если не запамятовали в Москве, не любит, когда опаздывают.
Ашот, подлаживаясь под голос Файзиева, добавил:
— Обед — дело святое…
И все засмеялись, зная, что Икрам Махмудович пропустит что угодно, только не застолье.
К 'Лидо' подъехали вовремя: Шубарин с Джиоевым стояли у подъезда, словно предчувствовали, что машина Плейбоя вот-вот вынырнет из-за угла.
Пока возвращавшиеся из столицы обменивались с Артуром Александровичем приветствиями, расспросами о здоровье, самочувствии, о впечатлениях от Москвы, Коста с Ашотом быстро подняли чемоданы, сумки, коробки наверх и отогнали машину во двор ресторана.
Сели за стол как обычно — с последними звуками городских курантов, отбивших два часа пополудни.
Шубарин расспрашивал о поездке больше Гольдберга, наверное, желая разговор с Амирханом Даутовичем провести наедине.
Выпили бутылку шампанского, чего обычно среди дня Шубарин никогда себе не позволял. Он сам попросил эту бутылку у Адика, неожиданно сказав:
— Я рад видеть всех вместе за столом, знаете, такие суматошные недели выпали, вы даже не поверите — ни разу за это время и не погуляли. Хотя поводов хватало… На прошлой неделе получали по итогам третьего квартала и за девять месяцев года два переходящих Красных знамени — одно областное, другое республиканское. Ну а ваш приезд мы, конечно, не должны оставить без внимания — не едиными делами жив человек. Давайте вечером соберемся в банкетном зале и отметим два события сразу: и награждение нашего управления, и возвращение наших товарищей из Москвы. Икрам Махмудович, успеют на кухне часам к восьми организовать все как следует?
Файзиев, что-то лениво дожевывая, сказал:
— Куда они денутся? Это я беру на себя.
— Ну вот и хорошо, договорились, значит. — И Артур Александрович, обернувшись к Гольдбергу, спросил: — Надеюсь, и наши москвичи чего-нибудь вкусненького к столу не забудут?
— Конечно, конечно, — поспешил заверить Яков Наумович. — Мы много чего привезли, хватит и на новоселье Амирхана Даутовича, и на сегодняшний вечер, я ведь тоже помню о традиции: после Москвы — застолье.
4
После обеда Артур Александрович уехал с Гольдбергом в цех — у них были срочные дела, а Амирхан Даутович остался в гостинице. Уходя, Шубарин сказал, что о поездке они поговорят как-нибудь на днях, в более спокойной обстановке. Азларханов поднялся к себе, номер оказался тщательно убранным, проветренным, на столе стояли свежие цветы и фрукты. Расхаживая по комнате, он машинально дернул дверцу холодильника, и сразу понял, что Адик был предупрежден о его приезде. Да, Шубарину во внимании к ближнему трудно было отказать. Он еще долго стоял у большого окна, выходящего на площадь, хотелось пойти сейчас же в управление и приняться за дела, как решил в дороге, но такого рвения проявлять не следовало — энтузиазм мог и насторожить кое-кого… Потом он задумался о предстоящем банкете. Ему необходимо было, чтобы старички Ким и Георгади оказались на вечере. Надо было задать каждому из них несколько вопросов в неофициальной обстановке — на работе к ним с такими вопросами трудно было подступиться; а главное, после обильного застолья они всегда дня два не выходили на работу. Ему и нужны были эти два дня — в бухгалтерии и в плановом отделе уже привыкли, что юрисконсульт то и дело требует разные документы.
Вечер предстоял нелегкий, да еще после дороги, и Амирхан Даутович решил отдохнуть, но какое-то внутреннее напряжение не позволяло расслабиться. Предчувствие развязки не давало покоя: он заметил, что пошаливает не только сердце, но и нервы — это ощущение оказалось для него внове, он всегда считал, что владеет собой. Это открытие он посчитал своевременным, обидно было бы в самом конце срезаться на каком-нибудь пустячке, а о том, что здесь никому не доверяют до конца и промахов не прощают, он знал.
