Голос что-то ответил по-турецки, и трубку взяла Софи. Из разговора с ней он узнал, что в отеле полно полиции — ищут бомбу, всех из гостиницы эвакуировали и она сама тоже уходит, а Кузниц пусть едет в гостиницу «Меркурий» — напротив, — всех постояльцев пока туда переселили и вещи! перенесли.
— Я и сама туда сейчас ухожу, — сказала Софи, — меня полиция прямо в спину выталкивает.
«Значит, не было взрыва», — с облегчением подумал Кузниц, вернулся к Кемалю и за чашкой слабенького, но жутко дорогого кофе (гостиница такая) пересказал ему новости из «Пера Паласа». Кемаль сказал «бисмаллах»[74] и этим ограничился. Они взяли такси и поехали в «Меркурий».
В «Меркурии» царил хаос или, как заметил сидевший в холле на своей сумке Ариель, «полный бардак». Кузниц усмехнулся, опять вспомнив пароль, и отправился искать свои вещи. Он с трудом нашел свой чемодан среди кучи других вещей, сваленных на полу в холле, и уселся на него рядом с Ариелем. Подошел Хосе, и они стали обсуждать ситуацию.
Ариель предлагал взять такси и поехать в другую гостиницу, благо в Стамбуле это не проблема, но Хосе был против того, чтобы тратить лишние деньги. Кузниц тоже не хотел никуда ехать. Решили ждать, пока наконец им выделят номера. Вокруг стоял крик, «семинаристы» и редкие оставшиеся после теракта туристы — постояльцы «Пера Паласа» осаждали конторку портье.
— Такое в Союзе когда-то творилось во всех гостиницах, помните? — заметил Хосе.
Кузниц рассеянно кивнул, а Ариель выругался и предложил пойти пока в бар.
— Давай сходим, — согласился Кузниц.
Хосе уговорить не удалось, и они отправились в бар вдвоем.
Бар в гостинице «Меркурий» располагался на открытой террасе, оттуда хорошо был виден весь вестибюль и можно было следить за ходом переселения. Как ни странно, бар был полупустой — никто из толпившихся в холле почему-то сюда не поднялся, только за столиком у самого входа, откуда лучше всего просматривался вестибюль, сидели «потерянные» и с ними пожилой господин богемно-иностранного облика — явно писатель или художник.
«Потерянные» присутствовали всем составом — был даже шах Ирана, поэтому сдвинуты были два столика и за ними шла оживленная беседа, насколько мог разобрать Кузниц, на английском.
Взяв у стойки джин с тоником, они с Ариелем сели за единственный свободный стол у самого входа — остальные заняла компания «потерянных» — и стали наблюдать за ситуацией в вестибюле, в которой видимых изменений не происходило. Все также у конторки портье толпился народ, а Хосе достал из сумки книгу и начал читать.
Разговор за соседним столом теперь стал слышен отчетливо, разговаривали действительно по- английски и обсуждали вынужденный простой в съемках и связанные с этим финансовые потери. Говорил главным образом богемного вида иностранец — грозился подать в суд на полицию за потерянный по ее вине съемочный день, остальные его поддерживали односложными репликами.
Отпив из бокала тоник с легким привкусом джина, Кузниц кивнул на компанию «потерянных» и сказал Ариелю:
— Смотри-ка ты, как быстро они пристроились — едва воскресли, а уже в кино снимаются.
— Интересно, джин тут вообще есть? — содержимое бокала явно интересовало Ариеля больше, чем «потерянные»: — Один тоник, похоже, скажи?
— Пару капель, наверное, все-таки добавили, для запаха, — не согласился с ним Кузниц, — но ты посмотри на этих, — продолжил он, — неужели воскрешение или переселение во времени совсем на них не подействовало. Я как представлю себя на их месте, так оторопь берет, а они ничего-в кино снимаются.
— Никакие это не «потерянные», — вдруг заявил Ариель в своей безапелляционной манере, — ты посмотри на них — все с мобилками, а одеты как — сплошной «Ливайс» и «Рибок». — И опять вернулся к теме, которая волновала его намного сильнее: — Пойду водки себе закажу неразбавленной, — решительно сказал он, — и пусть при мне бутылку откроют. Ты не будешь?
— Не буду, — отказался от водки Кузниц и стал исподтишка разглядывать «потерянных».
