преступление, каждый высказывал свое мнение и считал правильным только свои соображения. Появилось множество слухов, иногда настолько несуразных, что, услышав их, наиболее рассудительные люди отплевывались и разводили руками: «И чего не наплетут пустобрехи, дай только зацепку».
Но где бы ни начинались эти разговоры и ни возникали эти слухи: на станции, в лесосеках или деревеньках, лежащих близко к кромке бора, все они обязательно самым коротким путем доходили к Могутченко. Уже в день гибели Галины он переключил всю информацию, поступающую в отдел из района станции, только на себя. Одновременно он позаботился и о расширении источников этой информации, ругая себя в душе за то, что не сделал этого раньше.
«Дуреть под старость начал или сроду такой был,— размышлял наедине с самим собою старый моряк.— Поверил старый пень, что на тихой станции, в глухомани, врагов нет, и проморгал. Трех хороших людей сгубили гады. В шею из отдела надо гнать за такую работу. На баштан, видать, мне пора, кавуны караулить, а не контру под жабры брать».
Но переживания свои Могутченко хранил в глубокой тайне. Внешне он оставался по-прежнему энергичным руководителем отдела. Ни у начальства, ни у подчиненных не возникало даже мысли ставить в вину Могутченко происшедшее на шестьсот второй версте.
Но начальника отдела это не утешало. Хотя люди его и не осуждали, сам себя он судил жестоко и безапелляционно. Только потому, как подробно стало освещаться в сводках отдела все, что происходило около маленькой станции, можно было судить, как круто изменил Могутченко отношение к этому району.
Первыми до отдела доходили слухи. Могутченко копался в этой разноголосице, пытаясь нащупать какую-нибудь ниточку. Вначале он отбрасывал как не заслуживающие внимания все разговоры, объяснявшие гибель Когутов неудачной любовью и ревностью. Могутченко было известно, что семейное счастье Гали и Данилы Романовича было построено на крепкой любви и доверии. Но вдруг в этой категории слухов появилась новая струйка. Среди лесорубов заговорили о том, что прежде, чем стать женой Когута, Галя была невестой кого-то другого, что у Данилы Романовича был жестокий и мстительный соперник. Как ни бился Могутченко, но выяснить первоисточник слуха не мог. Да и не получил этот слух широкого распространения, словно кто-то поспешно потушил его. Но начальник отдела отметил его в своей памяти и даже подумал, что, может быть, прав Горин, утверждавший, что Галю убили из мести. Заинтересовала Могутченко и болтовня подвыпивших лесорубов и возчиков, что Когутов якобы убили из-за золота. Что, мол, Когут привез из Сибири целый пуд золота, а здесь кто-то пронюхал, ну и... В пуд золота Могутченко не поверил, но целиком золотую версию отбрасывать не стал. Вспомнил, что в подслушанном Иваном Полозовым разговоре Галя уговаривала мужа «выкинуть им все и дело с концом». Нет, в слухах о золоте было что-то такое, что настораживало, заставляло задуматься. Могутченко сообщил об этом Полозову. Но больше всего начальник отдела отдал сил выявлению лиц, приехавших на лесоразработки из Восточной Сибири.
Обычная проверка не дала никаких результатов. Страна начинала строиться, лесоматериалов с каждым днем требовалось все больше и больше; и рабочих на лесоразработки вербовали где только могли. Но все же рабочих, официально приехавших из-под Красноярска или еще более восточных районов, в лесосеках не было. Еще меньше шансов было найти таких среди лесовозчиков.
Могутченко был уверен в том, что преступники не работают в лесу, а только замешались среди многочисленной армии лесорубов и возчиков. Лесоразработки такого размера, как сейчас, велись впервые. Бараков для артелей рубщиков в глубине леса построить не успели, и это очень осложняло дело. В лесных бараках всякий неработающий был бы хорошо заметен. А сейчас, когда почти все лесорубы живут в десятках ближайших деревень, попробуй разобрать, кто из них настоящий лесоруб, кто только делает вид, что работает лесорубом. Официально проверку документов поголовно у всех живущих в ближайших деревнях проводить нельзя. Мало шансов на удачу, а преступники сразу насторожатся и навострят лыжи. Могутченко организовал проверку всеобщую, тщательную и негласную. Она шла, но скорых результатов от нее ожидать было нельзя.
