Он вышел из зала, оставив за спиной два трупа, подобрался к перилам.
Вокруг царила ночь.
Прежде он никогда не видел настоящей ночи, но теперь она была перед ним во всем своем великолепии.
Темнота окутывала мир. Дул холодный ветер. Лилово-белая молния пронзила небо, а по каменной арке хлестала сплошная завеса дождя, ослепляя и обдавая Тома серебряными брызгами.
Он словно раздвоился. Он медленно взбирался на скользкую балюстраду, думая: «Путешествие закончено наконец-то!» И он же летел в пропасть, сквозь колющий воздух, сквозь сильные удары, ветра, и крик, вырывающийся из его груди, тонул в вихре воздушного потока, и все вдруг погружалось в забвение…
— Я никогда не видела вас в худшем состоянии, милорд, — сказала Эльва. — Это правда.
Сердце гулко билось в груди, он упал на балкон, мокрый от пота и дождя, и постоянно задавал себе один и тот же вопрос: «Что случилось?» — пытаясь убедить себя, что все было галлюцинацией, возникшей в результате шока.
Или перед ним приоткрылась другая реальность — на краткий миг, но так, чтобы он смог ощутить ее, потрогать и почувствовать запах, — альтернативный мир, где он сбросил себя в ничто, радостно приветствуя смерть как возможность прекратить жизнь, потерявшую внезапно всякий смысл?
Неужели он знал о природе, времени и Судьбе меньше, чем думал?
— Возможно, Эльва. Возможно, и так.
Потом он вернулся в комнату, стараясь не смотреть на жалкие останки в золотой чаше и на безжизненное сморщенное тело Оракула, лежащее на полу. Три микродрона все еще работали, они ползали по одежде и зияющей ране Оракула.
Системы доложили Тому о полном составе охраны: более ста вооруженных воинов и почти тридцать человек обслуги. Спускаться внутрь терраформера было слишком рискованно.
Тогда он приказал одному из дронов изготовить плетеное поливолокно, использовав золотую чашу, и сделать из него канат, а сам вновь вышел на балкон, где по-прежнему бушевал штормовой ветер.
— Милорд, к вам гости.
Было ли это продолжением разговора? Или прошло какое-то время?
— Я не хочу никого видеть.
— Милорд…
— Спасибо за все, Эльва. Но это приказ.
А потом был долгий опасный спуск вниз по канату, лицом к изрезанной поверхности. Достаточно легкий при сухой погоде и при медленном темпе прохождения, он был смертельно опасным, когда вокруг царит хаос и приходится скользить вдоль мокрой от дождя каменной стены, раскручивая голой рукой канат, обмотанный вокруг пояса, и почти ничего не видя в темноте.
— Том! — Это был уже другой голос.
Возле экваториального гребня он наконец нашел отверстие, вцепился пальцами в шероховатый влажный камень и прыгнул в сухое укрытие.
У него не было выбора — требовалось проникнуть сквозь мембрану. Он надеялся только на одно: самое худшее, что при этом случится, — сработает звуковая сигнализация.
— Томас Коркориган!..
Он бежал, крадучись, вглубь, туда, где проход становился шире, к тому месту, где происходил запуск транспортных багов, но жак — другой жак, не его друг; жак с перепонками между пальцев и серебристыми фасеточными глазами — прыгнул на него, потому что включилась система охраны, но Том действовал быстро, очень быстро, и жак был повержен, кровь лужей растекалась вокруг него — темная, почти лиловая на керамическом полу. Еще одна смерть…
И мелькнул образ: мертвая кошка в туннеле.
— Как думаешь, во что ты играешь?
Затем он бросился внутрь бага и крикнул: «Вперед!»
И стенки кокона, похожего на стручки мальвы, давили на Тома, пока жук герметично закупорил отверстия. А потом он стартовал, и Том почувствовал тошноту, вызванную ускорением. Потом был спуск по параболической траектории, шум тормозного реактивного двигателя и мягкий толчок.
— Труда? — Он поднял глаза и впервые почувствовал, как холодные слезы текут по его щекам.
Потом был долгий пеший переход через темное пространство. И нерегулярные остановки на отдых.
И великолепный рассвет, окрасивший небосвод в бледно-лимонный цвет с мазками серого и искрами белого. И ни души вокруг, только тупая техника. И он мог спускаться в глубь Нулапейрона, подальше от неестественных просторов космоса.
И было долгое пешее странствие, требующее такой сверхвыносливости, какой он даже представить себе не мог. Он шел вперед, освещая дорогу украденными из бага светильниками. В туннеле то и дело встречались ямы. Том шел, ожидая, что в любой момент его может сбить поезд, что он будет раздавлен и выброшен из жизни.
Отчасти он жаждал этого. Но другая часть сознания побуждала его бежать и бежать вперед.
— Что ты здесь делаешь, Труда?
На лице ее было еще больше морщин, и седые волосы стали белее, но манера перекидывать назад шарф и улыбка остались прежними.
Бежать…
— Том, Том. Что ты делал все это время?
Слабая улыбка появилась на его лице, хотя холодные слезы продолжали течь по щекам.
Бежать и никогда не останавливаться.
— Можно сказать одной фразой. — Это был голос Эльвы, стоявшей позади Труды, опустив плечи и сложив на груди руки, но, как всегда, готовой к действию. — Он убивал Оракула.
По земле быстро двигалась слепая ресничная инфузория.
— С процедурами и протоколом? — спросила Эльва. Перед ними был огромный арахнаргос, обгоревший и почерневший, часть грудного отдела нависала над темной расселиной в полу пещеры. Педипальпы провисали дугой, их концы все еще были прикреплены к стенам и крыше так же, как это было во время нападения. Или несчастного случая… Одна педипальпа лежала на земле, сломанная и свернувшаяся кольцами, как ненужная веревка.
«Откуда она знает? — думал Том. — Откуда Эльва знает об Оракуле?»
— Социологические опросы и объявление их результатов являются сегодня не самым лучшим подходом. — Голос Труды был всамделишным. — Если что-нибудь не так, то наблюдается бета-разброс…
Том ее почти не слышал. Он смотрел на ресничную инфузорию, королеву-мать размером с полного человека, и несколько прилепившихся к ее пятнистой хитиновой оболочке самцов размером с ноготь. Похожие на щетки мохнатые лапки инфузории ритмично передвигались по широкой педипальпе, свисающей с останков арахнаргоса. Королева стремилась к тени…
— Я пойду первой. — Эльва пересекла пещеру и вошла внутрь арахнаргоса.
Труда дотронулась до руки Тома, но он не обратил на нее внимания.
«Что я здесь делаю?» — думал он, кутаясь в плащ.
Эльва высунулась из зияющей раны в грудном отделе арахнаргоса, засунула большой и указательный пальцы в рот. Раздался низкий пронзительный свист.
— Какой сложный сигнальный код! — Том сделал попытку пошутить, но в душе его все было мертво.
— Однако это действует. — Труда погладила его по руке. Исчерченное морщинами лицо было наполовину спрятано в тени. — Ты давно знаешь Эльву?
— Немного знаю. — Том пожал плечами.
А что еще можно сказать? С тех пор когда он жил на рынке?..
Чем меньше она будет знать, тем лучше. Для нее же — из-за себя бы он не стал беспокоиться.
Он вспомнил, как алая кровь Оракула растекалась по бело-голубому полу…
