Могутченко.
— Пришлите дрезину!— приказал Полозов и, быстро одевшись, вышел на крыльцо. Данилы Романовича во дворе не было. Иван направился к коровнику. Неожиданно до его слуха донеслось что-то похожее не то на стон, не то на мычание. Стараясь ступать неслышно, Иван подошел к полуоткрытой двери хлева. Данило Романович стоял, обхватив руками столб, поддерживавший крышу хлева. Зажав в зубах снятый с головы треух, он бился виском о столб и глухо стонал. Иван тихо отошел, вернулся на крыльцо и оттуда окрикнул Когута. Не сразу появился в проеме дверей хлева Данило Романович, а когда появился, то, не выходя на свет, хрипло сказал:
— Я скоро, Ванюша. Кончаю уже.
— Мне придется уйти на часик-полтора.
— Конечно, иди. Приходи сразу после четырехчасового.
— Обязательно. Я вместе с Могутченко приду.
— Что ж, приходи с Могутченко,— после небольшой заминки ответил Данило Романович.
— Может, прислать вам сюда пару ребят, Данило Романович?— подходя поближе к хлеву и понизив голос, спросил Иван.— На всякий случай.
— Да ты что?— даже удивился Когут и вышел на свет. Лицо его было мрачно, глаза горели лихорадочным блеском, но были сухи, без следа слез.— На что мне твои ребята? Сейчас я в обход иду. На путях чужого близко к себе не подпущу, да и в дом ко мне теперь дуриком не заскочат. Знают, что я настороже. Иди спокойно, не сомневайся.
Подошла дрезина и остановилась против казармы.
— Вы уж дверь-то, пожалуйста, держите на запоре,— сказал на прощание Иван.— Да и сами берегитесь.
— Не сомневайся, поберегусь,— ответил Данило Романович.— Пока за Галину не рассчитаюсь, беречься буду,— он зашел в сени, вынес замок и запер дверь. Иван видел, что из-под полы полушубка Когута чуть выше подпояски торчит рукоятка нагана.
Поднявшись на насыпь к дрезине, Иван огляделся. На путях ни души. В лесу, сколько мог рассмотреть глаз — тоже. «Быть может, оставить Коршунова здесь на всякий случай?— подумал Иван, взглянув на бойца, приведшего дрезину.— Обратно один поеду». Но кругом так светло и спокойно, первый снег придавал всему вокруг праздничный нарядный вид. Обычно хмурый сосновый бор, казалось, улыбался, поблескивая миллиардами снежинок-бриллиантов. «Не решатся они среди бела дня наскочить,— решил Иван.— Да и вернусь через час-полтора, еще солнце не сядет». Оглядев окрестности, Полозов помахал рукой Даниле Романовичу, выходившему из коровника с пустыми ведрами, сел рядом с бойцом на скамейку, и дрезина, с ходу набирая скорость под сильными руками Коршунова, помчалась к станции.
В казарме Полозова ожидал Могутченко.
— Что показало вскрытие?— нетерпеливо спросил Иван, забыв даже поприветствовать начальника.
— Дело темное,— понизив голос, чтобы не слышали за перегородкой, ответил Могутченко.— Задушена, но очень странным способом.
— Веревкой?
— В том-то и дело, что руками. Даже одной рукой. Правой. И всего двумя пальцами, большим и указательным.
— Чего же тут странного?— не понял Полозов.
— А то, что сила необыкновенная. Размозжены не только горловые хрящи, но и отростки шейных позвонков.
— Да что ты!?— поразился Иван.— Тисками горло сдавливали, что ли?
— Почище, чем тисками,— подтвердил Могутченко.— Говорят, где-то в Африке есть обезьяны, которые способны такую шутку проделать. Гориллами называются.
— С ума сошли твои эксперты!— рассердился Полозов.— Невесть что брешут. А дактилоскопы что?!
— В том-то и дело, что про обезьян мне сказал Сладков. Начальник НТО. Он говорит, что такие... как- то по-научному называются концы пальцев... вот черт, забыл название. Так вот: такие концы пальцев бывают только у горилл.
Собеседники замолчали.
— Как Когут?— спугнул молчание Могутченко.
— Держится.
— Выкладывай все, что есть, кроме того, что Горину известно.
Прежде всего Полозов доложил начальнику о гибели Старостина, затем о следе деревяшки Когута среди следов спутников.
— Может, это случайность?— не поверил Могутченко.— Может, Когут позднее по этому месту проходил?
— Нет,— категорически отверг догадки начальника Иван.— След начался с этого места и вел к насыпи. Обратного следа нет.
— Как же он мог начаться с этого места?— удивился Могутченко.— С неба, что ли, спустился, аки архангел, и обратно вознесся?
— Это и меня удивило,— признался Иван.
— Чем же ты все это объясняешь?
— Ничем,— развел руками Полозов.— Пока ничем. Знаю только, что Данило Романович не мог участвовать в убийстве Гали.
Могутченко с минуту пристально глядел на Полозова, но молодой чекист не отвел глаз в сторону.
— Почему ты не показал этот след Горину?
— Во-первых, по твоему же приказу, я, как Ванька-взводный, не должен разбираться в таких делах,— попробовал отшутиться Иван, но, увидев как посуровели глаза начальника отдела, не кривя душой, сказал правду.
— Покажи я Горину этот след, он сразу же арестовал бы Когута.
— Ну и что же?
— Так не был же Данило Романович заодно с бандитами, говорю я тебе. А Горин этому не поверил бы. Для него главное факт, а не человек. Главное версия,— вспомнил Иван обозлившее его слово.— Арестуй мы сейчас старика, так он, узнав, что мы ему не доверяем, с горя сразу же загнется. А ведь это наш человек! Красный партизан!
Снова установилось долгое и тягостное молчание.
— Ладно!— тряхнул курчавой головой Могутченко.— Я тебе поверю. Но вот поверит ли прокурор, если Когут окажется сообщником и нарежет винта куда-нибудь за Красноярск, в тайгу. Там его и с собаками не сыщешь.
— Не нарежет!— с радостным облегчением выкрикнул Полозов.— А насчет прокуроров, так они меня на каждом деле пугают, что данных мало и факт преступления не доказан, а потом кряхтят и подписывают санкции.
— Если ты в этом деле промахнешься, то в тебя вцепится не обычный прокурор, а военный. Эта братия похуже чертей. Гражданские прокуроры перед ними просто ангелы. И выручать я тебя не буду, не надейся.
— Есть не надеяться на выручку,— весело сверкнул глазами Полозов, поняв, что в этом запутанном деле начальник на его стороне.
— Выкладывай дальше, что у тебя есть.
Прислушиваясь к шуму проходящего через станцию четырехчасового поезда, Иван начал рассказывать, что произошло в пятницу, о том, как держался Данило Романович с Гориным и что сказал на прощание ему, Полозову.
Рассказ Ивана был прерван резким звонком. Встревоженный дежурный по станции доложил, что казарма шестьсот второй версты не отвечает на звонки.
Могутченко это сообщение необычайно взволновало. Сунув в карман недокуренную трубку и надевая полушубок, он на ходу приказал:
