Багаж Авернона несли слуги; Том сам нес свои вещи. Но их номера оказались совершенно одинаковыми.
— Мы можем рассмотреть некоторые сориты перед обедом, Том? Я хотел просмотреть стратегии перехода в состояние катарсиса.
— Устроит, если займемся этим через полтора часа? — спросил Том. Он хотел пробежаться перед занятиями, как обычно.
— Отлично, старина. — Авернон подошел к мембране, и она начала раскрываться.
— Я подумал, — сказал ему вслед Том, — что в теории драмы нет ничего, о чем бы вы не знали.
Авернон обернулся:
— Всегда находятся слабые места, которые не мешает немного подчистить. Ты так не считаешь?
— Честно? — Том пристально посмотрел на него. — Не в вашем случае…
— Черт возьми, Том! — Авернон отступил на шаг от мембраны. Она слегка завибрировала и вновь отвердела. — Я имел в виду то, что это необходимо тебе.
— Том!?
Том сбросил легкие простыни, вскочил на ноги и принялся на ощупь искать рубашку.
— Можно войти? — Это был голос Авернона.
— Да, конечно. — Том натянул рубашку. — Включить свет!
Рассеянное освещение сделало комнату, стены которой были выкрашены в персиковый цвет, теплой и уютной. Авернон вошел, и стул заскользил ему навстречу.
— Дисплей! — Авернон шлепнулся на обтянутое гобеленом сиденье.
Он был бледен, глаза воспалены.
— В чем дело? — спросил Том, когда в воздухе развернулся во всем своем многообразии спектр.
— Посмотри на это!
Трехмерные решетки пиктограмм начали менять места, и Авернон приступил к объяснениям.
Тому потребовалось несколько часов, чтобы сообразить, что именно Авернон подразумевает под понятием метавектора, но, когда он сообразил это, его охватило страшное волнение, и о сне было позабыто. Слой за слоем, продираясь сквозь голо графические мозаики, Авернон излагал суть своей теории, отбрасывая детали, когда Том не мог понять основных принципов.
— Господи, — наконец пробормотал Том. — Ведь здесь, — он указал на группу формул и пиктограмм, — то, что древние называли Теорией Всего Сущего и что никогда не было разработано.
Так оно и было. Теория простоты продержалась сто лет. Теория связи — следующие триста. Потом, в двадцать пятом веке, старые парадигмы были ниспровергнуты моделью Янтарного лабиринта — комбинацией двунаправленных временных петель с эмергеникой — контекстуальной наукой о возникновении новых явлений.
Субквантовые вихри, сознание позвоночных, динамика рынка акций, эволюция звезд были связаны на термодинамическом уровне сетью шаговых функций, которые правильно предсказывали огромное количество явлений, включая и возникновение однонаправленного течения времени.
Это была концепция мира, владевшая умами людей в течение периода, который длился в четыре с половиной раза дольше, чем господствовала система Ньютона. И теперь Авернон бросал этой концепции вызов.
А Том Коркориган присутствовал здесь только для того, чтобы стать свидетелем этого события.
Когда Авернон удалился — даже он чувствовал необходимость подготовки перед выступлением, — Том продолжал работать над новой теорией самостоятельно. И его все больше охватывало благоговение. Как могли возникнуть эти невероятные чудеса в мозгу Авернона?
Он продолжал работать, не замечая времени и рассеянно съедая то, что приносили слуги. В конце концов он повалился на кровать и уснул.
И видел сны.
На черном бархате лежит, сверкая, нитка белого жемчуга. Ожерелье…
Когда он проснулся, оказалось, что он проспал пятнадцать часов.
Увиденный во сне призрачный жемчуг растворился, как только действительность прорвалась в сознание Тома.
Его ждала записка от Авернона. Лорд приглашал на завтрак. Том принял приглашение и махнул рукой, чтобы голограмма исчезла. Обнажившись, он прошел сквозь тускло светившуюся очищающую пленку, оделся и уже через пять минут оказался в столовой.
— Для начала они сделают вас, по крайней мере, главным академиком, — сказал он, усаживаясь рядом с Аверноном.
— Я полагаю, так и будет. — Авернон, казалось, пребывал в плохом настроении. Он вяло поддевал еду ложкой. — По крайней мере до тех пор, пока я не смогу выполнять практическую работу. — Внезапно он рассмеялся. — Спорим на тысячу корон, что они никогда не сделают меня даже обычным администратором.
— Э-э…
— Невозможно, правильно? Тогда проверим через двадцать стандартных лет. Если я все еще буду заниматься исследованиями, ты будешь мне должен тысячу.
Том покачал головой:
— Ненавижу спорить на деньги…
— Нет, — прервал его Авернон. — Ты поспоришь. Но мы изменим ставку. Пусть будет одна корона, если тебе так больше нравится.
— Договорились.
В столовую вошел слуга в ливрее бирюзового и фиолетового цветов, что указывало на его принадлежность к свите графа Шернафила, хозяина нынешнего Созыва.
— Презентационный Комитет, милорд, просит вас прийти.
Когда Авернон встал, его кресло вытянуло щупальце, чтобы подобием салфетки вытереть ему рот. Том был удивлен, поскольку его кресло — прочитав на клипсе идентификационное имя — осталось неподвижным.
— Пожелай мне удачи.
— Удачи вам! — Том улыбнулся слегка еретической формулировке: метавекторы Авернона вытесняли концепцию неизбежности Судьбы. — Хотя вы и не нуждаетесь в этих пожеланиях.
— Правильно… А знаешь, они не слишком заинтересованы в исполнителе какой-то одной конкретной работы. Они ищут того, кто будет постоянно выдавать результаты.
— Понятно…
— Увидимся на Большой Ассамблее.
«Но до нее еще пять дней, — подумал Том. — А как они собираются использовать меня?
— Между прочим, — добавил Авернон, — на твоем месте я бы усиленно занимался. — Он повернулся к ожидающему его слуге. — Проводите меня.
На четвертый день прислали и за Томом.
Тот был не просто утомлен. Его лихорадило так, что он едва мог говорить. Он был до предела напичкан логотропами, чья система фемтоцитов расширила его способности к интеллектуальному прозрению. Таким образом, тысячи дендримеров, хранящих данные, и фазово-пространственных магистралей параллельно сосуществовали в его мозгу.
Информационно-энтропический поток логоса был выстроен как кинестетическое чувство, как проприоцептивный стимул, обладающий даже эмоциональной силой.
Поэтому Том дрожал от перевозбуждения. Тренировочные пробежки — в собственной комнате на небольшом коврике — были краткими, не более пятнадцати минут, но он совершал эти пробежки десять раз