'Будет ли сегодня на званом ужине Адыл Хаитов?' — мелькнула вдруг неожиданная мысль. Необходимо быть готовым и к такому варианту и попытаться дать понять тому, что он тоже хочет с ним встречи. И будут ли его сегодня так же тщательно стеречь, как в прошлый раз, когда их ни на минуту не оставляли наедине? И вдруг его осенило, что он должен сделать. Прокурор подошел к столу и написал короткую записку: 'Мне кажется, вы хотели мне что-то сказать?' Он уже знал и как передаст ее: единственный, с кем он обнимался при встрече, — Хаитов, остальное дело техники. Записка никак его не компрометировала. В случае провала он нашелся бы, что ответить, зато в случае удачи становилось ясно, что они единомышленники. Решение это ободрило Амирхана Даутовича: получить помощь Хаитова на последней стадии его деятельности в синдикате было бы очень кстати.
В раздумье прошли послеобеденные часы, отдохнуть, как хотелось, так и не удалось. В назначенное время раздался стук в дверь. Амирхан Даутович, сунув записку в кармашек пиджака, поспешил открыть. На пороге стоял Коста — судя по парадному костюму, он и сегодня получил приглашение за стол.
В банкетном зале на этот раз оказалось многолюднее, чем при поминках, да и выглядел он как-то официальнее; может быть, этому способствовали два больших знамени в углах и множество цветов, опять в высоких хрустальных вазах. Наверное, это все же реквизит управления для торжественных случаев, решил Амирхан Даутович. Он попытался разглядеть в толпе гостей прокурора Хаитова, но быстро понял, что Адыла Шариповича нет. Зато среди приглашенных он увидел работников обкома профсоюза, людей из горкома и горисполкома. Артур Александрович опять сочетал личные и производственные интересы, устраивал под легальным предлогом богатую пирушку для чиновников среднего ранга, без которых, как упоминал Гольдберг, дел не провернешь.
Обычной оказалась сегодня сервировка стола, не было голубого хрусталя и серебряных приборов — то ли времени не хватило, то ли Шубарин посчитал, что на этот раз сойдет и так, хотя любитель столового серебра Георгади и его непременный друг Ким занимали свои привычные места в зале. Зато куда плотнее оказался заставлен стол спиртным и закусками — видимо, Японец хорошо знал аппетиты среднего 'лас- вегасского' аппаратчика. Что и говорить, Шубарин на застолье не экономил; щедро выставили и московские деликатесы — в этом, видимо, и состояла приманка для таких далеко не голодных людей.
Артур Александрович, как обычно, занимал свое председательское кресло за столом. На этот раз, словно открещиваясь от происходящего, сразу предоставил слово человеку из профсоюзов, и эстафета скучных тостов стала переходить от одного чиновника к другому. Слушая поднаторевших в публичных выступлениях людей, краснобаев дубовых трибун, Амирхан Даутович впервые ужаснулся косности, казенности их языка. Хотя в то же время он замечал восторг иных за столом, в глазах читалась: 'Во дает, мне бы так, начальником бы стал!' И тут он сделал открытие: это был особый кодовый язык провинциального начальства, номенклатурных работников, только овладев им, можно было на что-то претендовать. От такого открытия стало веселее, и он уже с некоторым интересом выслушивал очередную бессмысленно- напыщенную речь, состоявшую сплошь из казенных клише, дежурных фраз наскоро сколоченных передовиц, — чтобы такое наговорить, действительно надо было обладать специфическим талантом.
Амирхан Даутович не удержался и шепнул соседу:
— Вы что-то изменили своему театру одного зрителя, решили попробовать своих актеров на массовом? Тут камерным театром и не пахнет.
Шубарин понял его сразу, потому что выступления к тому же состояли сплошь из дифирамбов мудрому руководителю местной промышленности и его верному помощнику; правда, нашлись дальновидные льстецы, провозгласившие здравицы и в честь юрисконсульта.
Так они и сидели с Шубариным, перебрасываясь репликами и потешаясь. Артур Александрович заключил негромко:
— Пусть говорят… Им так нравится держать речь за хорошо накрытым столом, чувствовать себя причастными к успеху большого коллектива, которому они якобы указывают путь в тумане, кормчие этакие. В
