он еще не кончил, — думала я, — то не стоит его приводить в смущение… Но если он действительно не кончил, то не моя ли это роль и обязанность проявить инициативу и подбодрить его? Но с другой стороны, — продолжала я обдумывать сложившуюся ситуацию, — если я начну проявлять инициативу, в то время как он уже кончил, я буду поставлена в неловкое положение и у меня будет глупый вид, ведь как-никак я должна замечать такие ключевые моменты…» В конце концов проблема разрешилась сама собой: я почувствовала, как по бедру стекает струйка спермы. Роман обладал членом вполне кондиционных размеров, он не испытывал никаких трудностей с эрекцией, проблема заключалась в исключительной вялости и чрезвычайной апатичности этого члена. Если бы мне пришлось персонифицировать этот инструмент, я бы скорее всего остановилась на образе неофита, который остается сидеть, когда церемония уже закончена и все поднялись со своих мест. И точно так же, как невозможно злиться на такого вот запуганного новичка, было невозможно держать зло на Романа. Укладываясь под этого юношу, я испытывала не лишенное приятности чувство, порождаемое отсутствием всяческих — положительных, равно как и отрицательных — ощущений.
В определенных обстоятельствах я способна проявлять редкое терпение. У меня достаточно душевных резервов, и мне вполне по силам жить своей внутренней жизнью, предоставляя окружающим возможность действовать как им заблагорассудится. Такая способность позволяет мне, свернувшись в психологический клубок, чрезвычайно долго выдерживать осаду мелкого домашнего террора, раздражающих маний и фронтальных атак. Я — мнимая подкаблучница. Я со всем соглашаюсь, пропускаю все мимо ушей и делаю по-своему. Глядя с ретроспективной точки зрения, теперь я понимаю, до какой степени была терпелива в сфере сексуальных отношений. Не испытывать ни малейшего удовольствия, не испытывать вообще ничего, не обращать на это внимания и доводить до конца предписанный ритуал… Не разделять вкусов партнера, не злиться, не скандалить, не огорчаться — подчиняться… Безразличная, безучастная, равнодушная — я была настолько сконцентрирована на внутреннем мире, что обретала удивительную власть над внешним телом и становилась способна управлять им, как кукловод руководит своими куклами. Короче говоря, я продолжала приходить к Роману. Благодаря имиджу нежного бандита он имел успех у женщин, и мне доставляло большое удовольствие воображать удивление и разочарование очарованных дам, уверенных, что имеют дело с мачо. Я помню эти ошарашенные глаза, принадлежавшие одной из обманутых воздыхательниц, настойчиво ищущие в моих вспоможения и опоры, которые может дать единственно разделенный горький опыт: «Но… Роман… Он… Он просто не двигается!» Я выслушивала смятенную исповедь несчастной с невозмутимостью посвященного.
Я уж говорила о тоске и скуке, охватывавших меня иногда посреди посиделок с друзьями, и о методе, который я изобрела для отвращения хандры, — незаметно исчезнуть с одним из приятелей и потрахаться. Но и трахающиеся могут заскучать! Я, однако, легче переношу этот второй тип скуки. Я способна набраться терпения и покорно снести куннилингус, от которого мне ни жарко ни холодно, отказаться от мысли переориентировать палец, выбивающийся из сил, растирая мне совсем не клитор, а участок кожи по соседству, от растирания которого мне не только не приятно, но даже и больно, и, наконец, вздохнуть с облегчением, когда мой визави кончит: все же от постоянного тыкания пальцем не туда и лизания языком не там может утомиться кто угодно — не получив, разумеется, при этом никакого барыша, — так вот, я могу перетерпеть все это сравнительно безболезненно, при условии что мне будет гарантирована оживленная и интересная беседа до или после, что меня отвезут обедать к необычным людям или я окажусь в необычно обставленной квартире, которая мне нравится и где я могу гулять сама по себе и воображать, что веду совсем другую жизнь… Моя мысль течет где хочет, и ее течение настолько свободно от повседневных условностей, что тело над ним не властно, даже если это тело находится в объятиях другого тела. Более того, мысль оказывается тем более свободной при условии, что потенциальный собеседник прекращает беседу и обращает все свое внимание на тело; по крайней мере, при таком положении дел мысль не сможет обвинить его в том, что он использует оказавшийся в его распоряжении набор мышц и костей в качестве эротического аксессуара.
Ловеласы и волокиты вовсе не обязательно являются лучшими любовниками. Я даже не исключаю возможности того, что некоторые из них — не все — порхают от одной женщины к другой исключительно для того, чтобы получить возможность вновь и вновь повторять прелюдию и избежать развязки. (Точно так же дело обстоит, впрочем, и с некоторыми «блудницами»…) Один из первых встреченных мной представителей этого братства был художник много старше меня, вследствие чего одна из подруг поспешила порадовать меня тем, что «мужчины в возрасте — это подарок судьбы! Опыт решает все, и нам ничего и
