– Субботина мы посадим так, – говорит жена, – что его не увидят ни Перепелицкие, ни Загайнин, ни Усекин.
– А черт с ним, с этим Субботиным, – отмахивается Корыхалов, – и со всеми Перепелицкими.
– Нет, нет, Коля, так нельзя, – волнуется жена, – конечно, тебе все равно, но нужно, чтобы все были довольны. Это праздник. Ты прости, я уже все придумала и с Валентином Осиповичем посоветовалась.
– Снюхались! – негодует Корыхалов.
Валентин Осипович – это тот самый кое-кто, которого он турнул из кабинета.
– Не надо, Коленька, – умоляюще смотрит на Корыхалова жена. – Конечно, Валентин Осипович – человек с противоречиями, но он так хорошо относится к тебе и, потом, он связан со всеми. Вот мы прикинули...
Спеша и волнуясь, она кладет перед Корыхаловым большой лист ватмана, на котором аккуратно вычерчены столы (когда-то Ольга Кондратьевна была лучшим рисовальщиком у себя в отделе) и вокруг кружочки с вписанными в них фамилиями.
– Делай что хочешь! – досадливо машет рукой Корыхалов, а жена не отступает.
– Посмотри вот здесь, – показывает она, и он видит два кружочка, в одном из них написано «тетка Л.», в другом – «тетка А.».
– Тетки? – удивляется Корыхалов. – Их тоже на этот сабантуй?
– Конечно, – подтверждает жена, – а как же без них?
Тетками она называет старших сестер Корыхалова, единственных оставшихся в живых из некогда огромной семьи.
Тетка Лида и тетка Анна – толстые, старые, они живут вместе, спокойно, уютно: встают поздно, долго пьют чай, ходят в кино на дневные сеансы, много гуляют, смотрят телевизор и все время вспоминают прошлое.
Корыхалов терпеть не может воспоминаний. А ну его, прошлое. Прошло, и все тут! Он не понимает людей, которые вздыхают: «Ах, в наше время...» Что такое «наше время»? Чем оно лучше нынешнего?.. А будущее, какое оно будет, – пусть этим занимаются сочинители научное фантастической чепухи. Ему, Корыхалову, с избытком хватит дел в настоящем.
Тетки – другое дело. Теток он не осуждает. Их он любит не за то, что они связаны с его прошлым. Они – тетки, этим все сказано.
Тетки иногда приходят в гости к Корыхаловым, приносят в эмалированной миске, закутанной в пуховый платок, пирожки с морковью. Раз, самое большее два в год Корыхаловы бывают у теток.
– Тетки притопают на банкет!.. Забавно!.. Что они будут делать там среди чужой публики? Тоже любоваться их Коленькой? Глупо и смешно.
– Мы посадим их сюда, – показывает жена, – поближе к выходу.
– Ясно, подальше от президиума.
– Да нет же, просто здесь больше воздуха.
– Ладно, – говорит Корыхалов, – сажай куда хочешь и оставь меня с этим.
До юбилея еще целый месяц. Жена больше не беспокоит Корыхалова, но он чувствует какую-то возню вокруг себя.
Проходя по коридорам, он видит, как поглядывают на него сотрудники. Дома нет-нет да и мелькнет юркая фигура Валентина Осиповича, с которым жена шепчется у себя в комнате. Дней за пять до юбилея жена не выдерживает и сообщает Корыхалову, что дети не приедут: у Кости – морского подполковника – свинка, а Тата уехала с мужем в экспедицию.
– Не приедут, и ладно, – говорит Корыхалов. – Лучше заниматься делом, чем пялить глаза на папулю, который, словно каменная баба, будет сидеть в президиуме и слушать два часа разные благоглупости.
И все-таки ему жаль, хотя он никогда не признается в этом, что детей не будет на юбилее; не знает, почему жаль, но это так.
За три дня до юбилея Корыхалов отпустил машину и возвращался домой пешком. Хотелось немного подвигать ногами, подышать воздухом.
