подавали коробки, тюки, ящики и тут же у трапа их ставили отдельно — размещением руководил хозяин багажа.
Появились и странные предметы, также бережно отставленные в сторону. И вдруг Пулат Муминович увидел, что оберточная бумага с одной таинственной упаковки сползла, и обнажилась высокая напольная ваза. Но не сама фарфоровая ваза удивила Пулата Муминовича, а то, что на ней был изображен знакомый всем один из руководителей страны.
Хозяин багажа тут же обратил внимание на оплошность, и вазу вновь запеленали. Но теперь Пулату Муминовичу многое стало ясно. На коробках, ящиках, тюках и вазах белели квадраты, издали очень похожие на почтовые конверты, и Пулат Муминович думал, что там какие-то сопроводительные документы, но ошибся.
Важный чин, видимо, десятки раз проделывавший эту операцию, действовал молниеносно. Как только вынесли коробки с цветами, он сорвал с какого-то ящика белый квадрат, и под ним обозначилась фамилия адресата — он и выкрикнул ее. Одна из черных 'Чаек' мгновенно подрулила к сотрудникам представительства, и те ловко загрузили машину, а вазу аккуратно передали в салон. Быстро срывались белые квадраты, выкрикивалась очередная фамилия, и машины тут же подъезжали к щедрой раздаче. Вся операция заняла минут семь-восемь — чувствовался давно отработанный процесс. С последней 'Чайкой' отбыл и сам член правительства; в салон ему передали последнюю вазу, и, видимо, ему пришлось ехать с ней в обнимку до самого адресата.
Вся эта четко организованная раздача щедрых подарков просматривалась из самолета еще в три- четыре окошка в том ряду, где сидел Пулат Муминович, но вряд ли кто-нибудь обратил на это внимание, ибо все ждали приглашения на выход.
Пулат Муминович ошибся еще раз — этого рейса из Ташкента ждали не только персональные шоферы высоких чиновников. Если бы он хоть на секунду поднял глаза на второй этаж аэропорта Домодедово, то, наверное, заметил бы, что два человека из депутатского зала аккуратно фотографировали каждую подъезжавшую к раздаче машину, успевая запечатлеть тот самый миг, когда срывался белый квадрат и обозначалась фамилия высокопоставленного лица, которому адресовались щедрые дары. Не упустили они и момента с вазой, когда она на время явила знакомый лик, — что и говорить, работали профессионально.
Вспомнив историю шестилетней давности, Пулат Муминович улыбнулся. Он представил, что какой- нибудь наш музей, на манер музея восковых фигур мадам Тюссо, догадается собрать все эти вазы, бюсты, помпезные портреты 'бывших' в одном зале, — эффект был бы потрясающий. 'Зал мелких тщеславных людей, руководивших большим государством', — видимо, так следовало назвать экспозицию…
Махмудов вспоминает о депеше из ЦК и радуется, что у него еще есть срок — целая неделя. Ему давно хочется разобраться в своей жизни, особенно в последних ее годах.
Миассар осторожно подносит кипящий самовар к айвану.
— Подожди, я помогу, — говорит Пулат Муминович и, быстро спустившись с невысокого айвана, под которым журча протекает полноводный арык, поднимает самовар к дастархану.
— Что-то я вас сегодня не узнаю, — говорит, озорно улыбаясь, Миассар — в узбекских семьях к мужу обращаются на 'вы', — перестройка, что ли, в наши края дошла? Если она так сильно преображает сильный пол, я за нее двумя руками голосую…
— Ласточка моя, оставь политику мужчинам. Лучше налей чаю, в горле пересохло, — отвечает хозяин дома, подлаживаясь под шутливый тон жены. Ему нравится подобная форма разговора. С первой женой у него так не получалось. Но у той были свои качества, особенно ценимые на Востоке: Зухра никогда не перечила, не возражала, вообще не вмешивалась в его дела. Он и с ней жил хорошо, в ладу. Жалко, неожиданно умерла от рака. В месяц скрутила болезнь здоровую женщину, никакие врачи не помогли, хотя возил Пулат Муминович ее к самым знаменитым и в Ташкенте, и в Москве.
Пулат берет из рук жены пиалу с ароматным чаем — прекрасная хозяйка Миассар, все у нее вокруг сверкает, блестит, а уж чай заваривает… наверное, хваленые китаянки и японки позавидовали бы! Как бы ни уставала, в доме заведено: последний, вечерний чай всегда из самовара. За чаем они продолжают перебрасываться шутливыми репликами. Пулату хочется сказать что-то ласковое, трогательное и без шуток, но он опять сдерживает себя. Жену надо любить, а не баловать — помнит он давние заветы старших.
И вдруг вспоминается ему, как женился на Миассар двенадцать лет назад, неожиданно, когда уже второй год ходил вдовцом. Сыновья, все трое, к тому времени учились в Ташкенте, но хлопот хватало — и по дому, и по саду; привыкший к комфорту, уюту, он остро чувствовал потерю жены. На Востоке жизнь одинокого мужчины не одобряется, здесь практически нет вдовцов, тем более среди мужчин зрелого возраста, и его частная жизнь оказалась под пристальным вниманием общественности — секретарь райкома все-таки. Тут на многое могут закрыть глаза, но за моралью, нравственностью, традициями следят строго…
Конечно, он чувствовал к себе затаенный интерес женщин, и даже совсем молодых, но все казалось не то, не лежала душа. Однажды пригласили его на свадьбу; приехал он туда с большим опозданием, когда привезли невесту. Был красочный момент: подружки новобрачной, сменяя друг дружку, танцуют перед гостями. Переполох царит в доме жениха с приездом невесты и сопровождающих ее гостей, и Пулата не сразу заметили, да и он, осознавая момент, не особенно старался попасться на глаза хозяевам. Пробившись к кругу, он азартно поддерживал старавшихся танцоров. Особенно изящно, с озорством танцевала одна, одетая на городской манер, — она больше всех и сорвала аплодисментов.
— Удивительно красивая, грациозная и как тонко чувствует народную мелодию! — машинально обратился Пулат к человеку, стоявшему рядом.
— Что ж сватов не засылаете, раз понравилась? — ответил вдруг человек вполне серьезно и доброжелательно.
Пулат так растерялся, что не сразу нашелся, что ответить, а тут его и хозяева приметили. Восточные свадьбы длятся до зари, и Пулат веселился от души до самого утра и, уходя, уже знал, что девушку зовут Миассар, а человек, предложивший присылать сватов, приходится ей родным дядей по отцу. Впрочем, днем, на работе, он вспомнил, что уже однажды слышал о ней.
Курьезный случай. Она пришла в райком, в отдел культуры, в брючном костюме, а дежуривший внизу милиционер не пустил ее, говорил: иди домой, переоденься по-женски, потом приходи. Но девушка оказалась с характером, наделала шуму, чуть ли не весь райком собрала внизу у вахтера. Этой девушкой и была Миассар, выпускница ташкентского университета. Конечно, в глубинном районе Заркентской области девушка, демонстративно ходившая в брючном костюме, в мини-юбках, с независимым характером, по убеждению родителей женихов, вряд ли годилась в жены. У них в местечке гораздо выше ценились невестки без университетского диплома, а еще лучше — без школьного аттестата. Впрочем, за всякого Миассар и не пошла бы — сватались к ней после десятилетки дважды, но она твердо решила учиться в столице.
Замуж выходят тут рано, в семнадцать-восемнадцать, и двадцать четыре года Миассар, по местным понятиям, выглядели чуть ли не старушечьими для невесты. Конечно, и родители Миассар и родня переживали за судьбу всеобщей любимицы: годы бежали, а женихов не предвиделось — в районе каждый парень на виду, и, может быть, у дяди ее от отчаянья вырвалось насчет сватов?
Женитьба на Востоке — дело тонкое. Пулат не кинулся сломя голову на предложение — а вдруг отказ, какой удар по авторитету! — но прибегать к чужой помощи не стал. Побывал два-три раза в Доме культуры, где работала Миассар, и, хотя ни о чем личном они не говорили, девушка поняла, что неспроста стал наведываться секретарь райкома и не очаг культуры — главный объект его забот.
— Здорово выиграл наш Дом культуры, когда вы стали за мной ухаживать, — шутила потом не раз жена, хотя, по европейским понятиям, редкие наезды вряд ли можно считать ухаживанием, но в ее памяти это осталось именно так.
Неизвестно, как долго длилось бы такое ухаживание, если бы Миассар однажды не пришлось срочно позвонить Пулату Муминовичу. Готовила она зал для партийной конференции, и потребовалось срочное вмешательство райкома. Вопрос она решила быстро, и, когда уже собиралась положить трубку, Пулат Муминович вдруг, волнуясь, спросил:
— Миассар, вы пошли бы за меня замуж?
— Вы что, все вопросы решаете по телефону? — не удержалась Миассар.
