без давок, не умеют ничего толком сделать: и автобусы у них будут ломаться, а виноват всегда будет кто-то другой или что-то — то погода, то происки врагов».
Он добрел наконец до своего подъезда и остановился — надо было немного отдохнуть перед подъемом на седьмой этаж — лифт не работал второй день, а заявление, тщательно составленное на английском от имени жильцов и переданное домовому Леопарду, пока результата не возымело.
Погода совсем испортилась — ветер с реки пригнал дождевую тучу и начался ледяной осенний дождь, он шелестел остатками листьев и громко стучал по крыше стоявшего у подъезда черного блестящего джипа, за темными стеклами которого смутно угадывалась тень сидящего за рулем Леопарда.
«Откуда здесь у нас джип?» — удивился Кузниц неожиданному появлению новенького джипа перед подъездом в то время, когда все остальные джипы и не джипы ржавели на тротуарах и обочинах, но удивился умеренно — столько случилось всего за последнее время, что удивляться чему-либо по- настоящему все разучились. «Не было здесь никакого джипа, когда я выходил, — лениво думал он, поднимаясь на свой этаж по замусоренной лестнице: — Интересно, кто на нем приехал?»
Ответ на свой невысказанный вопрос он получил сразу, как только вошел в прихожую, — прибыл Абдул Эджби. Об этом свидетельствовал аромат, исходивший от висевшего на вешалке кашемирового пальто (конечно, «Photo» — парфюмерный шедевр Лагерфельда ни с чем не спутаешь!), и мужественное мяуканье английских дифтонгов, доносившееся из комнаты и перемежающееся восторженными взвизгиваниями Инги. И судя по взвизгиваниям, Абдул прибыл не просто так, а с подарками.
Кузниц снял плащ, как всегда, безуспешно попытался пригладить свою непокорную шевелюру перед висевшим у вешалки зеркалом, скорчил рожу своему отражению, поставил в угол палку и возник на пороге комнаты. На него никто не обратил внимания.
Инга примеряла новое пальто и выглядела в нем еще красивее, чем обычно. Кузница всегда удивляла эта ее способность — хорошеть от приятных вещей, причем набор этих радостей был у нее самый разнообразный: от интересной книги до вкусной мозговой косточки из супа. Абдул Эджби пил чай по-русски, из блюдечка, смотрел на Ингу с обожанием и одобрительно мурлыкал.
Неизвестно, какой знаток России ему сказал, что русские пьют чай только из блюдечка, но он в это свято верил и всегда приводил в немалое замешательство хозяек претендующих на светскость домов, когда приступал к своему чаепитию «а ля рюс».
Заметив Кузница, Инга в очередной раз взвизгнула в его честь и закрутилась на месте, демонстрируя пальто. Эджби аккуратно поставил блюдце, улыбнулся и сказал:
— Hi![56]
— Hi! — ответил Кузниц и сел за стол. — Чаю дадите? — спросил он по-английски. Инга, как и он, была выпускницей иняза, поэтому во время редких визитов иностранцев (главным образом это был Эджби) проблем с языком не возникало.
— Потом чай, — выпалила Инга скороговоркой без знаков препинания, — сейчас обедать будем, Абдул курицу привез, я суп сварила, и мне пальто — как тебе? — и тебе ноутбук, и консервы всякие.
— Пальто очень cool[57] и идет тебе, — похвалил пальто Кузниц на принятом в семье русско-английском жаргоне и сказал Эджби уже чисто по-английски: — Благотворительность развращает, но все равно спасибо.
— А кто тебе сказал, Генри, что это благотворительность? — усмехнулся Эджби. — Скорее, это аванс — мы считаем тебя своим сотрудником и заинтересованы в твоем благополучии, твоем и твоей семьи.
Кузниц промолчал — и так было понятно, что Эджби приехал неспроста, нужно ему опять что-то, а Инга нахмурилась и сказала:
— Ты его не трогай, Абдул, видишь, он еще нездоров, еле ходит.
Эджби смутился и стал уверять, что никаких заданий у него для Кузница сейчас нет, просто заехал проведать друзей, ну и поговорить обо всей этой катавасии с «мечеными». А то непонятно Западу, как к ним относиться: с одной стороны, полная свобода слова и английский язык в качестве государственного («Что приближает страну к Европе», — назидательно сказал Эджби), а с другой — собственность отменили, скоры на расправу с диссидентами и вроде бы Россия готовит вторжение и восстановление прежней власти.
