пиршество. Одни из этих полотен валялись где-то в углах, другие были повернуты лицом к стене, многие, недописанные, стояли на мольбертах. И среди всего роскошества красок ходил маленький человек, владелец богатства, которому он один знал цену.
Писал он порой с мукой и болью, порой впадал в яростное вдохновение и каждый раз, когда кончалась работа, говорил:
- Не то... Не так...
Выставлялся он редко. Устроители выставок не очень-то жаловали натюрморты, а он не пытался уговорить их.
Кроме натюрмортов, казалось, ничто не интересовало Козырева. Безразличен он был к пище и одежде, готов был ходить в театр и в гости в заплатанных джинсах, рубахе, перемазанной красками. Огромного труда стоило Тоне затаскивать его в магазины, покупать ему костюмы, рубашки, туфли, заставлять его вести 'цивилизованный образ жизни'. Иногда она ссорилась с ним, покрикивала на него, но ее притягивал этот одержимый искусством человек, столь равнодушный к вещам, которые уже начали вести наступление на людей, заслоняя от них подлинную красоту мира. Тоня работала в газете, писала очерки для радио и телевидения, сочиняла статьи для журналов, трудилась с бешеной энергией, чтобы ее Леня мог сидеть в захламленной мастерской и делать то, что он считал нужным.
Иначе сложилась жизнь Аделаиды Павловны. Приятельницы удивлялись ее браку. Еще бы, Ада, такая культурная, связала свою судьбу с бывшим рабочим, стариком - Лошкареву уже исполнилось семьдесят, - человеком другого круга и других интересов. Однако Тоне Лошкарев понравился. Он привлек ее своей человеческой прочностью. Выглядел он на пятьдесят пять, не больше. Был высок, сухощав, широк в кости, с кирпичным румянцем, с черными, прямыми, без единой сединки волосами. На Аделаиду Павловну он поглядывал ласково и по-мужски, и она краснела как девочка.
С полгода супруги как бы притирались друг к другу. Навещая Тоню, Аделаида Павловна говорила:
- Знаешь, он такой сильный, Леша, просто не поверишь. С утра до вечера целый день во дворе работает... И добрый очень.
В другой раз она жаловалась Тоне:
- Нет, все-таки он грубоват... Гулять его не вытащишь, не то что Ильюшу... Книг не читает... Галка его такая противная, приезжает в Разлив, настраивает отца против меня. Внук Костя с женой развелся.
- Бывает, Ада, - успокаивала сестру Тоня.
Та уезжала домой ничуть не утешенная.
Спустя неделю-две она появлялась сияющая, довольная:
- Леша мой - просто прелесть! Сделал мне такую чудную полочку для посуды. Галинка все хлопочет: 'Мамочка, не делайте этого, мамочка, отдохните!..' Костя опять вздумал жениться, видела, славная девушка. Нет, Тоня, ты не понимаешь, как тепло жить в семье, не чувствуешь себя одинокой.
Разливский воздух пошел на пользу Аделаиде Павловне. Она посвежела, помолодела, меньше жаловалась на болезни и все приглашала Тоню:
- Приезжайте к нам хоть на денек. Неудобно - родственники, и как чужие. Между прочим, твой Леня может написать Лешин портрет, теперь портреты рабочих в моде.
- Тебя бы в закупочную комиссию... - смеялась Тоня. - Приедем, непременно приедем, - обещала она.
В начале марта с Козыревым случилось что-то непонятное. Он перестал ходить в мастерскую, целыми днями валялся на диване, читал книги, какие только попадутся под руку, безропотно ходил с Тоней в гости и кино.
Но ни книги, ни фильмы не могли отвлечь Леню.
- Что с тобой? О чем ты думаешь? - тревожно спрашивала его Тоня, а он нехотя отвечал:
- Так просто...
Как-то в воскресное солнечное утро Тоня сказала мужу:
- Ну, все! Сегодня мы поедем в Разлив, и не вздумай отлынивать.
- Гм-м, - сказал Леня. Это означило, что он согласен.
Собрались быстро. Леня отказался надеть новый костюм. Напялил на себя лыжные брюки, вельветовую куртку, старый ватник и вязаную шапку.
В электричке Тоня сразу же подружилась с лыжниками - молодыми ребятами, которые под безбожно фальшивившую гитару орали смешные, дерзкие песни. Тоня, оказывается, знала слова этих песен, настроила гитару, и ребята приняли ее как свою, хотя она была старше их лет на двадцать.
Леня молчал. Смотрел в окно. Мимо пролетали сосны и ели с толстыми нашлепками снега, заборы со столбиками, украшенные причудливыми обледенелыми фигурками, похожими на сказочных гномов, мелькнула новая серо-бетонная платформа станции 'Морская', грязное пятно на фоне искрящегося снега и нестерпимой синевы неба.
В Разливе, на пути к лошкаревскому дому, Козыревым повстречались мужчина и женщина. На мужчине была сиренево-дымчатая нейлоновая куртка, голубые, чуть расклешенные внизу брюки и тупоносые туфли. На женщине - легкая, явно заграничного происхождения шубка и высокие сапоги.
- Козырев! - воскликнул мужчина. - И вы здесь? К натуре потянуло?
- Хм... Хм... - мотнул головой Леня. Это означало: 'Ничего похожего'.
- Кто это? - спросила женщина в заграничной шубке своего спутника, когда Козыревы прошли дальше.
- Несостоявшийся гений, - засмеялся тот тихеньким, язвительным смешком. - Есть у него глаз и рука... Но, знаешь ли, его концепции, если рассматривать их в свете...
- Оставь! - устало сказала женщина. - Пожалуйста, хоть здесь не читай лекций.
- Кто с тобой поздоровался? - спросила мужа Тоня.
- Ардашев, эстетик, - ответил Леня.
Когда Козыревы вошли во двор дома Лошкаревых, они увидели двух мужчин, пожилого и молодого, пиливших дрова.
- Шире шагай, Костя, шире! - приговаривал пожилой.
- Тоня!.. Ленечка!.. - вскричала Аделаида Павловна, выйдя из дома. - Лешенька, Костик!.. Посмотрите, кто к нам приехал.
И она бросилась обнимать Тоню. Мужчины кончили пилить и уставились на Козыревых.
- Знакомьтесь, знакомьтесь!.. - тараторила Аделаида Павловна. - Извините, что мы в таком виде... Не ждали.
Пожилой мужчина вытер руки о ватник, обнял Тоню:
- Здорово, сестренка!
Потом он протянул Лене большую, в коричневых пятнах руку:
- Алексей Федотович, - и засмеялся совсем по-молодому. - Зови меня Леша, так здесь меня все уже восьмой десяток кличут.
- Леня, - сказал Козырев.
- А это Костя-балбес, - показал Лошкарев на молодого парня, утиравшего пот с лица, в то время как щеки и лоб Леши были сухи.
- Умаялся, - пожалел парня Леша. - Ничего, как говорится - работай, пока не замерзнешь, ешь, пока не вспотеешь. Ладно, иди, вижу, что не терпится к своей...
Костя ушел, а Леша и Леня приглядывались друг к другу.
- Я не сразу признал, что это ты, - сказал Лошкарев Лене. - Вижу, кто-то чужой, на дачника вроде не похож. А это, оказывается, ты, свояк.
- Свояк? - переспросил Леня.
- Муж сестры жены, - пояснил Лошкарев. - Свой человек.
- Хватит тебе болтать! - одернула его Аделаида Павловна. - Идемте завтракать!.. А ты, Алексей, принеси воды!
- А если... - сказал Леня, что означало: 'Зачем вы посылаете старого человека, когда я в два раза моложе'.
- Нет уж, - сказал Леша, - ты гостюй. Я мигом.
Едва успели Козыревы войти в дом и раздеться, как появился Леша. Он нес два полных ведра воды так
