Женского рода

вины, будто она была соучастницей какого-то преступления. Так она встретила и Андрея. Обреченно пригладив волосы, которые не были, как обычно, аккуратно уложены, пожилая женщина смотрела на него так, словно объясняла взгля­дом: «Вот так я воспитала внучку: исчезла непонятно куда… А я сама — видите, как, оказывается, стара и нелепа…»

Андрей поцеловал ей руку, положил на край стола бу­кет солнечно-оранжевых цветов и, бросив на Рэй вопро­сительный взгляд, забарабанил пальцами по столу.

— Анна Михайловна, я жду ваших указаний: лекар­ства, продукты… что вам нужно?..

Анна Михайловна смущенно затеребила края кофты;

— Брось, Андрюшенька, благодарю! Я уже поправи­лась, да и не оставили меня тут без опеки…

Она подозвала Рэй, уже собирающую в коридоре свой нехитрый багаж.

— Куда это вы, Леночка?

Рэй, очередной раз вздрогнув от своего имени, потоп­талась на месте.

— Да я это… Пора мне уже возвращаться…

— Леночка, это Андрей — Алисин жених!

Андрей закашлялся и произнес вполголоса:

— Будьте милосердны, Анна Михайловна, она же все отменила.,.

Анна Михайловна нахмурилась, и на ее лице впервые за последние три дня появилось выражение воли, негодо­вания и протеста, она с силой махнула указательным паль­цем, будто рассекла им в воздухе невидимую нить.

— Глупости это все! Не могла Алиса эту особу полю­бить, тебя она любит! И точка! Это дурман какой- то, Андрюша, это затмение!.. — Она отдышалась. — Вот, кста­ти, Лена — Алисина знакомая из Москвы.

Повисла пауза: Рэй, сидя на кушетке, смотрела на Ан­дрея из полумрака коридора, он выдавил из себя: «Очень приятно» и недоуменно посмотрел на хозяйку, Анна Михайловна пояснила:

— Это, конечно, не та; это просто знакомая, приятель­ница…

— Пойду я, пожалуй, Анна Михайловна, выздоравли­вайте! — Голос Рэй прозвучал так громко и холодно, что Андрей вздрогнул.

Рэй наскоро простилась с виновато-благодарным взглядом Алисиной бабушки и, выйдя на лестничную пло­щадку, выдохнула, прислушиваясь к тяжести в левой сто­роне груди.

— Алиса, Алиса… — Рэй тихо выпустила это имя на­ружу, тщетно пытаясь понять задавившую ее пустоту.

Все эти дни в доме Алисы Рэй спала на ее кровати, си­дела за ее столом, разглядывала вещи в ее шкафу и пила чай возле постели ее бабушки — она погрузилась в мир Алисы, и он казался уютным, тихим, спокойным, напол­ненным. А она-то ехала сюда с желанием предложить Али­се себя вместе со своим миром! Но сейчас ее собственный мир казался ей ничтожным и недостойным того, чтобы быть подаренным такой девушке… Но девушка, эта девуш­ка зачем-то бросила свой уютный мир, и где она сейчас? Она с Кирш, конечно, с Кирш, которую Рэй знает как саму себя, с Кирш, которая идет по женским сердцам, как по камням мостовой, и наверняка раздавит Алису. Рэй не рв­алась выйти из подъезда: там, за порогом, надо куда-то идти, а куда ей идти?.. Она вспомнила, что ее уже нет, что она похоронена единственным живым родственником и никому не нужна на этой земле, даже себе…

Это как застарелая болезнь, о которой на время забы­ваешь, — вспомнить о своем разладе с миром. Рэй с новой тяжестью ощутила, что ее окружает абсурд гораздо боль­шего масштаба, чем ей казалось, когда она видела его в двух ипостасях: не знать, чего хочешь от жизни, и не ра­зобраться с тем, чью же вести жизнь: женскую или мужс­кую, словно ты актер, которому дали роль без имени.

