легко, будто это были чайные чашечки.
- Идите во двор, - сказала Аделаида Павловна, - а мы с Тоней все приготовим.
- Пойдем, - предложил Алексей Федотович Лене, - покажу хозяйство. Хвалиться, в общем, нечем.
Участок у Лошкаревых был маленький. Добрую часть двора заполняли только что распиленные плахи. Острый запах сосны ударил Лене в ноздри.
Проходя к яблоням, они чуть задержались у открытой двери сарая. Леня увидел там склад разных вещей: кабель, свернувшийся, как удав, толстыми кольцами, молотки, пилы, стамески, топоры, банки с краской и много других предметов, без которых не может обойтись рачительный хозяин.
- Вот оно, мое богатство, - пояснил Леня, - тут, можно сказать, все, что человеку нужно. Самое главное... Не бежать же к соседям, да и не у каждого найдешь.
На гвозде висел большой негнущийся брезентовый плащ.
- Необходимая одежда, - сказал Леша. - Ни дождь, ни снег не пробьют.
Затем Леша показал комнату Кости, которую он собирался оклеить новыми обоями, комнату дачников, где нужно побелить потолок и поправить плинтуса.
Завтракали в маленькой теплой комнате, и Леня, цепким, как у оценщика в ломбарде, взглядом окинув комод, гнутые стулья, спросил Лошкарева:
- Столяр?
- Нет, - ответил Лошкарев, - конечно, все это своими руками сооружали, но, в общем-то, семейство наше - природные металлисты. Знаешь, Леня, как нас учили?.. Сперва из картона деталь сделай, фольгой оклей, а потом уже к металлу допускают. Металл, он, как баба, ласковой руки просит.
- Леша! - возмутилась Аделаида Павловна.
- Ну не сердись, Адочка. Раньше, конечно, баба была, а теперь - женщина. Разница есть? - хитро подмигнул он Лене.
- Угум! - сказал Леня и вспомнил рубенсовские полотна.
- Хватит! - рассердилась на мужа Аделаида Павловна. - Ешь лучше, и вы тоже.
Она положила Козыревым еще по куску желтого, как солнце, омлета, густо посыпанного зеленым луком.
- Баба! - засмеялась Тоня. - Конечно, баба. И ты, Ада, и я, и те, которые занимают ответственные посты. Все мы - бабы. Ни за что не хотела бы родиться мужчиной.
- Мужчина - это еще, можно сказать, не мужик, - вымолвил Леня.
- Есть у нас в редакции мужики-бабы, - громко захохотала Тоня.
Леня вспомнил эстетика Ардашева, но ничего не сказал.
- Довольно! - умоляюще посмотрела на сестру Аделаида Павловна. - Ешьте!.. Наконец-то приехали, а я думала, никогда...
- Это все Ленька, - перебила ее Тоня. - Сидит у себя в мастерской, будто сыч. Какую-нибудь табуретку неделю пишет, не оторвешь!
- Неделю? - зорко посмотрел на Леню Лошкарев. - Знаешь, свояк, как раньше хозяин столяра испытывал? Придет к нему какой-нибудь этакий-сякой и говорит: 'Я - мастер'. - 'Мастер? - спрашивает хозяин. - А табурет можешь сделать?' - 'Велика хитрость', - отвечает. 'Сколько тебе времени потребуется?' - 'Дня, говорит, хватит'. - 'День? Ну ступай, откедова пришел!' Меньше чем за три дня мастер табурета не делал. Зато и жил потом этот табурет век.
Завтракали, разговаривали; больше всех говорил Леша, а Леня молчал.
После завтрака Лошкарев предложил Козыревым:
- Пошли бы прогуляться, а я пока кое-чем займусь.
- Пусть Леня идет один, - сказала Тоня, - а мы с Адой посуду помоем, поболтаем о наших делах.
Тоне очень хотелось пойти с мужем, но сейчас, она знала, ему нужно побыть одному. Во дворе Лошкарев сказал Лене:
- Может, желаешь на финках погонять...
- Можно, - сказал Леня.