И все же Могутченко более всего надеялся на эту медленно движущуюся тайную сеть, именно сеть с очень мелкими ячейками, которая сейчас процеживала сквозь себя всех приехавших и приезжающих в район лесозаготовок. Сеть уже выявила многих лесных бродяг-бандитов, думавших пересидеть тяжелое зимнее время, нырнув, как в море, в толпы лесорубов.
Те, кто уже попался в сеть, получат по заслугам за все, что они сделали, но Могутченко от этого было ничуть не легче. Людей, имеющих отношение к убийствам на маленькой станции, задержано не было. И начальнику отдела ничего не оставалось, как терпеливо ждать, что даст проверка и на кого выйдет в своем поиске Иван Полозов. Втайне на Полозова старый моряк надеялся больше, чем на проверку.
А Полозов пока ничем не мог порадовать своего друга и начальника. Иван думал, напряженно и беспрерывно думал. Даже по ночам ему снилось, что он думает, то сидя в своей маленькой комнатушке, то перебирая книги из библиотечки Когута, то прощупывая по отдельности каждую вещь из одежды, оставшейся после Данилы Романовича, то вновь выстукивая каждое бревно в стенах домика на шестьсот второй версте. После таких изнуряющих и напряженных снов Иван вставал невыспавшийся, усталый более чем с вечера и злой. Он уходил на станцию или по полотну железной дороги в лес, бродил по морозному воздуху, но везде постоянно, как гвозди, вбитые в живое тело, его мучили вопросы, на которые он никак не мог найти ответа. А вопросов было много, очень много и настолько каверзных, что о них не подозревал даже такой дельный следователь, как Горин.
Больше всего Ивана мучил вопрос: почему Данило Романович вывел убийц своей жены на полотно железной дороги? Теперь Полозов был уверен в том, что Старостин потому и подпустил к себе подозрительных людей, что впереди них шел сам Когут. Это утверждают следы. Все в душе Ивана протестовало против обвинения Когута в таком подлом преступлении, но следы говорят, что в те минуты Данило Романович почему-то был вместе с убийцами. Почему? Когут унес эту тайну в могилу. Конечно, когда преступники будут пойманы, все выяснится, но насколько было бы легче схватить бандитов, если бы все обстоятельства были разгаданы сейчас. А сколько всего преступников?
При обсуждении этого вопроса с Гориным они пришли к выводу, что преступников было не менее восьми человек. Ведь в день убийства Гали склад обстреливали четыре человека, а в домик на шестьсот второй версте приходили трое. Это были не те, что обстреливали склад. Те не успели бы по лесовозной дороге, через лесосеку и дорогу, ведущую к переезду, добежать до домика Когутов. Иван лично проверил все возможные для них пути. Во всех случаях получалось, что им нужно было пробежать или проехать минимум семнадцать верст. Во времени такой рейс не укладывался.
Три в домике, четыре у склада, значит семь. Но Горин считает, что на станции есть человек, связанный с преступниками. И, видимо, он прав. Значит, всего получается восемь. Целая банда. Правда, признавая, что у него восемь противников, Иван все же делил их примерно поровну. Своими основными противниками он считал тех троих, которые были в домике Когута, ну и, может быть, думал он, сюда можно добавить четвертого — того, что на станции. А четверо, обстрелявшие склад, хотя и действовали заодно с первой четверкой, но, видимо, как подсобная сила, не участвовавшая в убийстве Когутов. Свои соображения Иван доложил Могутченко, и начальник отдела после некоторого раздумья согласился с ним.
— Сдается мне, что тут ты прав,— сказал тогда Могутченко.— Есть тут у нас одна зарубка. Если не сорвется, я тебе звякну. Кстати, был у Василия Крюка человек по кличке Горбач?
— Был,— подтвердил Иван.— Худой, жилистый такой. С лица сильно рябой.
— Он что, в самом деле горбатый?
— Нет. Просто длинный очень и сильно сутулый.
— Что еще о нем знаешь хорошего?
— Мало знаю. Изучить времени не было. Храбрости у него не отнимешь, а вот насчет ума не очень. Да, еще, он очень упрям, а когда разозлится — прямо бешеный.
— Сдается мне, что это тот самый,— удовлетворенно ответил начальник отдела.— Ладно, жди. Скоро звякну.
Могутченко и в самом деле вскоре позвонил и одобрительно пробасил из телефонной трубки.
— Ты, брат, как в карты смотрел. Складскую четверку списывай.
— Взяли? Кто они?!
— Последыши твоего приятеля Василия Крюка. Сдаваться боялись, хвосты очень замараны.
