протягивает мне кожаный дипломат, с потертыми углами и рваной кожей на крышке:
– Это вам из Фонда просили передать.
– Какая-то упаковка странная. Лучше, что ли, не было? – интересуюсь я.
– Нас на этот счет не инструктировали, – отвечает он, – распишитесь здесь.
Я беру листок бумаги с надписью АКТ и подписываюсь под единственной строчкой:
«Получено полностью»
– Дату поставьте и время, – просит меня один из курьеров.
– А почему не уточняется, что именно получено полностью? – спрашиваю я у него, дописывая время.
– Потому что все получено.
– Как это?
– Так. Все что надо, то и получено. До свидания. – Оба охранника забирают у меня бумагу, разворачиваются и уходят.
– Железобетонно. – Я открываю дипломат и обнаруживаю там аккуратные пачки долларов в банковских упаковках, уложенные рядами. Поверх первого ряда лежит сложенный вдвое лист бумаги. Я разворачиваю его и читаю вслух:
С новым проектом!
P.S.: С «Г.» нехорошо получилось У ВАС, ребята.
Найти бы хулиганов, а?
Искренне Ваш, Сами знаете кто.
– Во как, – говорит стоящий у меня за спиной Вадим, – выходит дело, он уже в курсе?
– Сдается мне, он с самого начала в курсе, – я рву записку.
– Это как? – Вадим чешет затылок.
– А так. Потому что те, кто нас любят, смотрят нам вслед, – я кидаю порванную записку в пепельницу и поджигаю, – причем постоянно. Ведь рок-н-ролл мертв…
– …а мы еще нет, – резюмирует Вадим.
– Именно, – я киваю головой, – шаришь в правильной музыке.
– Это за все метро? – спрашивает Вадим, кивая на чемодан.
– Не похоже, – я пробегаю глазами по количеству пачек, – это только за репетиции. Я так думаю.
– Оперативно, вообще-то. Ребят звать?
– Погоди пока, – я убираю кейс под свой стол, – ага. Теперь зови.
Через полчаса после окончания собрания мы с Вадимом сидим на заднем сиденье автомобиля, везущего нас в офис Сашки Епифанова для встречи с мастерами фехтования на ледорубах.
– Знаешь, – поворачивается ко мне Вадим, – я тут подумал относительно пресс-конференции. Хорошо бы, если на ней выступил какой-нибудь очевидец случившегося.
– В смысле?
– В смысле человек, который выжил после взрыва. А еще лучше – сам выжил, а кого-то близкого потерял.
– Опасная тема, – отмечаю я, – такого свидетеля сразу после выступления начнет «контора» прессовать, и он сдаст всех, рассказав, как на самом деле все было.
– А если для очевидца нет никакой разницы между тем, как «на самом деле», и тем, что мы ему расскажем о взрыве?
– То есть?
– Взять, к примеру, соседку моей тещи. Ей почти шестьдесят лет. Два года назад ее сын погиб в Чечне, и она умом двинулась. Думает, что он вернулся, но почему-то к ней не приезжает. Временами рассказывает соседям, что от него звонили, говорят, что он на работе и заехать к ней пока не может. Чистая шизуха. Если ей рассказать, что ее сын в тот день был на этой злополучной станции…
– …и собирался приехать к ней, – подхватываю я, – но попал в эпицентр и был ранен, а больница, в которую его привезли…
– … засекречена министром чрезвычайных ситуаций и ФСБ, – Вадим открывает окно, – и вызволить его оттуда…
– А сколько этой ебанутой бабке лет?
– Шестьдесят.
– Надо бы встретиться с ней. Как-то выйти на живой человеческий контакт?
– Я просто уверен в этом.
– Как красиво, а? – Я прикрываю глаза и тихо говорю Вадиму: – Допустим, Шойгу почти удается отбиться от обвинений прессы в том, что государство «замылит» теракт. И тут выходит эта старая сука и…
В этот момент звонит мой мобильный, вырывая меня из грез, посвященных победе.
– Алло, – устало говорю я.
– Антон, привет, это Костя Угольников.
– Здорова, Костян! Как ты?
– Я… не очень… Антон, у меня проблема.
– Да ладно? Чего случилось?
– Фридман на нас наехал.
– Как это? На тебя, что ли? Ты ему на вечеринке на ногу наступил?
– Антон, хорош идиотничать. «Альфа» подала в суд на «Коммерсант». Иск на один миллион долларов за «подрыв деловой репутации». И все из-за той моей статьи.
– Да ты что, – я деланно удивляюсь, – как же это так получилось?
– Я у тебя хотел узнать. Ты же говорил мне про правительственный заказ, финансовые схемы, про то, что «мы не сами работаем», помнишь?
– Я? Я тебе это говорил? Ты, Костя, что-то путаешь, наверное. Я в финансовых рынках не бум-бум, как же я мог тебе про какие-то схемы рассказывать?
– Антон, я ничего не путаю. Мы с тобой сидели в «Гудмане», и ты мне предложил написать статью про банковский кризис…
– А-а… Вспомнил! – кричу я в трубку. – Точно!
– Наконец-то, – приободряется на том конце трубки Угольников, – ты не хочешь подъехать к нам в «Коммерс», посоветоваться насчет ситуации?
– Я? Да легко. Только что я вам насоветую, Костян? Я же пьяный был в «Гудмане» в хламину, не помню ни черта. Мог тебе наплести и про правительственный заказ. Я по пьяни такое исполняю, спроси у Сашки Епифанова.
– То есть как… не понял? Ты же… все же… совпало, на следующий день, – лопочет Костя, – там же, в самом деле, были толпы народа… у банкоматов, как ты и говорил. Я написал статью еще…
– Какие толпы, Костян? У каких банкоматов? Про что я говорил? Какая статья? Я вообще не врубаюсь. Ты чего-то мне такое прикольное рассказываешь, я только вспомнить не могу. Слушай, Костян, давай на неделе звони, бухнем, ты мне расскажешь подробнее, а то я тороплюсь.
– Я понял все, – отвечает Угольников, – я все понял.
– Чего понял-то?
– Ты же все подстроил, да? Я думал, ты хотя бы с друзьями в эти игры не играешь. Думал, что у друзей есть какие-то шансы не быть использованными. Ну и сука ты, Дрозд.
– Вообще-то мы не оставляем друг другу ни единого шанса. Я думал, ты в курсе, – усмехаюсь я, – не зови меня дроздом, ты же знаешь, я не люблю. Давай, увидимся. – Я отключаюсь.
– Из «Коммерса»? – интересуется Вадим.
– Ага. На них «Альфа» наехала. Обвиняет их в том, что они инициировали недоверие у вкладчиков.
– Сколько иск?
– Мулик грин хочет.
– Уууууф – присвистывает Вадим, – крутовато.
– А не хуй было про «Альфу» глупости писать. Какой же дурак кусает монстров? Тем более в такой форме? – отворачиваюсь я. – Кстати, не свисти в машине, денег не будет.