Лошкарев направился в свой сарай-кладовую, вытащил оттуда финские сани с блестящими длинными полозьями и гибкими ручками.
- Самоделки? - спросил Козырев.
- А как же, - сказал Лошкарев. - Таких нынче нигде не раздобудешь. На них с любой горы кати - управишься... Ну, гуляй, - подтолкнул он к Лене сани.
Ярко светило солнце. С хрустальным звоном падали капли с сосулек. Дорога была накатана, и сани шли легко. Сначала Леня проехал вдоль улицы мимо лошкаревского дома, остановился у стеклянного колпака, накрывавшего знаменитый сарай, постоял, подумал и покатил к озеру.
Озеро, огромное, белое, сверкало мириадами кристаллов. Тугой, настоянный на хвое воздух пьянил. Ветер обжигал лоб, щеки, подбородок. Леня все ускорял и ускорял бег, радуясь движению, воздуху, небу. Он был счастлив, как в далекие годы, когда катался на салазках с мальчишками в Вятке по Копанской улице. И ощущение этого давнего, навсегда утраченного детства охватило его. Он летел на санях, выкрикивая столько слов, сколько не произносил за год.
На середине дороги он устал, остановил сани, повернулся лицом к солнцу, снял ватник, вязаную шапку, уселся на сани и сидел долго, не думая ни о чем. Странно, всегда он воспринимал мир только в цвете и красках, недаром друзья говорили: 'козыревский глаз'. А сейчас он лишь слушал легкий шорох веток елей, когда с них падали нашлепки снега, тонкий свист ветра, едва уловимое потрескивание льдин. Обоняние его, притуплённое курением, сделалось острым, как у зверя. Запах снега, сосен, казалось, даже солнечного луча, стал доступным ему. Он сидел, слушал, вдыхал мир. Затем он встал, понесся на санях, теперь уже в другую сторону. Он опять утомился, опять сидел, ни о чем не думая. Сколько продолжалось так, он не знал и, лишь взглянув на часы, с досадой подумал: 'Пора!'
Когда он вернулся домой, то увидел, что половина плах расколота. Леша был без ватника и берета, в черной сатиновой рубахе с распахнутым воротом. Перед ним стоял чурбан. Легко зацепляя плаху острием топора, Леша ставил ее на чурбан, прицеливался - и плаха с сухим треском разлеталась на части.
- Мне, - сказал Леня, и Леша понял, что он имеет в виду.
- Попробуй, - сказал Леша.
Леня взял топор. Он умел колоть дрова. Но получалось у него совсем не так легко и красиво, как у Леши. Он почувствовал это и отдал Леше топор.
- Молодец, - похвалил его Леша, но в этой похвале сквозила снисходительность.
Тоня выглянула из дома, увидела Леню, обрадовалась:
- Вернулся!.. Щеки у тебя как у младенца.
Послышался голос Аделаиды.
- Пора обедать! - потребовала она.
Лене не хотелось уходить со двора, но Леша сказал:
- Командование, оно знает.
Обедали молча, и даже Леша ничего почти не говорил.
После обеда Козыревых уложили на широкую двухспальную кровать. Им снились разные сны. Тоня видела своего первого мужа, Гурского. Красивый, с жестким, презрительным лицом, он смотрел на нее, цедя сквозь ровные белые зубы: 'Вы - плохая актриса... Вы никуда не годная жена. Я вынужден расторгнуть брак с вами'. Лене снилось снежное озеро. Ветер вкрадчиво шептал: 'Козырев... Козырев... Где же твой глаз?'
Проснулся Леня раньше Тони и вышел во двор. Все дрова были расколоты и уложены в поленницу. Перед ней стоял большой чурбан, на нем лежали топор и рукавицы.
Леня стоял, смотрел и думал. Из дома вышел Леша.
- Отдохнул, свояк? - спросил он.
- Как это ты положил рукавицы? - спросил Леня.
- Обыкновенно, просто бросил их и все, - сказал Леша.
Вышли во двор Тоня и Аделаида.
- Чай, пора чай пить! - засуетилась Аделаида.
- Все, - сказал Леня, и Тоня, зная, что его не уговорить, сказала:
