— Факт несвежее, — упрямо произнес Люлькин. — Потравимся к чертовой матери. Капитан раздраженно пробурчал что-то, прополоскал рот и махнул рукой: — Идем!.. Обнюхав мясную тушу, Степан Григорьевич задумчиво почесал затылок. Мясо было не то чтобы явно порченным, но каким-то подозрительным: скользким, рыхлым, с небольшим душком. Конечно, если бы до отхода оставалось больше времени, то можно было поднять скандал и настоять на замене мяса. Но завтра утром «Биробиджанский партизан» уходил в рейс.
— Нормальное мясо, — наконец не очень уверенно произнес он, искоса следя за реакцией на его слова Люль-кина. — Съедим потихоньку. Ты, Гиви, только его солью присыпь и хорошо проваривай и прожаривай, понял?
— Ой, Степан Григорьевич, я вижу вас история с броненосцем «Потемкиным» ничему не научила, — сокрушенно покачал головой Люлькин. — Дело, конечно, хозяйское, только смотрите, как бы вам не пришлось повторить судьбу офицерского состава легендарного броненосца…
— Ладно, не умничай! — проворчал Беспалкин, вытирая суки о передник кока. — Тоже мне, умник нашелся…
— Мое дело предупредить, — пожал плечами судовой прач. — Только в таком случае я настаиваю на том, чтобы нам выдали еще желудочных капель, марганцовку и клизмы…
— Посмотрим, — невнятно пробормотал капитан и направился к себе. У входа в каюту его встретил второй помощник.
— Степан Григорьевич, там эти сволочи варежку раскрыли, раскачали поддон и как трахнут его о вентиляционную трубу! — затараторил «секонд», схватив капитана за пуговицу. — Один ящик в щепки…
— Что в ящике было? — мрачно спросил Беспалкин, отстраняя руку «секонда» от своей пуговицы.
— Какие-то лекарства. Да они вроде не пострадали, зато ящику хана. Идемте акт составлять. Осмотрев место происшествия, капитан кликнул боцмана и нелел ему где угодно найти новый ящик. Коробки с медикаментами были переложены в новую тару, ящик опломбировали и опустили в трюм. Правда, новый ящик оказался по размерам несколько меньше прежнего, поэтому часть коробок в него не вошла. Недолго думая, капитан решил пока спрятать их в своей каюте, а там видно будет. Нагрузив крутившегося неподалеку матроса Федько разноцветными коробочками, они зашагали с ним к капитанской каюте. В коридоре процессия нос с носу столкнулась с судовым щмчом Люлькиным.
— Вы что, уже получили желудочные? — удивился! тот. — А почему меня не позвали? Ну-ка покажите, что вам тут подсунули… Наверное, какую-нибудь ерунду с просроченным сроком годности…
— Это средство для снижения потенции, — угрюмо ответил капитан. — Будем вам в жратву подмешивать, а то буфетчица уже боится по судну ходить.
— Дайте мне немного! — оживился матрос Федько. — Я подмешаю тройную дозу боцману. У него, понимаете ли, имеются ко мне определенные сексуальные притязания, а я не хочу рисковать.
— Какие еще сексуальные притязания? — подозрительно спросил капитан. — Он что, голубой?
— Конечно! Вы бы послушали его намеки: «Федько, если палубу хреново продраишь, я тебя так…, что у тебя глаза на лоб вылезут!.. Если лебедку плохо смажешь, я тебя так…….» Капитан сплюнул и выругался. В это время к нему подошли несколько моряков с одинаковой просьбой — разрешить им на пару часов сойти на берег. Пока Беспалкин в раздумье чесал затылок, доктор осматривал коробки с медикаментами.
— «Морфий», «морфий», «эфир», «ноксирон», «морфий», «морфий», — бормотал он, читая латинские надписи на коробочках, и на лице его все больше и больше появлялось выражение недоумения. — Вы что, решили на нашем судне притон наркоманов открыть? Откуда это у вас?
Капитан вкратце рассказал Люлькину о том, что произошло с одним из ящиков.
— Так, стало быть, это у нас такой груз! — свистнул судовой врач. — Хорошенькое дело. Вы бы приглядывали получше за этими ящиками. А еще лучше охрану к ним поставили.
— Это еще почему? — удивился Степан Григорьевич.
— Неужели вы не догадываетесь? — хмыкнул судовой врач. — Да на черном рынке одна ампула морфия стоит двести рублей. А у нас их вон сколько — на миллионы. если наши одесские «наркомы» пронюхают о нашем грузе, то они могут пойти на все, чтобы его добыть. Уж эту публику я знаю, будьте покорны. Шнурки на ходу развяжут и сопрут…
— Глупости! — раздраженно отмахнулся капитан. — Как они на корабль проберутся? Да и через час- два максимум погрузка заканчивается, трюма задраят — и привет, пишите письма!
— А вы слышали, как две недели назад в Поти к судну с экспортными «Жигулями», стоявшему на рейде, ночью подплыли два катера, — вмешался в разговор один из моряков. — Оттуда на судно перебралось человек десять мордоворотов с ножами, связали вахту, отвинтили от «Жигулей» все колеса, покидали их в катер и смылись.
— То на рейде, а мы в порту, — возразил Беспалкин.
— Ну и что, что в порту, — отозвался другой моряк. — В 1972 году в Сингапуре бандиты пробрались на стоявший в порту корабль с грузом обогащенного плутония, связали экипаж, завели движок и подались в Израиль, где толкнули тот самый плутоний за сумасшедшие бабки. Я об этом в каком-то детективе читал. В этот момент капитану вдруг показалось, что из него делают идиота.
— Хватит трепаться, вам что, делать больше нехрен?! — заорал он. — Живо все по рабочим местам! Моряки поспешно ретировались.
— Мое дело предупредить, — сухо бросил Люлькин и тоже загремел вниз по трапу. Едва Беспалкин успел сложить коробки с лекарствами в сейф, как раздался небрежный стук в дверь и вошел озабоченный стармех.
— Раньше чем завтра утром бункеровщик не дадут, — ообщил он. — Что-то у них там с солярой неувязочка.
— Новое дело! — скривился капитан и загнул такой трехэтажный мат, что «дед» аж присел. — Стало быть, почти сутки коту под хвост?
— Не меньше, — сделав крайне расстроенное лицо, подтвердил стармех, всем своим видом стараясь показать, что он огорчен этим фактом.
Капитан в крайнем раздражении стал ходить взад-вперед по каюте, бормоча что-то себе под нос. Немного успокоившись, он сказал:
— Ладно, иди и объяви об этом по трансляции экипажу. И вызови ко мне старпома и помполита. Через некоторое время капитан, помлолит и старпом, сдвинув головы к середине стола, словно во время спиритического сеанса, негромкими голосами обсуждали неприятный и давно наболевший вопрос. Дело в том, что уже третий раз подряд по приходу к родным берегам таможенники обнаруживали на «Биробиджанском партизане» ловко спрятанную бесхозную контрабанду. Ее хозяина ни разу обнаружить не удалось, но по многим признакам было ясно, что это дело рук одного и того же человека. Теперь, просматривая старые судовые роли, капитан сотоварищи пытались хотя бы приблизительно очертить круг подозреваемых, установив, кто из моряков ходил во все три злополучных рейса.
Но тут дверь капитанской каюты хлопнула от сильного удара ноги, и в дверном проеме вырисовалась фигура щекастого мужчины, одетого в черную кожаную куртку и черную кожаную кепку.
— Ку-ку! — многозначительно произнес щекастый, небрежно облокотившись кончиком плеча на дверной косяк. — Чем занимаемся, бим-бом-брамсели?
Это был старший лейтенант Жора Кисловский, комитетчик, курировавший их судно. «Черт, принесла же его нелегкая!» — тоскливо подумал капитан, раздраженно швырнув на стол карандаш. С огромным трудом он изобразил на лице радушие и поднялся навстречу старшему лейтенанту. Однако Жора не обратил на него никакого внимания. Зайдя вразвалочку в каюту, он с озабоченным видом стал шарить в шкафу, выбрасывая вещи на пол, затем в письменном столе и навесном шкафчике. «Что за дьявол, где же она?» — бормотал Кисловский, ползая на четвереньках и шаря под кроватью. Оттуда он выбросил прямо на стол старый носок, весь в пыли, и несколько использованных презервативов. Капитан, наливаясь краской, молча следил за его действиями.
— А-а, вот где она оказывается! — наконец удовлетворенно воскликнул Жора, извлекая на свет божий бутылку водки, искусно запрятанную в небольшую выемку в переборке, которую прикрывал портрет Ленина. — Ловко заныкал, ничего не скажешь. Но от чекистов, брат, ничего не укроется…
