Голос Джона прозвучал грубовато-ласково:
– Гриффин, это был не человек, а чудовище. Он торговал женщинами и еще Бог знает чем.
Гриффин сглотнул слюну:
– Он все же был человеком, Джон. И вот теперь он умер. Казалось, после этих слов говорить было не о чем.
В оцепенении Гриффин допил омерзительный кофе просто потому, что это давало ему возможность двигаться, хоть что-то делать.
Подсознательно он весь день ждал появления начальника полиции Провиденса и мало удивился, когда Генри перехватил его у самого выхода из столовой. Рядом находился и судья Шеридан, и оба они были вооружены. Серебристые никелированные дула пистолетов блестели в свете факелов из сосновой смолы, горевших по обе стороны входа в шатер.
Гриффин остановился, и то, что они явились за врачом, нелегально сделавшим аборт, с таким количеством оружия, мрачно позабавило его. «Значит, я настолько опасен», – подумал он.
Усы Генри трепетали, в точности как и в то воскресенье в церкви, когда Гриффин предложил ему бросить булыжник в Филда Холлистера.
– Давайте только без шума, док, – дрожащим голосом проговорил представитель власти.
Гриффин позволил себе бросить красноречивый взгляд на пистолет в его руке:
– Я понял.
Джон О'Рили, который поначалу онемел, очевидно, поражен этой демонстрацией силы закона в Провиденсе, наконец снова обрел голос. Он, однако, адресовал свои слова не Генри, а судье:
– Эдвард, из-за чего все это?
Генри и судья обменялись оторопелыми взглядами, потом последний пробормотал:
– Мы не хотели, чтобы эта новость дошла до вас таким образом, Джон. Однако теперь мы ничего не можем поделать – правосудие должно свершиться.
Гриффину слово «правосудие» показалось крайне забавным и он расхохотался.
– Это не правосудие, господин судья, и вам отлично это известно,– сказал он.– Афина сочинила эту историю, чтобы отомстить за свою уязвленную гордость.
Лицо Шеридана осталось холодным, но его глаза сверкнули негодованием.
– Афина Бордо мертва, – отрезал он. – И никто не знает об этом лучше, чем вы, Флетчер.
Джон охнул и схватился за сердце:
– Нет...
Гриффин, находившийся в состоянии оцепенения, не смог даже шелохнуться, чтобы помочь другу.
– О чем вы, черт возьми, говорите? – рявкнул он, не отводя глаз от лица Шеридана.
– По утверждению гробовщика, это случилось часа два назад,– осмелев, вставил Генри.– Ты убил ее, Гриффин, и в моем городе убийство тебе не сойдет с рук!
Гриффин уже был в состоянии пошевелиться; он в тревоге отвернулся от Шеридана и начальника полиции и взглянул на Джона. Выражение глаз друга пронзило его, точно кусок раскаленного железа.
– Ты сказал, что убьешь ее,– сломленно прошептал старик. – В тот день, в моем кабинете, ты сказал, что убьешь ее собственными руками...
– Ее задушили,– подтвердил Генри, преисполнившись важностью собственной роли. – Трахея передавлена.
– Заткнись! – бросил судья Шеридан, видя пугающее, безумное горе Джона О'Рили.– Мы говорим о дочери доктора О'Рили!
Однако Джон отвернулся и спотыкаясь побрел обратно в столовую. Гриффин двинулся было за ним, но судья Шеридан остановил его, схватив за руку. Он вырвался, обеспокоенный лишь тем, как посинели губы Джона, и его мертвенной бледностью.
– Черт побери, дайте мне посмотреть, что с ним! Генри поднял пистолет, и его дуло уперлось в живот Гриффина. Холод металла чувствовался даже сквозь ткань рубашки.
– Вы уже достаточно натворили, доктор. После того, что вы сделали с этой бедной женщиной, я имею право застрелить вас, если вы двинетесь с места.
Гриффин чертыхнулся.
– Я не убивал ее, вы, тупоголовый невежда,– я весь день был здесь!
– Это сделали вы, – неумолимо настаивал Генри. – Возле ее тела мы нашли кое-что, принадлежащее вам. Кроме того, каждому известно, как она хотела вернуть вас и как вы никого не желали знать, кроме этого отродья Бекки Маккиннон...
Гриффин, проглотив поднимающуюся к горлу ярость, прикрыл глаза.
– Я не убивал ее,– повторил он.
Судья Шеридан достал из кармана маленький предмет и протянул его Гриффину:
– Это, помимо всех прочих доказательств, приводит нас к обратному заключению.
Прохладный металл карманных часов остудил горячую ладонь Гриффина и подтвердил то, что он подозревал все это время.
