теперь раза в три больше. Конечно, большинство приходит просто посмотреть. Но и покупки возросли. – Старик выдержал внушительную паузу. – Итак, я к вашим услугам. А вообще, представьте, ждал. Вернее, предполагал ваш визит.
– Это почему же? – довольно невежливо спросил граф Оболин, с трудом оторвав взгляд от «Золотой братины».
– Да как сказать… – Хозяин магазина помедлил. – Коли вы затеваете судебный процесс… Наши предварительные встречи не только вероятны, но и неизбежны. Это мое предположение. Или не так?
– Господин Нейгольберг, – обратился к хозяину магазина Глеб Забродин, – у нас к вам есть серьезное предложение.
– В таком случае прошу ко мне в кабинет. Линда, принесите нам, пожалуйста, кофе.
Все прошли через торговый зал, как бы за кулисы нарядных витрин, и, миновав длинный сумрачный коридор, заставленный одинаковыми темными шкафами, наглухо запертыми, оказались в просторном кабинете с двумя окнами, выходящими во двор: окна были забраны металлическими решетками. Скорее, это был даже не кабинет, а маленький антикварный музей, в котором преобладали вещи с Востока – из Китая, Индии, Японии, Океании. Глаза разбегались…
Насладившись произведенным эффектом, Арон Нейгольберг признался:
– После дома – моя любимая обитель. Здесь я часто уединяюсь для неторопливых размышлений. Среди этих вещей понимаешь: все тленно в мире. Кроме одного – истинного искусства, которое совершенствует человеческую душу.
Появилась Линда, поставила на китайский столик (черный лак, инкрустированный перламутром) поднос с кофейником и фарфоровыми чашками, стала разливать кофе.
– Чувствуете, господа, какой аромат? – ворковал хозяин магазина. Линда ушла. – Итак, располагайтесь. Два глотка кофе придадут бодрости всем. – В старинных темных креслах можно было утонуть. – Я весь внимание, господа.
– Вот! – Алексей Григорьевич достал из портфеля, который лежал у него на коленях, купчую, положил на стол. – Фальшивая! От первой буквы до последней.
Арон Нейгольберг взял купчую, стал ее внимательно рассматривать, сдержанно улыбнулся, спросил:
– Ваш дворецкий, господин Оболин, или, как пишут газеты, лжеграф, сам разыскал вас? Или, наоборот, вы его?
Никто ему не ответил. Нейгольберг продолжал:
– Совершенно верно: и эта купчая, и та, что у меня, – поддельные. Для вас, но не для моего предприятия. И не для суда, уверяю вас. Вы готовитесь к процессу, и я тоже. Так вот, уважаемые… Смею уверить: ваша затея с судом обречена на провал. Неужели вы не видите, куда катятся отношения наших стран? Антирусские настроения в Германии…
– Момент, господин Нейгольберг! – перебил Забродин. – Наше предложение к вам следующее: продайте графу Оболину… – Глеб горько усмехнулся, – его же собственный сервиз. И мы не будем затевать судебный процесс.
– Я не ослышался? – Арон Нейгольберг стал даже торжественным. И голос его звучал торжественно. – Вы пожаловали ко мне с таким сюрпризом!.. Продать «Золотую братину»! Никогда! К подобному приобретению я готовился всю жизнь. Этот сервиз, господа, отныне лучшая реклама предприятия «Арон Нейгольберг и компания». И одновременно наша финансовая основа. В случае необходимости кредиты всех банков к моим услугам. «Золотая братина» гарантирует. Так что… – хозяин ювелирного магазина поднялся из кресла, – не обессудьте, господа!
Удрученные и подавленные, неудачливые покупатели покинули кабинет хозяина магазина. Оставшись один, Нейгольберг поудобнее расположился в кресле и, вытянув больные ноги, прикрыл глаза.
– Я сразу понял, в нашу первую встречу, что вы, Арон, кретин. Но чтобы до такой степени!
Подняв тяжелые веки, ювелир увидел духа по имени Каррах, который был в прежнем своем одеянии, только прибавилась кокетливая тросточка в правой руке, покрытая черным лаком; незваный гость стоял у стены с зарешеченным окном и с глубоким сожалением смотрел на Нейгольберга.
