месяца, и только в необщественных местах.
— Витенька! — обрадовалась Тоня. — Вот уж не ждала.
— Я так просто, — небрежно сказал Погарский, потому что со дня последней встречи с Тоней прошел лишь месяц.
— Да нет же, я ничего... — оправдывалась Тоня. — Ты здоров?
— Вполне. Так, немного болит живот справа.
— Печень! — испугалась Тоня. — Нужно поставить грелку.
— Глупости!.. Не держу этих стариковских причиндалов.
— У меня есть. Хочешь, привезу? .. Я быстро, возьму машину.
Ради Погарского Тоня готова была идти босиком по битому стеклу на край света.
Погарский хотел, чтобы Тоня приехала с грелкой, но это унижало его мужское достоинство.
— Не надо, мне уже лучше, — сказал он.
— Ты ляг! Сейчас же ляг! — настаивала Тоня. - И повяжись пуховым платком. Есть у тебя пуховый платок?
— Есть, — бессовестно соврал Погарский. — Да ты не беспокойся, мне уже лучше. Привет!..
Ночь Погарский провел спокойно, а утром у него болело все: сердце, живот, грудь. Однако он мужественно встал, принял душ и, бреясь, глядя на себя в зеркало, сострил в привычной для него манере:
— Признаков тления не обнаружено.
На работе и в этот день все относились к Погарскому предупредительно, а он, чтобы не подорвать авторитет идеального мужчины, держался мужественно и спокойно. Но боли не отпускали его, возникая то в сердце, то в животе, то в других самых неожиданных местах его ладно скроенного и крепко сшитого тела.
Возвращаясь домой, Погарский зашел в Публичную библиотеку, выписал «Медицинскую энциклопедию» и принялся ее изучать. Результаты оказались удручающими. У Погарского были язва желудка, цирроз печени, стенокардия, эмфизема легких, и все эти болезни, по-видимому, находились в запущенном состоянии.
Вечер Погарский снова провел дома. Он лежал на диване, ел клюкву в сахаре, пил жидкий чай, опустился даже до кефира.
Вопреки строгим правилам, установленным для нее, позвонила тихая Тоня.
— Витенька, тебе лучше? — робко спросила она.
— Лучше, — неуверенно ответил Погарский и, услышав в трубке всхлипывания, подумал, будто Тоня решила, что у него кто-то есть. Он чуть было не сжалился над Тоней (явный признак болезни), но, выдержав характер, произнес: — Ну, все!
На следующий день Погарский отправился в поликлинику. Ему сказали, что Зоя Николаевна Пинчук в отпуске, а вместо нее принимает Рогнеда Абрамовна, очень опытный врач.
Рогнеда Абрамовна оказалась сухой, сварливой старухой.
— Разденьтесь до пояса, — строго приказала она и, не обращая внимания на великолепный торс Виктора Павловича, долго выслушивала пациента и щупала его холодными тощими пальцами. Закончив эту операцию, опытная старуха скомандовала:
— Одевайтесь!
И лишь после этого спросила:
— На что жалуетесь?
— Сердце, печень, селезенка, эмфизема легких, — быстро перечислил Погарский все болезни, почерпнутые в «Медицинской энциклопедии».
Рогнеда Абрамовна неприветливо взглянула на розовые детские щеки Погарского и проскрипела ржавым голосом:
— Ничего у вас нет!.. Примите валерьянки. А вообще вы здоровы как бык.
«Вот оно, наше бесплатное лечение, — горестно размышлял Погарский по пути домой, — умрешь, так они и не заметят».
Мысленно произнеся эти слова, он понял, что дни его сочтены.
Придя домой, Погарский решил привести в порядок все свои дела. Он раскрыл шкаф, долго и скорбно рассматривал костюмы, висевшие на плечиках, рубашки, сложенные стопкой, носки и галстуки самых невероятных расцветок. Затем печальный взгляд его остановился на книжных полках. Он увидел двенадцать непрочитанных томов Чехова, девять — Тургенева, одиннадцать — Лескова, тридцать — Диккенса. Во втором ряду невидимые миру стояли О.Мандельштам и Мих.Булгаков, приобретенные Погарским самым таинственным способом.
«Кому все это достанется? — с горечью подумал Погарский. — Найдутся наследники. А плакать на моих похоронах будет только Тоня».
Тут он сам чуть не расплакался, сел за стол, машинально открыл ящик и увидел исписанный листок бумаги. Это был черновик некролога.
— «Скончался Виктор Павлович...» — прочел Погарский и возмущенно закричал: — К черту! Пусть пишут другие! Не буду за них работать, не буду! — и яростно изорвал в клочки прекрасное литературное произведение.
В это время раздался звонок у входной двери.
«Кто бы это мог быть? Кому я понадобился?» — подумал Погарский и пошел в переднюю.
Минуты через две он вернулся в сопровождении тихой Тони. В руках у Тони была большая сумка, где лежали грелка, пуховый платок, пачка горчичников, бутыль с каким-то лекарством и еще предмет, о котором не принято говорить в обществе.
— Как ты посмела прийти? — без металла в голосе сказал Погарский.
— Ты болен, Витенька, и я должна быть с тобой.
— Неправда, здоров как бык! — воскликнул Погарский.
— У тебя ужасный цвет лица... Покажи язык! — потребовала Тоня.
Сам не зная, как это случилось, Погарский высунул бледный шершавый язык.
— Конечно, — сказала Тоня, — я так и думала. Питаешься где попало.
Зазвонил телефон.
— Алло! — уверенно сказала Тоня.
— Можно попросить Виктора Павловича? — прозвучал в трубке голос рыженькой Маринки.
— Нет, — ответила Тоня. — Он занят.
— Занят?.. Интересно, чем же?
— Ему сейчас будут ставить клизму, — невозмутимо заявила Тоня и положила трубку.
— Тоня! — простонал Погарский. — Ты опозорила меня перед моей... Перед моим другом.
— Глупости! — сказала Тоня. — Эти твои... не знаю, как их назвать... расшатали твое здоровье. Я вылечу тебя и тогда уйду. Понял? Идем!
— Понял, — сказал Погарский и, стыдливо шагая впереди Тони, подумал: «Вот тебе и тихая Тоня! Ну и характер... Нет, она не даст умереть».
И ты, Брут!..
Прошло восемь лет, и нам поставили телефон.
Нет, не одному нашему семейству, а всем в доме, где живут сотрудники нашей фирмы «Альфа-бета- гамма».
Настал торжественный, светлый день, явился монтер и водрузил на столике в передней нежно- сиреневый аппарат под номером 44-17.
— Полный ажур, — сказал он, закончив работу.— Завтра включим, и можете звонить до полного удовлетворения.
Итак, у нас был личный телефон.
По правде сказать, личным его назвать было нельзя. Нас сблокировали с телефоном 44-18.
