— Надеюсь, вы поняли вину перед партией, и я со всей свойственной мне принципиальностью считаю, что вам в ней не место. Однако такой вопрос я один не решаю, но уверен: бюро обкома не только поддержит мое предложение, но и пойдет дальше — возбудит против вас уголовное дело. Чтобы впредь другим было неповадно пачкать чистоту рядов партии, в ней нет места протекционизму, в ней все равны — ни родство, ни влиятельные связи, ни старые заслуги не спасут.
Когда Пулат Муминович, не попрощавшись, молча уходил из кабинета, у самой двери его еще раз достал голос Тилляходжаева:
— И будьте добры, не покидайте Заркент в ближайшие два дня — я не собираюсь откладывать ваш вопрос в долгий ящик.
Он откидывает голову на высокую спинку кресла, закрывает глаза и мягко массирует надбровные дуги — такую гимнастику лица посоветовал ему один ученый человек. Нарождающаяся головная боль быстро проходит. То ли действительно массаж подействовал, то ли оттого, что вспомнил Шарофат.
— Шарофат… — говорит он вслух, нараспев, и лицо его расплывается в довольной улыбке. — Цветок мой прекрасный, самое дорогое мое сокровище, — шепчет он страстно и довольно-таки громко, забывая, что находится на службе. Мысли о Шарофат, о предстоящем свидании уносят его из обкомовского кабинета.
Шарофат — младшая сестра его жены, она моложе Халимы на восемь лет. Женился Наполеон, по восточным понятиям, поздно, почти в тридцать, — бился за место под солнцем, то есть за кресло. Самый видный жених в районе — это о нем, и выбор имел ханский — каждая семья мечтала породниться с Тилляходжаевыми. Коммунизм, социализм или еще какая форма государственности была или будет — не имеет значения: люди в округе знали и знают — Тилляходжаевы всегда Тилляходжаевы, белая кость, роднись с ними — не пропадешь. Оттого, несмотря на свой неказистый рост, он взял красавицу из красавиц Халиму Касымову. 'Такая пери раз в сто лет в округе рождается', — говорили аксакалы, занимающие красный угол в чайхане. Какие орлы убивались по ней в округе да и в Ташкенте, где она училась!
Только два курса университета успела закончить Халима — больше просвещенный и облеченный властью муж не позволил, считая, что для жены и двух курсов много.
В кого пошли три дочери рядового бухгалтера Касымова из райсобеса — великая тайна природы, потому что и отец, и мать ни красотой, ни статью особо не отличались, а девочки у них — глаз не отвести!
И старшая сестра Халимы — Дилором, когда училась в Ташкенте, вышла замуж за хорошего человека и жила теперь в столице — муж ее крупным ученым стал.
Дом Тилляходжаевых, куда привел молодую жену Анвар Абидович, конечно, разительно отличался от дома скромного собесовского бухгалтера Касымова — иной уровень, иные возможности. Родня тут — святое дело, отношением к ней и проверяется человек, в родне он черпает силу и поддержку, родня и есть основной клан, на который делает опору восточный человек. И неудивительно, что младшая сестренка Халимы, красивая и смышленая Шарофат, считай, дни и ночи пропадала у Тилляходжаевых и быстро стала любимицей в доме; родители Анвара Абидовича сокрушались, что у них нет в семье еще одного сына — уж очень нравилась им Шарофат.
А когда пошли у Халимы один за одним дети, Шарофат оказалась в доме просто бесценной. Позже, когда Шарофат сердилась, она не раз говорила Анвару Абидовичу: ваши дети у меня на руках выросли. Впрочем, так оно и было.
В восьмом классе Шарофат догнала ростом и комплекцией старшую сестру — сказывалась акселерация и в жарких краях. Не раз, приходя домой, Анвар Абидович заставал Шарофат у зеркала в нарядах жены.
— Нравится? — говорила она, нисколько не смущаясь, и не менее изящно, чем манекенщицы, которых она видела только с экрана телевизора, демонстрировала перед ним платье или костюм.
Делала она это зачастую кокетливо и слишком смело для восточной девушки. Наряды действительно оказывались ей к лицу, и носила она их увереннее, элегантнее, чем жена, и Анвар Абидович, не кривя душой, признавался:
— Нравится, восхитительно!
Больше чем игру милые шалости Шарофат у зеркала он не воспринимал. Однажды, училась она тогда уже в девятом классе, приехал Анвар Абидович на обед домой; Халима находилась в роддоме. Шарофат вбежала в летнюю кухню в белом платье сестры, которое Анвар Абидович привез в прошлом году из Греции. Пройдясь перед ним, словно по подиуму выставочного зала, Шарофат спросила:
— Ну как, буду я первой красавицей на школьном балу?
И тут Анвар Абидович впервые увидел в ней взрослую девушку, очень похожую на свою жену, но уже отличавшуюся иной красотой, — время и условия в доме наложили на нее свой отпечаток. Есть в ней что-то европейское, изящное, отметил он тогда про себя, а вслух вполне искренне сказал:
— Конечно, Шарофат, ты сегодня как лебедь белая.
— Спасибо, Анвар-ака, — обрадовалась Шарофат, — мне очень хочется нравиться вам, — и, неожиданно подбежав, поцеловала его.
Уходя, она на миг остановилась в дверях и сказала возбужденно:
— Как повезло моей сестре, что вы взяли ее в жены!
Тилляходжаевы часто принимали гостей, и тут сноровка, аккуратность, такт, вкус Шарофат оказались кстати.
— Что бы мы без тебя делали, — не раз искренне говорил ей Анвар Абидович, видя, как она ловко сервирует стол, командует приглашенными в дом поварами, обслугой.
После ухода гостей Анвар Абидович часто шутя говорил:
— Шарофат, опять Ахмад-ака спрашивал, когда сватов присылать?
— Рано ей замуж, пусть учится, — обычно вмешивалась в разговор Халима, зная, что действительно гости приглядываются к сестренке.
Но однажды, когда они остались одни и разговор вновь зашел о сватах, Шарофат ответила:
— Вот за вас я пошла бы замуж не задумываясь, а сын директора нефтебазы, да к тому же простолюдин, меня не устраивает — я хочу, чтобы отец моих детей был из знатного рода, как вы.
— Так я ведь женат, знал бы — подождал, — отшутился Анвар Абидович.
— Ну и что, — ответила Шарофат, — возьмите второй женой — ведь шариат не возбраняет многоженство!
Анвар Абидович, закругляя становившийся опасным разговор, ответил:
— Все-то ты знаешь — и про шариат, и про многоженство, а что я идеологический работник, забыла — меня на другой же день из партии исключат.
— Пусть исключат, вы и так богаты, тогда и возьмете меня в жены, — упрямо закончила десятиклассница Шарофат.
Странный разговор запал ему в душу. Тогда Анвар Абидович и не предполагал такого крутого взлета по службе, и не мыслил, какой неограниченной властью над людьми будет обладать в крае, потому и не держал ни в голове, ни в сердце ничего дурного в отношении младшей сестры жены, хотя и очень взволновали его слова Шарофат. Только после этого разговора он стал покупать наряды и Шарофат, и видеть ее радостной ему доставляло огромное удовольствие.
Халима не раз говорила серьезно:
— Не балуйте сестру, она и так в вашем доме стала другой — строит из себя принцессу.
Но Анвар Абидович отшучивался:
— Конечно, принцесса! Пусть радуется — она же твоя сестренка.
Когда Шарофат заканчивала школу, а училась она хорошо, пришла на район разнарядка — в Москве в Литературном институте резервировалось для них одно место в счет квоты Узбекистана. Место оказалось как нельзя кстати — Шарофат мечтала стать журналисткой, баловалась стишками, писала статейки о школьном комсомоле в районной газете, да и отправить ее подальше от греха не мешало.
Когда Анвар Абидович привез ей белые туфли на выпускной вечер, в порыве благодарности она так жарко поцеловала его в губы, как не целовала до сих пор его ни одна женщина, и тогда он понял, на краю какой пропасти стоит.
Хотя претендентов на место оказалось немало и пытались даже затребовать путевку обратно в обком,