Нелепо звучит это: «вести жизнь». Будто жизнь и вправ­ду игра, а человек — это нападающий на футбольном поле. Да еще это глупое сочетание; «женская» или «мужская» жизнь. Какая, в самом деле, разница?! Рэй раздумывала об этом лет десять назад, а теперь, когда она стояла, при­валившись спиной к чужой двери, ей было уже совеем без­различно, есть ли какая-то несправедливость в том, что слова «жизнь» и «смерть» женского рода, а «смысл», ко­торый скрыт в обеих, — мужского… Ей было все равно — мужчина она или женщина: она просто хотела жить в уютном мире и понимала, что его нет… Нет мира, желающего вместить Рэй, а значит, нет и Рэй… Что, Алиса вернулась? Рэй вздрогнула: по лестнице спускалась какая-то де­вушка с мешком мусора.

— Что?

— Ну вы вроде Алису окликали?

Люба остановилась напротив Рэй и внимательно ог­лядела ее, пытаясь сделать свой взгляд, скользящий с лица на руки и на ботинки, как можно более безразличным.

Ничего не ответив, Рэй развернулась иначала спус­каться.

— Погодите, — окликнула ее назойливая особа, — вы, наверное, из Москвы?

Рэй, не оглядываясь, кивнула.

— Это вы та самая Кирш? — Любин голос звучал звон­ко и еще более настойчиво.

Рэй передернуло, и она быстро побежала по лестнице; только когда входная дверь хлопнула, она почувствовала облегчение и рывком застегнула молнию на куртке.

Рэй шла по Питеру так же безучастно, как неторопли­вый мокрый снег, и, если его тяжелые хлопья попадали ей за воротник, обжигая холодом голую шею, Рэй даже лень было поежиться.

Завернув за угол, Рэй остановилась: вспомнился один случайный адрес.

На окраине Питер выглядел еще более сумрачным. Не­сколько человек неясного пола стояли, тихо переговари­ваясь, у черной металлической двери и, увидев подходя­щую к ним Рэй, замолчали. Она подошла вплотную к две­ри и дернула ручку.

— Рано еще, закрыто, — услышала Рэй справа от себя чей-то хрипловатый голос и, оглянувшись на него, увиде­ла несколько, как ей показалось, одинаковых лиц.

Она прислонилась затылком к холодному металлу и прикрыла глаза.

— Хреново? — поинтересовался тот же хриплый го­лос. — Шмали хочешь?

Рэй замотала головой,

— Ты одна, без подруги?

— Без.

— Ничего, найдешь.

Рэй промолчала и снова прикрыла глаза.

— Не местная?

— Из Москвы.

Девушки присвистнули, и уже другой, бархатно-низ­кий голос удивился;

— Там-то больше мест, где можно познакомиться, это в Питере лсеби-тусовок раз-два — и обчелся!

— Я не лесбиянка. — Рэй оторвалась от двери и по­смотрела наконец на своих собеседниц. Одна из них от­кашлялась в кулак и пробасила:

— А я-то думала, лесбиянка — это женщина, которая спит с женщинами; ы что, типа, не женщина?

— Нет.

Пару секунд они удивленно молчали, потом одна из них усмехнулась:

— Ага, ну да, конечно, не парься, тут все свои! Знаем: «женщина» — это для буча оскорбление!

— А кто тут бучи?! — Девушка с бесцветными ресни­цами задиристо вскинула на приятельницу курносый нос и, наморщив лоб, искоса посмотрела на Рэй из-под корот­кой челки.

Одна из говорящих присела на корточки и, закурив, снова пробасила:

— Че тут пиздодельную философию разводить: буч — это не лесбиянка, это педо-мужик, она права.

— Да нет, это, скорей, не-до-ба-ба! — засмеялась дру­гая девушка.

— Слушай, а ты мне нравишься: молчишь, как парти­зан! — Девушка с хриплым голосом решительно подошла к Рэй под пристальным взглядом той, что присела закурить.

Девушкам было не больше восемнадцати; Рэй переве­ла взгляд на ту, что встала рядом с ней: лицо красивого мальчика в обрамлении коротких, похожих на сено волос, вброви — маленькая сережка, очки в тонкой оправе, шея замотана в длинный полосатый шарф; девушка протяну­ла руку: