— Ну?
— Что «ну»? — недоуменно спросил Аскольд Еремеевич.
— Опять начинается?
— Что начинается?
— Не играй Швейка!.. Я видела, какими глазами ты смотрел на эту селедку!
— Да нет же, честное слово. Поверь, я смотрел на нее лишь как... как на свое орудие... Часть пишущей машинки, не больше.
Образное сравнение убедило Зинаиду Максимовну, и, вспомнив о своей главной задаче, она сказала:
— Полезем.
Но тут появился участковый Мокиенко, совершавший ночной обход. Фигуры Зайчиковых, их одежда, свеча вызвали у него приступ бдительности, он не спеша приблизился к странной паре и осветил их лица фонариком.
— Здравия желаю! — козырнул Мокиенко, обращаясь к одному Зайчикову.
— Добрый вечер, — ответил Аскольд Еремеевич, а Зинаида Максимовна достойно промолчала.
— Не узнаете, товарищ Зайчиков? — спросил старший лейтенант милиции.
— Извините, нет, — тревожно сказал Зайчиков.
— Ясное дело, нас много, вы один. Семнадцатое отделение не припомните?
Зайчиков побледнел, а Зинаида Максимовна вмешалась:
— Простите, товарищ лейтенант, вы, наверное, что-то путаете.
— Никак не путаю, — бодро отрапортовал участковый.— Товарищ писатель Зайчиков у нас в отделении свои рассказы читал. Уж и нахохотались мы.
— Да, действительно! — обрадовался Зайчиков.— Виноват, что забыл. Так, говорите, понравились?
— Замечательные вещицы, дух подняли. Майор потом сказал, что они раскрытию преступлений способствовали. Все мечтаем, как бы еще с вами встретиться.
— Постараюсь, — пообещал Зайчиков. — К сожалению, сейчас занят.
— Ясно-понятно, ваши занятия не наши. Подышать, значит, кислородом вышли. И оделись правильно, чтобы не озябнуть. Ваше здоровье всем нужно. Свечечку тоже не зря прихватили. Темно на дворе и колдобины. Я эту вашу Эльвиру Павловну учту...
— Не нужно, товарищ лейтенант, — великодушно сказала Зинаида Максимовна. — Она женщина больная, припадочная.
— Для больных больницы имеются, — наставительно изрек участковый. — Дворник физически полноценный требуется. В общем, здравия желаю.
Откозырнув, он удалился для выполнения своих служебных обязанностей.
— Видишь, народ знает меня, — трибунным голосом изрек Аскольд Еремеевич, — а критики, они... Посидеть бы им сутки в дежурной камере.
— Ты, как всегда, прав, Кольдя, — согласилась Зинаида Максимовна. — Но пора нам… Лезь!
— А как лезть?
— Как! Головой вперед. Только осторожно, и собирай все листочки.
Зайчиков беспрекословно опустился на колени, просунул голову в лаз и сразу же закричал:
— Ой! Ой!..
— Что такое?! — встревожилась Зинаида Максимовна.
— Ой! Радикулит... правосторонний! Ой!
— Назад! Сейчас же назад! — скомандовала Зинаида Максимовна.
Охая и стеная, писатель, ценимый милицейской службой, выполз из лаза и долго стоял на четвереньках, пока не принял вертикальное положение.
— Боже мой, боже мой! — кудахтала любящая жена.— Что я наделала, как я могла! Прости меня, Кольдик.
— Ничего, ничего, — еле выговаривал сквозь зубы Зайчиков. — Все прошло... Я уже могу...
— Ни в коем случае! Я сделаю это сама.
— Нет, все-таки я мужчина.
— Какое это имеет значение!.. Во-первых, теперь уже стирается грань между мужчиной и женщиной, а во-вторых, я же была чемпионкой по гимнастике. Ты помнишь?
Это было так давно, что Зайчиков все забыл, но, не желая огорчать жену, сказал:
— Знаю, знаю!
— Стой здесь и свети! — приказала Зинаида Максимовна, и, припомнив спортивную юность, нырнула в лаз приемом, который называется «рыбкой» и в котором она когда-то имела успех.
Верхняя половина туловища бывшей гимнастки прошла легко, а нижняя заполнила все пространство лаза.
— Зина! — испуганно закричал Зайчиков. — Почему ты остановилась?
Из подвала глухо и невнятно доносился голос Зинаиды Максимовны.
— Тащи меня назад! — наконец услышал Зайчиков.
— За что тащить? — спросил он.
— За ноги... Да тащи же...
Аскольд Еремеевич крепко вцепился в бывшие гимнастические ноги супруги, потянул изо всех сил.
— Кольдя… — слышал он слабый голос и весь вспотел от растерянности и страха. Что делать? Звать на помощь, но это было смешно и глупо, да и в такой поздний час во дворе не оказалось ни одного прохожего.
— Кольдя! — повторилось снова.
Аскольд Еремеевич предпринял еще две безуспешные попытки, и — о чудо! — третья удалась. Верный спутник жизни появился на свет.
— Ты жива, жива! — целовал Зайчиков жену, чего он не делал по крайней мере последние пять лет. — Ты цела?
— Разумеется, цела, — сразу же обретая привычное ей спокойствие, ответила Зинаида Максимовна. — Не понимаю, какой дурак делает такие лазы, если туда не проникнуть даже с моей фигурой.
— Пошли домой, — твердо сказал Зайчиков, — я не хочу быть посмешищем.
— Погоди, я еще что-нибудь придумаю.
— Пошли!
Зинаида Максимовна чувствовала, что проигрывает сражение, как вдруг во дворе появился Митька- красавчик, худощавый длинный парень, который за один месяц менял шесть-семь мест работы и воспитанием которого участковый Мокиенко занимался уже не первый год.
— Митя! — звонко закричала Зинаида Максимовна. — Митя, к нам!
Митька неторопливо подошел к Зайчиковым.
— Приветик, — сказал он. — На рыбалку собрались, корюшку высверливать?
Мастер сатиры и юмора поморщился при этой глупой шутке, а Зинаида Максимовна улыбнулась.
— Митенька, помогите, голубчик. Видите, там, в подвале, бумажки.
— Вижу, — шмыгнул носом Митька. — Ну и что?
— Эти бумажки — случайно порванный рассказ Аскольда Еремеевича... Он очень дорог нам. Достаньте эти бумажки, только все до одной, если вам нетрудно. Мы вас не забудем.
— Чего трудного, — ухмыльнулся Митька, нырнул в подвал и уже через пять минут принес клочки чуть не погибшей рукописи.
— Спасибо, спасибо, — проговорила сияющая Зинаида Максимовна, укладывая в сумку спасенную рукопись, и сунула в руку Митьке какую-то бумажку.
Полночи супруги Зайчиковы склеивали рассказ, а на следующее утро Аскольд унес его к машинистке Лине Семеновне.
Как только Зайчиков ушел, к Зинаиде Максимовне явился Митька-красавчик.
— Салют, — сказал он, ощупывая вороватыми глазами переднюю. — Там вчера у нас неувязочка вышла.
— Какая?