Инга подозрительно посмотрела на них, сняла пальто и ушла на кухню готовить обед. Кузниц принес из прихожей рюкзак, отдал ей чипсы, из-за роскошных подарков Эджби встреченные без восторга, и вернулся к Эджби. Какое-то время они молча курили, потом Эджби стал демонстрировать ноутбук.
Надо было понимать, что ноутбук — это подарок Службы со значением: Эджби рассказал, как связываться с ним по Интернету. Кузниц ноутбуку обрадовался — дохленький его компьютер давно уже на ладан дышал, — но обрадовался в меру, так как молодежные восторги по поводу этих железяк не разделял. Эджби даже смутился немного, увидев, что дорогой подарок ожидаемого восторга не вызвал.
Скоро Инга погнала их мыть руки и сели обедать. К обеду Ингой была извлечена из тайника заветная бутылка водки «Немиров», хранимая для подношений врачам, пользовавшим Кузница, и жертва была оценена мужчинами по достоинству.
— Ты бы пригласил своего Леопарда поесть, а то неудобно как-то, сидит там один в машине, это ведь твой джип у подъезда, — сказал Кузниц Абдулу.
— Мой, — ответил Эджби, — а пригласить Леопарда нельзя — мне его вместе с джипом дали при условии, что я с ним общаться не буду. Я, конечно, условие нарушил — попробовал с ним заговорить по дороге, но он молчит, может, по-английски не понимает, но ведь «меченые» должны английский понимать, они ж его государственным языком сделали.
— А… — Кузниц ограничился этим неопределенным междометием, а Инга сказала:
— Еще кормить их, фашистов этих!
За обедом Кузниц рассказал о своей встрече с Гонтой. Инга о Гонте слышала, но рассказом не заинтересовалась.
— Все они солдафоны тупые, — сказала она, — транспорт они пустят, как же?!
— Не так все просто, — не согласился с ней Эджби и спросил Кузница, не заметил ли тот в поведении Гонты чего-нибудь необычного.
— Да нет, вроде ничего необычного не заметил, — ответил Кузниц, — хотя изменился он, надутый стал, как индюк, от важности миссии своей, надо полагать, а так ведет себя нормально. А в чем дело?
Эджби рассказал, что в Европе «мечеными» очень интересуются, своих «условно убитых» подвергают тщательному медицинскому обследованию, что пока многое неясно, но, похоже, приобрели они под действием этих лазерных или каких-то там лучей (тоже неясно, что за лучи) некоторые нечеловеческие или сверхчеловеческие свойства.
— Похоже, бессмертны они, — сказал он, почему-то понизив голос, — вот в Париже двое «меченых» перепились в ресторане на Эйфелевой башне и сиганули headlong[58] вниз с обзорной площадки. И ничего — встали, отряхнулись и хотели вернуться в ресторан допивать, но их схватили, повезли в больницу, обследовали там тщательно и ничего не нашли, кроме сильной алкогольной интоксикации. И в Германии был случай: «меченые» ограбили банк, но сработала сигнализация, на место прибыли полицейские, в ответ на их требование сдаться «меченые» открыли огонь, убили одного полицейского. Тогда полицейские тоже стали стрелять, а «меченые» под их плотным огнем не спеша вышли из банка и уехали на стоявшей в переулке машине.
— Ну, тут, положим, полицейские могли и промахнуться, — возразил Кузниц.
— Едва ли, — не согласился Эджби, — они на поражение стреляли — ведь «меченые» их товарища убили, и машина — ее потом нашли — была вся пулями изрешечена.
— Ну, тогда не знаю, — сказал Кузниц и спросил: — А ученые ваши что говорят?
— Разные есть мнения, но большинство считает, что поле их окружает какое-то, этих «меченых», защитное — оно и от пуль защищает, и при падении смягчает удар.
— Поле, поле… — усмехнулся Кузниц. — Чуть что — сразу поле: и «потерянных» поле какое-то в наше время перенесло, и тут тоже поле в роли ангела-хранителя.
Эджби ничего не ответил, а Инга сказала:
— Скучно мне от этих ваших разговоров — пойду посуду помою, — и удалилась, подарив им напоследок фразу из старых английских романов: — Let's leave gentlemen to their port.[59]
Портвейна у джентльменов не было, поэтому Кузниц разлил остатки водки и предложил выпить.
