Женского рода

Пожалуй, Капа показался Алисе более милым, чем его чопорная Мэри. Такие люди боятся играть роли и защи­щаются от них постоянной импровизацией.

Алиса рассеянно разглядывала других посетителей ре­сторана, когда до ее уха донеслась непонятная деклама­ция.

— …«Из-за угла вышел человек, — произнес Капин голос. — Он шел торопливо, втянув голову в плечи и надви­нув шляпу на брови. Он наступал на лужи, в которых от­ражались звезды, и не замечал этого…» — Вес это Капра­лов говорил, обращаясь к Алисе.

— Что сие значит? — изумился Андрей.

— Таковы люди, с которыми тебе, Алиса, предстоит работать! — пояснил Капа, — И твоя задача — научить его увидеть лужу, потом звезды в ней, а потом и звезды на небе! А там уж, возможно, он полюбит их или ту землю, по которой идет,,. Психология — это охота, охота за звез­дами… И, знаешь, я верю, что тебе это по силам.

Алиса окончательно перестала жалеть о том, что по­знакомилась с другом Андрея.

Саша всегда был чудаком и, к счастью, не менялся ни с возрастом, ни с переменой места жительства, ни с обрете­нием ученых степеней. Некоторые чудачества Капы под­держивались и финансировались Британской академией наук. К тому же рядом с ним была Мэри, так что реальной становилась даже «охота за звездами».

В Центре, который теперь открывался в Питере по за­думке Капралова, разумеется, нашлась интересная работа для Алисы, приступать к работе нужно было уже через месяц.

Дома Алиса долго не могла заснуть: сбывающиеся на­дежды — настоящее испытание для нервной системы впечатлительного человека. Во-первых, скоро свадьба. Но кроме этого понятного волнения будоражили и «приехав­шие» вместе с Капраловым новые перспективы в работе. Психология всегда казалась Алисе верхушкой большого айсберга философии, но преподаватели, а позже — стар­шие коллеги категорически разделяли и даже «сталкивали лбами» эти науки; теперь же ей предстояло заниматься тем, во что она верила.

Когда Алиса заснула, ей почему-то приснилась зага­дочная рыба фугу, про которую в японском ресторане рас­сказывал Капа. Эту деликатесную рыбу могут готовить только очень опытные и умелые повара, ибо любое незна­чительное отклонение от сложного рецепта делает фугу ядовитой и смертельно опасной для жизни человека. На вывесках или дверях японских ресторанов, где отважива­ются готовить это блюдо, есть специальные зарубки. Каж­дая зарубка — это удачно приготовленная в этом заведе­нии фугу. Алисе снился ее рабочий кабинет специалиста по нестандартной психологии. В кабинете стоял большой аквариум, где плавала фугу, а дверной косяк будто шра­мами был испещрен свежими зарубками. Ни во сне, ни поутру Алиса не могла понять, что означали эти насечки: количество фугу, съеденных ее посетителями, или количе­ство вошедших в эту дверь и съеденных фугу.

Обычно, когда они расставались и Алиса заходила в свой подъезд, из реальной фигуры превращаясь в невесо­мое отражение на внутренней стороне век, Андрей еще долго сидел, облокотившись на руль, и знал, что будет так же тосковать, когда в его квартире закончится ремонт и они будут жить вместе — ведь несколько часов в сутки у них всегда будет воровать работа…

Спать Андрей не хотел: на днях выставка, и завтра они с Алисой едут по делам в Москву.

Охранник открыл ему галерею и изумленно отступил назад: на часах было только пять утра, а директор был бодр и свеж и как ни в чем не бывало поднимался по лест­нице легкой походкой хорошо отдохнувшего человека.

— Чем же занимается твой Андрей? — полюбопытство­вала как-то соседка Люба.

— Он галерейщик!

— А-а, — с пониманием потянула Люба, — бизнесмен, значит.

