успевает, ума не приложу. Не только исправить повреждения, устранить неполадки, но и что-то улучшить, усовершенствовать, сделать удобней в обращении. И не затем, чтобы заметили, похвалили, просто это у него в крови.
Направляюсь в штабной домик — уточнить обстановку, получить разрешение на вылет.
За столом майор Пересада, что-то помечает в журнале боевых действий. Оперативный дежурный молча наблюдает из-за спины. Тоже вот и начштаба, когда он спит? И спит ли вообще? Провожает и встречает экипажи, возится с кучей журналов, донесений, приказов, готовит боевые задания…
— Вот познакомься с задачей, — придвинул журнал. — Что не ясно, спроси.
Все ясно. Искать торпедные катера и подводные лодки от Туапсе до Керченского пролива. Немцы активизировали действия на наших коммуникациях, срывая морские перевозки топлива, техники, боеприпасов…
— Разрешите идти, товарищ майор?
— А если встретите лодку под перископом или сидящую на воде «дорнье», какие наши действия?
— Бомбить!
— Но одновременно дать по флоту радиограмму. На побережье дежурят истребители и бомбардировщики, они тоже вылетят на уничтожение этих целей.
Григорий Степанович кивнул на подоконник.
— Возьмите пакет и термос, в столовую не скоро попадете.
Зашипела ракета, прочертив дугу над ночным аэродромом, тени самолетов задвигались, будто бесшумно выруливая на старт. Со стороны прожектора мигнул зеленый огонек карманного фонарика: взлет разрешен. [160]
В небе уже рассвело. Сегодня со мной штурманом летит Николай Прилуцкий, Никитин опять заболел. С Колей я уже слетался, претензий друг к другу не имеем.
— Как настроение?
— Бодрое, командир!
У входа в Керченский пролив наткнулись на сторожевой катер. Панов успел выпустить несколько очередей, с борта тоже протянулись пулеметные трассы. Бомбить катер не имело смысла, он шел на большой скорости, вероятность попадания в такую посудину ничтожно мала. Остальные четыре часа прошли вообще впустую.
— Не везет! — сетовал Прилуцкий. — И видимость хорошая, а ни фига!
— Это же охота. А на охоте разве всегда везет?
— С такой охотой с голоду подохнешь!
Так ни с чем и вернулись.
А в тот день Ефремов водил четыре самолета бомбить урочище Умпыр, Стародуб громил войска противника на перевале Санчаро. Беликов, Алексеев и Казанчук потопили транспорт, взорвали склад боеприпасов в Феодосии…
К вечеру полк облетела весть о подвиге воздушных стрелков Смоленского и Фадеева.
При бомбежке перевалов на самолете Трошина отказали замки бомбодержателей. Две бомбы зависли под центропланом. Все попытки освободиться от них ни к чему не привели. Садиться с бомбами — больше половины шансов снова взлететь на воздух, но уже в виде мельчайших осколков, обломков, липкой, розоватой пыли…
Выход нашли стрелки. Проникли в бомболюк, невероятными усилиями сняли несколько бомб, перетащили в фюзеляж самолета. Вывернули взрыватели. Снова вернулись в бомболюк. Повторили все с остальными бомбами. Затем, пробив аварийным ломом дыры в полуоткрытых створках, Смоленский ощупью вывернул взрыватели из бомб, зависших на внешней подвеске.
Скромные, до сих пор незаметные ребята.
— С такими можно в огонь и в воду! — сказал майор Стародуб.
Командир полка представил обоих к правительственным наградам.
Вечером на открытой веранде школы Гриша Сергиенко [161] давал импровизированный концерт. У него был приятный, выразительный голос. Аккомпанировал на гитаре и подпевал Миша Петроченко. Знакомые довоенные и военные песни. Их слушали так, что могли бы позавидовать и профессиональные артисты. Действительно, 'после боя сердце просит музыки вдвойне', как говорилось в одной из фронтовых песен. Кто мог подумать тогда, в тот ласковый сентябрьский вечер, что вскоре одного из двух этих певцов не будет с нами…
К ночи погода испортилась, по крыше забарабанил дождь. Снова я долго не мог заснуть. Неужели нервы? Душу охватил страх. Что за летчик с растрепанными нервами? Изо всех сил старался внушить себе 'Спать, спать, спать'!
Утром первым вышел на крыльцо, взглянул на небо. Дождь кончился, но все вокруг заволокло туманом. Значит, вылетов сегодня не будет. Пожалуй, и к лучшему. Но через час поднялся ветерок, туман поредел, и мы вылетели на разведку. Машина с трудом оторвалась от липкого, расквашенного чернозема, послушно легла на заданный курс. Прилуцкий уткнулся в карту, деловито орудуя навигационной линейкой.
— Над чем колдуешь? — попытался я разговором рассеять смутное беспокойство, оставшееся в душе после полубессонной ночи.
— Проверяю расчеты, — как всегда бодро откликнулся Коля. — Погодка-то не балует! Лучше сейчас потрудиться, чем после плутать.
Мешать ему не стоило.
— Ну ладно, колдуй!
— У нас не колдовство — математика!
Подошли к заданному сектору. Для начала решаю проверить толщину облаков — на случай встречи с истребителями. Предупреждаю Прилуцкого. Слой оказался не толстым, через несколько минут мы уже в чистом небе. Глаза слепнут от ярких лучей, внизу белоснежные дюны.
— Командир, через пять минут точка начала поиска!
— Иду вниз!
Поверхность моря ровная, светлая. Вывожу машину в горизонтальный полет, приступаем к поиску. Стальная, безжизненная гладь. [162] Неужели опять вернемся, ни с чем? Правда, майор Пересада говорит, что в разведке отрицательный результат — тоже результат. Но это мало утешает.
— Командир! Справа на дистанции семисот метров — перископ!
На светлой родной глади четко, как на контрастном фотоснимке, виден черный колышек. Перед ним невысокий бурунчик, позади белая пенистая полоска. Сомнения нет!
— Штурман, приготовиться…
Пока разворачиваюсь, перископ исчезает.
— Тоже не дремлют! Вот шельма! — ругается Лубинец. — Ну подожди, я тебя подкараулю…
Бомбить предполагаемое место бесполезно: фугаски взорвутся у поверхности, а лодка наверняка ушла на глубину.
— Были бы противолодочные бомбы… — досадует Прилуцкий.
— Ладно, штурман, мечты потом. Дай радисту координаты!
Панов берется за ключ, на далекую землю летят сигналы морзянки.
Галс за галсом продолжаем утюжить море. Час, другой, третий…
— Слева перископ! — голос Лубинца.
Начинаю разворот, до боли в глазах всматриваюсь в море. В самом деле, что-то есть. Может, на этот раз не упустим? Штурман открывает бомболюки, припадает к прицелу.
Сближаемся и вдруг видим — обыкновенный топляк, торчком плывущее бревно.
— Фу, черт…
Общий хохот.
— Перископ без лодки! Где лодка, Лубинец?
— А что я ее… носом чуять должен? Что я, кот, что ли?
— Не кот. Ты сокол! Должен видеть и сквозь воду.
Вскоре нам на смену прилетел экипаж Андреева. Берем курс к дому. Зорко следим за воздухом. Это