– Не понимаю вас, – говорил Каррах с сокрушением в голосе. – Несмотря ни на что, я испытываю к вам, мой друг Арон…
– Я вам никакой не друг! – перебил Нейгольберг без всякого страха и даже с чувством превосходства.
– Испытываю к вам, – невозмутимо продолжал посланец Черного Братства, – некую симпатию, черт бы меня побрал! И, уверяю вас, поберет. Потому что я нарушаю установления… Я не должен был являться сюда во второй раз без вашего призыва. Но это выше моих сил. Предупреждаю вас последний раз: если вы не уничтожите всех их, не убьете…
– Кого – всех?
– Буквально всех, кто охотится за «Золотой братиной»: лжеграфа, самого графа, всех, кто с ним, кого вы сейчас выставили. Если вы не сделаете этого, вы не только лишитесь сервиза, вы погибнете!
– Вы мне угрожаете? – гневно спросил Арон Нейгольберг. Страх и осторожность окончательно покинули его. – Или… Постойте! Вы… Вы сами жаждете обладания сервизом! Вот в чем дело!
– Нет! Все! – воскликнул дух Каррах. – С меня хватит. Вы полный кретин, господин Нейгольберг!
– Мальчишка! Щелкопер! – закричал владелец ювелирного магазина. – Я не потерплю оскорблений! Убирайтесь! Вон отсюда!
– А вот здесь вы впервые правы, мой печальный несостоявшийся друг, – опять сокрушенно сказал посланец Черного Братства. – Пора! Пора! Нет, люди неисправимы! Я прощаюсь с вами, должен констатировать, навсегда. Мы больше никогда не увидимся, о чем я сожалею. – Последовал тяжкий вздох. – Что поделаешь! Как у вас говорят – клиника.
Каррах повернулся к Нейгольбергу спиной, ткнул стену своей черной лакированной тростью. Стена разъялась, в ней возникло нечто вроде дверного проема, и владелец сервиза «Золотая братина» в короткий миг увидел длинный черный коридор, полого спускающийся вниз и освещенный чадящими факелами, закрепленными в стенах. Каррах исчез в черном проеме, стена мгновенно сомкнулась, а в сознании ювелира прозвучало прощальное: «Бедный, бедный Арон…»
На Унтер-ден-Линден уже вовсю бурлила вечерняя жизнь: прибавилось публики, гуще стали катить машины и пролетки, сияли огнями витрины магазинов и вывески кафе и ресторанов. Таксист распахнул дверцы машины.
– Что же, – угрюмо сказал граф Оболин, – этого надо было ожидать.
Забродин и Любин промолчали. И в этот момент к машине подбежал Белкин:
– Подождите, не уезжайте… Он был здесь!
– Кто? – не сразу понял Глеб.
– Да Толмачев! Кто же еще?
– Так почему же…
– Я не успел, – спешил все выложить незадачливый чекист Вася Белкин. – Вышел, зараза, вон из того кафе напротив, машину… такси это подозвал и…
– Ну, ну! – торопил Забродин.
– Пока я переходил улицу… тут еще полицейский… он, гад, уехал!
– Ладно, садись в машину. По дороге все расскажешь подробно.
Всю эту сценку наблюдал Никита Никитович Толмачев. «Понятно… Точно я определил: одна шайка. Сколько же их сюда за „Братиной“ понаехало?…» Между тем машина, в которой теперь была вся компания, фыркнув сизым дымком, тронулась.
– За ними, – приказал Толмачев шоферу.
Ехали от преследуемых на расстоянии метров тридцать. В этот момент машина, в которой находился граф Оболин со своими спутниками, проскочила перекресток возле Исторического музея – и тут же из перпендикулярной к Унтер-ден-Линден улицы вывалила рабочая демонстрация, живым шлагбаумом преградив путь перед самым, можно сказать, носом. И вдруг Никита Никитович даже дернулся от напора новых мыслей: «Постой! Постой!..
Зачем этот белобрысый спешно дорогу перебегал? И на полицейского угодил? Это тебе, дубина, не
