стоит поддержать русские школы и учителей в странах СНГ, где они при последнем издыхании?
Как только Армения, Литва и т. д. перестанут говорить по-русски – мы потеряем их навсегда. Кому нужны соседи, с которыми не поговоришь? Они превратятся для нас в покупателей и продавцов – то есть останутся лишь бухгалтерские отношения. А ведь до сих пор еще теплится бесценная эмоциональная связь.
У нас остался последний шанс – максимум лет пять, чтобы спасти запасы языка. Все русскоязычные (в России и за границей) – богатство, которое исчезнет навсегда. Нефть еще разведаем, а этого – не будет.
Если Россия – заправка, тогда все равно, кто вставляет шланг, берет деньги, протирает стекло, протягивает руку за чаевыми.
А там, в Америках, наши дети уже не мы, они что-то промежуточное, а уж их дети (наши внуки) даже не говорят и не хотят говорить по-русски, а значит, совершенно не мы (совершенно немы).
А те, которые здесь, здешнее население – почти уже не мы.
Когда взяли Зимний, русские братцы-матросики загадили ванны и китайские вазы (хотя канализация работала), изорвали и сожгли книги. Они действовали, как крупные обезьяны. Очень смышленые. Оставили себе врачей, ибо болели. Инженеров – чтоб машины ездили. Священник? – лишний (Бога ведь нету, души нету), священников убили.
Это к власти пришли «условно русские». О них в романе Достоевского «Преступление и наказание» следователь Порфирий Петрович предупреждал Раскольникова, объясняя, что бежать тому некуда: «Куда ему (убийце) бежать?.. В глубину отечества убежит, что ли? Да ведь там мужики живут, настоящие, посконные, русские; этак ведь современно-то развитый человек скорее острог предпочтет, чем с такими иностранцами, как мужики наши, жить!»
Да, наш мужичок – тот еще иностранец.
В Благовещенске били и насиловали целый город – русские? По крови – не знаю. По душе… чужая душа – потемки. А целый город, который дался, чтобы его насиловали, и терпел, и не начал стрелять, – русский?
А столичные? В Москве шестеро студентов журфака (из шести мною опрошенных) не читали «Бориса Годунова». А если они не читали и «Преступление и наказание» – значит, все мои рассуждения мимо. Люди перестают говорить на этом русском языке. Слова остаются, а смыслы исчезают.
В Петербурге – в культурной столице Империи – подростки, для забавы убившие шестилетнюю таджичку (26 ножевых ранений), – русские? Они – что, верили, что спасают Россию? Их на порог не пустили бы Толстой, Достоевский, Чехов – те, кто олицетворяет, то есть являются лицом России.
…Есть лицо, а есть грязь из-под ногтей.
Наши горячие патриоты могли бы брать пример с израильских евреев. Те селятся на окраинах только ради идеи, хотя это невыгодно и опасно. А наши гуляют по столицам, поглядывая, кого избить, какое кладбище осквернить. И не слыхать, чтоб хоть один ради идеи переселился на Дальний Восток сопротивляться китайскому нашествию.
У них по-своему устроены мозги. Даже этот текст они могут использовать как теоретическое обоснование своего зверства. Увы, делаешь топор для плотника, чтобы дом строил, а он оказывается в руке Раскольникова – русского, искренне мечтающего улучшить жизнь любимой Родины – топором по голове.
…Стать русским может ребенок любой национальности, если ему отроду читают Пушкина («Каштанку», «Конька-Горбунка»)[39] и колыбельную поют по-русски.
Но и русский по крови малыш – не станет русским, если отроду перед ним голубой экран с Симпсонами и Маппет-шоуми (если шоу склоняется).
Увы, это мало кого волнует. Жизнь в вашу эпоху, Владимир Владимирович, так устроена, что Пушкин не приносит дохода… престижа.
Дети нашей многонациональной страны стремительно осваивают компьютер, мобильник, курс валют, крутящий момент, октановое число – это прибыль, престиж, успех, цепь на шее, перстни.