На углу Невского и Литейного кто-то дернул Корыхалова за рукав. Он обернулся и увидел маленького пожилого человека с ничем не примечательным лицом.
– Салют, комбат, – сказал маленький человек, глядя на Корыхалова снизу вверх светлыми, не по возрасту блестящими глазами. – Не узнаешь?
– Синичка! – воскликнул Корыхалов. – Здорово!.. Это ты!..
– Лично и персонально, – насмешливо вытянулся по стойке «смирно» маленький человек.
Нет, он не был все таким же, Синичка, лейтенант Синицын, с которым они служили в одном полку. Он постарел, ссохся, но светлые блестящие глаза были все те же.
– И ты такой же, комбат, – сказал Синичка, – только габариты другие.
– Пойдем, – сказал Корыхалов, – посидим.
– Слушаюсь, – отозвался Синичка, – а куда?
Корыхалов задумался. Звать к себе домой Синичку ему не хотелось. Конечно, жена встретит приветливо, выставит на стол разные угощения, но нет, дома разговор не получится. В ресторан не тянуло.
Синичка мигом все понял.
– Будем действовать применительно к боевой, – подмигнул он. – Пойдем ко мне.
– Домой? – спросил Корыхалов, которому не хотелось идти к Синичке, знакомиться с его женой, детьми или еще с внуками.
– Нет, – сказал Синичка, – ко мне в мастерскую.
Они зашли в магазин, купили пол-литра водки, триста граммов отдельной колбасы, буханку хлеба и, по желанию Корыхалова, бутылку джермука за неимением боржоми.
– Печень или почки? – участливо спросил Синичка.
– И того и другого по тарельце, – ответил Корыхалов любимой поговоркой их ротного старшины Дубняка. – А у тебя?
– Не приобрел, – как бы оправдываясь, произнес Синичка.
Мастерская Синички была маленькая: два верстака и столик с лампочкой.
– Здесь вот и колдуем, – сказал Синичка, – я да еще мой напарник, вроде кустарей, хотя, между прочим, представляем отдел главного механика и работаем по разным хитрым заказам фирмы «Альфа-бета- гамма».
– Знаю эту шарагу, – сказал Корыхалов.
– Садись, – пригласил его Синичка.
Корыхалов сел. Синичка расстелил на столике газету, достал из ящика две стопки, солонку, разложил купленные продукты, прижал к груди (такая у него была крестьянская привычка) буханку, аккуратно нарезал ее и сказал:
– Двинулись!
Они опрокинули по стопке, и тогда Синичка спросил:
– Ну, а кто же ты теперь, комбат?
– Человек, – попытался отшутиться Корыхалов.
– Надеюсь, – серьезно сказал Синичка. – А по должности? Директор завода?
– Подымай выше, глава фирмы, и не какой-нибудь там «Альфа-бета-гаммы».
– Нормально. Я знал, что ты пойдешь.
Выпили еще, и затянулся разговор, сначала о нынешнем, о семейных делах: Синичка был женат, детей нет, жена моложе его на семь лет, ей сорок шесть, водитель троллейбуса, сейчас уехала к матери на Украину. Корыхалов коротко сообщил о жене, детях, и разговор перешел на фронтовое прошлое.
Фронтовое прошлое Корыхалов любил. Оно было с ним, как настоящее.
Вспоминали Корыхалов и Синичка беспорядочно, перескакивая с одного на другое, касаясь, казалось бы, мелких вещей, в которых не было ничего героического и которые были дороги бывшему комбату Корыхалову и бывшему лейтенанту Синичке, человеку непостижимой храбрости и отчаянности.
Когда пришло время уходить, Корыхалов сказал:
– Вот что, Синичка, мне тут на днях, в общем двадцать четвертого, стукнет шестьдесят.
– Возраст, – сказал Синичка. – Значит, на заслуженный отдых?
