— Ну ладно, уговорила ты меня. Давайте свою зачетку, молодой человек. Саша вас, кажется, зовут?
— Да, — говорю я.
Зачетка из кармана у меня не вынимается, Ирка помогает ее достать. В голове совсем у меня ничего не соображается, не понимается, а только кружится.
— Смотри, Ир. — Она открывает зачетку и расписывается, почти не глядя; теперь самое главное, ведомость остается, без нее зачетка не действительна.
— В сентябре его спрошу, все темы, чтобы назубок знал, досконально. Под твое честное слово зачет ставлю.
— Обязательно, Магдалина Андреевна, вы такая добрая, я вас так люблю, ужасно.
Ведомость ложится под ее ручку. Я замираю, мне НЕ ВЕРИТСЯ.
И тут она мне говорит:
— How do you do? — и смотрит на меня. Я спрашиваю:
— Ир, что она говорит? Ирка улыбается:
— Ну, он шутит, Магдалина Андреевна, вы же понимаете, — и делает мне неописуемые глаза.
Она выставляет все в ведомость через мгновение размышления (показавшееся мне тремя вечностями) и, пожелав нам успешно сдать экзамены, удаляется.
Я тут же опускаюсь на пол. Ирка поднимает меня.
Мне бы даже не приснилось, что она сделала, не могло бы мне это присниться.
Я не держусь на ногах, падает мое тело.
— Идем сядем, — говорит она. — Ну как я все исполнила, а?! А ты боялся, говорил, что не получится.
Я сижу обалдевший и не верю: я получил зачет под Иркино честное слово. Оказывается, так тоже можно получать зачеты. И какие!
— Ты бесподобная актриса, — говорю я.
— Это что! Я единственно, когда испугалась, что она в зачетке у тебя увидит по психологии четверку. Но и ответ сразу приготовила.
Я смотрю на Ирку и не верю, она же гениальная девочка.
И тут она мне признается:
— Я свои зачеты почти все так получаю. Преподавателю иногда не знания, а доброе слово нужно. А я — такая хорошая девочка, и скромная, и паинька, и вежливенькая, — им приятно это слушать от меня.
А я-то думаю, откуда у нее такой отрепетированный взгляд, такая артистичность и высокий профессионализм движения, — она этим полтора года уже занимается.
— Ир, дай я тебя поцелую. Я целую ее в щеку — долго. И вдруг она мне шепчет:
— Я это сделала все-таки…
— Что? — не понимаю я.
— Ну, с Лилькой… помнишь, то, что ты рассказывал про…
— Да ты что, Ир?! Ты разыгрываешь меня или это неправда?
— Нет, правда. Это такая обалденная вещь. Я потом полчаса отключенная лежала. Мы теперь решили, только этим и будем заниматься.
— Ну, ласточка, ты изумляешь меня. Она смотрит, сияя.
— Жаль, Санечка, что ты не девушка, потому что теперь ты не интересуешь меня… как мужчина. А раньше я так хотела с тобой попробовать.
И ресницы мечтательно опускаются на ее глаза.
— Расскажи мне что-нибудь еще, о позициях, способах и чем любить можно, когда две женщины… встречаются.
Я обалдел от всего полностью, и от зачета, и оттого, что Ирка мне сказала.
— А как же Юстинов?
— Да ну его, надоел, ничего, кроме своего члена, не имеет. Да и тот в меня сует. Никакой фантазии или разнообразия…
Я смеюсь:
— Ты ему уже сказала?
— Нет, позже, а то его удар хватит.
И еще два часа разговора, в благодарность за Иркин зачет, мы посвятили основам лесбоса и позициям в этой любви.
Окончилась та чокнутая неделя зачетов, из которой я вырвался как из ада. И больше такой я бы не хотел пережить никогда.
Непонятно как, каким чудом, наверное, все-таки Бог, хотя я не верю в него (прости меня, Господи), есть, но я сдал, и в моей зачетной книжке были проставлены все зачеты. До единого. Я как-то извернулся, вообще никак, ни к чему не готовясь.
Папа был удовлетворен, мама была счастлива. А я думал, что впереди у меня еще четыре экзамена, и нет к ним ни одного вопроса. Впрочем, экзаменов оставалось три, так как психологию я уже сдал. На четыре балла.
Второй раз я подступался к летней сессии второго курса, и опять она чуть не зависла у меня из-за зачетов, которые, я думал, не сдам, не проскочу через них, никогда.
Через последующие три экзамена я прорвался не глядя, как сквозь подступающий ужас или кошмар. (Кошмарный ужас ужасного кошмара, — опять в голове закручиваться стало.)
Русскую литературу я сдал на четыре, не готовясь и вопросов не зная. Так как сплел два разных стихотворения Пушкина в один цикл, это было неважно, я по ходу дела разобрался, но было поздно, за что и получил свое.
Диалектический материализм сдал, имея раскрытый учебник на коленях и успев по своему билету и вопросам молниеносно начитаться. И на хрен только такие экзамены придумывают. А?!
Но был такой страшный предмет: «Историческая грамматика» (это от Рождества Христова нашей письменности до нынешнего времени — все знать надо), и на нем я чуть не попался, едва не залетел, с ободранными боками из него вырвался. В Москве существовал такой старинный род Тетерниковых, и эта 80 -летняя курва его последняя представительница была (и меня она чуть таким не сделала — последним представителем моего рода, так как папа точно прибил бы меня).
Она меня, естественно, не видела никогда, а я ее — тем более. Ирка же мне ее не представила. И о предмете этом понятия не имел никакого, и если б не Иркина шпора, виртуозно мне проброшенная, я бы и этого не получил. Тройку мне с громадной натяжкой поставила, говорила, молодость мою пожалела (а я думал — род…). Хотела на осень переносить. Вот на этом экзамене мне чуть действительно дурно не стало. Он был последний.
Ведь через все же прорвался! А-а-а-а-а-а……..!!!!!!!
Тихо и мягко как-то наступил конец июня. Вот и эти горячечные и чокнутые дни позади, сдана сессия, отняты шмотки нервов и кучи здоровья.
Душе загул нужен, разгул, праздник!
Душе грохотать и скакать с телом хочется, и мы все приглашены к Ленке на день рождения. Суббота, восемь часов вечера. А впереди два прекрасных месяца: не видеть стен этого бесподобного института.
ИНТЕРМЕЦЦО
(Здесь, буквально, в данном случае, смысле значит — перерыв, отрезок, время, промежуток между двумя курсами, в который что-то происходит.) А происходит Ленкин день рождения, и пьянка торчала до космоса или до исчадия, фено-фантасмо-гротескно-колос-сально-фаллическая, фантастическая стояла пьянка.
Купив две бутылки шампанского и самую большую коробку конфет, ровно в восемь я появился возле ее дома, который находился напротив венерологического диспансера, около зоопарка на Красной Пресне. Приметное место — я не о зоопарке. Я поднялся на второй этаж и надавил пипку звонка.
Ленка встретила меня с распростертыми объятиями, буквально. От нее благоухало, пахло и несло ароматом чего-то далекого, не нашего.
Вся компания была уже в сборе. Ирка царственно улыбнулась мне и, поцеловав в обе щеки, томно села.