У нас теперь язык легкий и понятный: дай, беги, хочу. Это как мур-мур и мяу-мяу – все от пупка и ниже. А выше? Если у человека нет в голове «Бориса Годунова» и «Гамлета» – он как компьютер без Word’а – арифмометр, калькулятор, порножурнал.
Исчезает язык общения. Остается язык потребления. А если так – то удобнее английский: легче покупать, легче понять инструкцию.
Уход русской культуры в небытие стремителен. Она исчезает гораздо быстрее, чем сокращается население. Какой там Пушкин! – мальчики и девочки (русские по паспорту) не знают, куда впадает Волга. Ваше правительство уничтожает образование. Воспротивиться этому могло бы общественное мнение. Но его нет или оно бессильно.
Ждать, пока созреет общественное мнение, некогда. (При таком развитии событий оно не созреет никогда.) А от толпы нечего ждать добра. Да и черт с ней, с толпой, ее не убедишь. Власть (вы, Владимир Владимирович) должна немедленно все ресурсы и ум нации бросить на спасение. Как все силы бросают врачи, чтобы остановить фонтан крови; а маникюр, перхоть – это когда-нибудь потом.
Не уверен, что вы меня понимаете.
Это трагическая ситуация – поезд летит к пропасти. И это трагическое непонимание – машинист спит.
«Поголовье», «популяция» – все это говорит о том, что мы почему-то согласны, чтобы нас считали на штуки. Популяция – так можно и о мышах.
А если по душам? Извините, что снова повторю: если считать по Достоевскому и Пушкину – то сколько нас? Десять миллионов? Или пять? Или всего-то сотня тысяч?
Иностранец называется по государству. Во Франции – француз, в Испании – испанец. А наш человек называется не по стране, а по языку – русский.
И вот знание этого языка (остатки языка) сведено к умению читать этикетку, решать кроссворд.
Кто же это – русский человек?
Если считать по крови (как Гитлер евреев), то человек, чьи дедушки и бабушки русские, – русский.
А если его дедушки-бабушки еще детьми оказались во Франции, папа-мама родились в Париже; и вот он – русский по крови, но не знающий ни слова по-русски, думающий по-французски, не читавший Достоевского даже в переводе, банковский клерк – кто он? По крови – русский на сто процентов, а по нашему – ноль.
Верю, что вы не расист, Владимир Владимирович. Но хотелось бы знать: Левитан-художник и Левитан- диктор («От Советского Информбюро») – они для вас евреи или русские? Спрашиваю только для того, чтобы помочь уяснить проблему.
Сам язык подсказывает: русский – это не кто, а какой. Какой ты – то есть что у тебя в душе, в голове.
Пушкин (эфиоп, который наше всё) – ошибался. Помните его знаменитый «Памятник»:
Финн уже не назовет, как вы понимаете. У финнов от русского языка остались лишь «водка», «наташа», «сколько». О тунгусах и калмыках точных сведений нет; все зависит от родителей и учителей; но радужных надежд питать не приходится.
Когда ваши министры и советники говорят «мы въехали в рынок» – они даже не понимают, какой яркий образ возникает. Рынок – это «хаммер», «лексус», «порше». Попробуйте въехать в них на «Жигуле» или «Оке» – что от вас останется?
Рынок, Владимир Владимирович, как это свойственно новому русскому, вылетел на встречную и въехал в нас. Нас теперь надо выпиливать из смятой в лепешку консервной банки, надо «скорую помощь». Успеет? Или, качая головами, врачи скажут: «Травма, несовместимая с жизнью».
Коров, лошадей считали по головам. Поголовье – это о скотине. Даже крепостных крестьян (рабов) считали по душам. Даже мертвых. И до сих пор сохранился атавизм – старорежимное «на душу населения». Но всё, что подсчитывают «на душу», относится к поголовью: продолжительность жизни, килограммы хлеба, литры водки, квадратные метры. А где душа?
Считаем свой уровень по ВВП, но Пушкин туда не входит.