Галерейщиком Андрей стал почти случайно: учился на художника, дружил с художниками, занимался графикой и ничего не понимал в бизнесе. Потом самый талантли­вый из его знакомых бросил писать картины и занялся более прибыльным делом, другой по той же причине пе­рестал работать серьезно, а начал халтурить по заказам новых русских; а двое, «которым повезло», уехали рабо­тать за границу со словами: «В России любят только мер­твых!» И однажды кто-то дружески хлопнул Андрея по плечу и сказал: «Давай! Если не ты, то кто же!» Тогда в Питере появилась маленькая галерея с большими перс­пективами, и нескольким хорошим художникам снова за­хотелось работать. А потом появилась Москва и необхо­димость деловой дружбы с ее предприимчивыми обита­телями.

И здесь возник тот самый узелок, в котором то ли свя­зались, то ли запутались две параллельные нити: Андрею пришлось общаться с вездесущей Стеллой, а значит, Али­се предопределено было пройти где-то совсем недалеко от Кирш…

— Стелла? Везде своя в доску, по-модному с девочка­ми живет, у Долинской — вроде правой руки или наперс­ницы, отрекомендовали ее приятели Андрея, познако­мив их на какой-то вечеринке. Долинская была известная московская галерейщица, как коллекционер русской жи­вописи и уже поэтому была нужна и полезна Андрею.

Стелла была полезна Андрею также и потому, что была на «ты» со столичной богемой. На «вы» она обращалась разве что к Галине Долинской — светской львице, имею­щей, подобно контрабандному чемодану, настоящее двой­ное дно. Стелла любила кокаин, а кока был частью бизне­са Долинской, правда незначительной. Оплату Галина принимала не только деньгами, но и сплетнями, а также «мелкими услугами».

Как бы то ни было, Стелла, желавшая через Андрея подружиться и с питерскими «модными людьми», реко­мендовала его Долинской.

Когда в девять утра Андрей позвонил Стелле, слабо надеясь, что она не спит и мобильный не ответит: «Або­нент временно недоступен», та уже сидела на кожаном диване в полумраке антикварной гостиной Долинской и дрожащей рукой крутила на блюдце кофейную чашечку. Услышав в сумочке трель телефона, Стелла вздрогнула и чуть не расплескала кофе на белоснежный пуловер. До­линская смерила ее строгим взглядом и, не выпуская из подагрических пальцев с дорогим маникюром тонкую си­гару, прошипела:

— Не психуй.

— Галиночка, понимаете…

Долинская резко оборвала Стеллу;

— Ответь, звонит же.

Стелла стала копаться в сумочке, а Долинская наблю­дала за ней из своего кресла. У Галины была очень корот­кая, принципиально седая стрижка с щипаной молодеж­ной челочкой; мочки ушей оттягивали антикварные серь­ги, а поверх домашнего брючного костюма на одно плечо и колено была наброшена красная шаль.

Никто точно не знал возраста Долинской, на вид ей можно было дать чуть больше пятидесяти, но, возможно, она выглядела старше своего возраста, хотя могла себе позволить выглядеть моложе. У Долинской не было семьи, но был Левушка — молодой любовник и телохранитель. И внешностью, и интеллектом он напоминал Терминато­ра: тонкости жизни его не волновали. В сердце и в доме Галины Левушка занимал столько же места, сколько и ее пятнистый дог Шаман; кроме того, они потребляли оди­ наковое количество хорошего мяса.

— Алло? Уфф, Андрей! — Стелла облегченно вздох­нула и подняла глаза на Галину, Та, пожевывая сигару, прищурилась. — Конечно… Чудесно… Галина Яковлевна в курсе. До встречи, жду, целую!

Стелла убрала телефон и, отпив кофе, покосилась на собачью голову, появившуюся в дверном проеме; через се­кунду над ней возникла еще одна такая же большая голо­ва — женская, украшенная пышно взбитой прической в Духе Ренессанса. На что уж у Стеллы был цепкий глаз, а никак не могла понять: натуральные это волосы или па­рик. Наверное, все же парик, решила она сейчас, особенно если судить по такой же манерной, как прическа, в духе куртуазного века родинке над верхней губой. Поймав себя на том, что неприлично уставилась на эту неестественно большую родинку, Стелла опустила глаза. Между тем го­ стья, изображающая даму из галантного прошлого, цар­ственно кивнув Стелле в знак приветствия, перевела взгляд на Галину,