Когда видел он их в «Пера Паласе», одеты они были действительно необычно, не по-современному — он вспомнил бриджи и сапоги Хемингуэя и шляпку-«менингитку» Мата Хари. Теперь же их одежда ничем не отличалась от современной туристской «униформы»: мужчины были в джинсах и кроссовках, а дама — в молодежной маечке и с голым животом.
Ближе всех к его столику сидел Троцкий, и был он похож на Троцкого, насколько помнил его портреты Кузниц, хотя не было у него полной уверенности, что не путал он его с Калининым. Но был Троцкий похож и просто на пожилого еврея-туриста откуда-нибудь из Америки, или Израиля, или даже из России.
Как только Кузниц это подумал, у Троцкого зазвенела мобилка и он на чистом русском языке с одесско-еврейскими интонациями стал громко и оживленно говорить с каким-то Мишей, справляться о здоровье некой Юлечки и вспоминать о совместной поездке в Инкерман прошлым летом.
Кузниц уже не знал, что и думать, но тут вернулся Ариель с водкой и внес некоторую ясность.
— Кино, оказывается, снимали в «Пера Паласе», — сказал он, одним духом опорожнив свой бокал и закусив маслиной, — мне Софи сказала, и с менеджером я тоже говорил — знаешь, толстый такой? Американская киностудия снимает фильм про то, как все знаменитости, которые в этом отеле жили, вдруг воскресли и очутились в нашем времени. Хемингуэя, говорят, знаменитый актер играет, Чак какой-то.
— Чак Норрис? Не может быть, он слишком старый, — усомнился Кузниц.
— Не знаю, Норрис, Моррис — они для меня все на одно лицо, в общем, знаменитый какой-то. А ты водки не выпьешь? Хорошая водка — «Оголи». Не хочешь? А я, пожалуй, еще граммов пятьдесят для полноты картины. — И он отправился к стойке.
Неожиданно для самого себя Кузниц почувствовал разочарование. Теория всеобщего надувательства, выдвинутая когда-то профессором Рудаки, получала очередное, хотя и косвенное, подтверждение.
«Выходит, нет никаких клонов и воскресений, — думал он, — а с перерождением оружия как? А с Леопардами? Неужели мертвая кукла капитана Гонты была галлюцинацией? А другие «меченые», полицейский этот сегодня в центре. Leopard never changes its spots», — вспомнил он и спросил Ариеля, вернувшегося со второй порцией «Столи»:
— А как же Вуслат говорила про «потерянных» и Льомкири в гостинице?
— Они тоже сначала не знали про съемки — думали, что это «потерянные». Ну, вроде так задумано было — актеры в свои образы вживались, — ответил Ариель, нежно поглаживая в предвкушении свой стакан.
«Жалко», — опять подумал Кузниц, допил свой джин и собрался предложить Ариелю пойти назад в вестибюль. Там началось вдруг какое-то осмысленное движение — все потянулись к лифтам, а Хосе спрятал книгу в сумку, встал и посмотрел в сторону бара.
Тут к их столику подошел человек, чем-то неуловимо напоминавший Абдула Эджби, правда, намного старше — элегантный, как картинка, в облаке дорогого лосьона, — и, обратившись к Кузницу, сказал на правильном, но каком-то искусственном английском:
— Вы Кузниц? Можно вас?…
Он взял Кузница под руку и отвел в сторону под удивленным взглядом Ариеля.
— Ты иди пока в зал — там, похоже, уже определились с номерами, — сказал ему Кузниц, отходя от столика с незнакомцем, — я скоро…
Незнакомец отвел его подальше от занятых столиков, остановился и, глядя ему прямо в глаза, сказал:
— Кулак.
— Бардак, — ответил Кузниц, не выдержал и хихикнул.
— What's so funny?[75] — строго спросил незнакомец.
— Да так, — смутился Кузниц, — по-русски это слово не совсем приличное.
— А… — сказал незнакомец, видно, не до смеха ему было: ситуация, а может, должность — он так и не представился — к шуткам не располагали. И, сославшись на Эджби, рассказал, что в гостинице действительно была заложена бомба, которая должна была взорваться сегодня в шесть утра, когда все постояльцы спали, но не взорвалась, а переродилась и, более того, в результате перерождения появились «потерянные».
— Вот они, там сидят, — он кивнул на столик, за которым сидели, как ему только что сказал Ариель,
