— Я — тебя?! Можно подумать, это я ору по ночам, как ненормальный!
Пламя свечи затрепетало, а к потолку поднялась тонкая струйка черного дыма. Ноздри Дайны дрогнули.
— Заткнись, — повторила она. — После всего, что я для тебя сделала, можно хотя бы проявлять ко мне каплю уважения.
— Ты для меня… сделала? Да кто ты такая? Ты должна быть благодарна, что я, истинный наследник аквилонского трона, вообще согласился принять твоя услуги!
Дэйна, забыв о кровавых бороздках на своих руках, запрокинула голову и рассмеялась, хотя в этом смехе не слышалось ни капли веселья, одна только горечь.
— Не морочь мне голову, Эвер. Нумедидес был бесплоден, как пустыня, что бы там ни плела твоя сумасшедшая мать.
— Наша мать, — поправил он. — Она такая же моя, как и твоя, если ты уже об этом забыла.
— Ну, в этом я не виновата. Как й в том, что она внушала тебе всякий бред о своей связи с Нумедидесом, а ты слушал, развесив уши до земли и пуская слюни, наследный принц! Да ты посмотри па себя. В жабе из гнилого болота больше благородства, чем…
Он вскочил с неожиданной для своей довольно плотной комплекции прытью и занес руку, чтобы ударить Дэйну по щеке, но она легко перехватила его запястье и толкнула Эвера коленом в пах. Он скорчился и заныл:
— Почему ты так со мной обращаешься?! В конце концов, мы должны держаться вместе…
— Как брат и сестра? Или как муж и жена?
— Прежде для тебя существовало никакого «или», Дэйна! Мы прекрасно ладили во всем, в том числе и в постели!
— Мало ли что было прежде, Эвер.
— Сука, — с ненавистью бросил он. — Сука проклятая! Это всё из-за Ринальда, верно?! Ты совсем спятила, пока кувыркалась с ним на этих дурацких розовых простынях! Тебе это нравилось, да? Признайся, нравилось?!
— И не только на простынях, — торжествующе-мстительно произнесла Дэйна, — а повсюду, где хотела. Ринальд настоящий мужчина, он способен овладеть женщиной где, как и когда угодно, не то что такой слизняк, как ты. Чтобы заставить проснуться твой сморщенный жалкий отросток, надо еще очень постараться.
Угол тонкогубого рта Эвера чуть приподнялся с одной стороны, как крысиные хвостик, вероятно, это должно было означать усмешку.
— Но я по крайней мере жив, Дэйна, чего нельзя утверждать о твоем ненаглядном лэрде. Правда, я надеюсь, что он подыхал долго и в мучениях. Наверняка киммериец устроил ему самую жуткую смерть, какую только можно вообразить… и жаль, что я этого не видел, а еще сильнее жаль, что не видела ты. Так что теперь его великие достоинства не имеют ровным счетом никакого значения.
— А если предположить, что он жив?
— Тогда ты должна не лаяться со мной, а день и ночь молиться всем богам сразу и по очереди, о том, чтобы это было не так, потому что иначе он тебя из-под земли достанет и прикончит. Или он, или это чудовище Айган, даже не сомневайся.
— Но начнут они с тебя, Эвер.
— Нет, милая, ошибаешься. Ведь это не я, а ты придумала весь план, как втянуть его в заговор. И лэрду это отлично известно! Так что подумай хорошенько, прежде чем пытаться оскорблять меня, мы одно целое, Дэйна, нравится тебе это или нет… моя маленькая сестренка.
Она вдруг почувствовала, что устала с ним спорить.
— Будет беситься, — продолжал Эвер. — Сама знаешь, нам делить нечего. К тому же ты скоро станешь королевой Аргоса, вроде бы должна быть довольна.
— Чем? — снова вскинулась она. — Ты так говорить, словно мне внимание Треворуса с неба упало, а не досталось в результате тяжкого труда! Сколько я времени и сил угробила на то, чтобы в совершенстве изучить всю эту чушь, связанную с дурацкими цветочками, запомнить все их названия и свойства! Да, теперь я могу беседовать о них часами и притворяться, будто они мне интересны и составляют смысл жизни, но ты-то палец о палец не ударил, чтобы мне помочь. Герцог Ровар, с ума сойти… А этот Треворус, он же буйнопомешанный, совершенно больной! Влюбиться в ядовитый цветок, можешь ты себе такое представить, и носиться с ним, как с тухлым яйцом! Не мудрено, что его жена родила каких-то уродов, да он сам настоящий урод! Что я с ним буду делать в постели? Он возбуждается только от вида особенно мерзкой лианы, а не женщины. Почему мне везет на одних ненормальных?.. Он вечно копается в земле, у него грязь под ногтями, это такая гадость…
— Ради короны ты еще не то стерпишь, — заметил Эвер.
— Ну да, а ты удобно устроишься за мой счет, нет, ты подумай, он предлагает мне руку и сердце, а сам даже до сих пор не сделал попытки поцеловать меня.
— Невелика потеря. Ты тоже не пылаешь к нему страстью. Скажи лучше, ты видела аквилонцев?
— Нет. Треворус не хочет заранее сообщать о нашей помолвке и ставить кого-то в известность о ней. Балы и приемы пока не для меня, по зато я точно знаю теперь, что киммериец может отправиться на Серые равнины, если снова окажется слишком близко от того самого цветка, мне всего только и нужно, что это ему устроить. Можно было бы отделать один из побегов эулиары и поместить в его комнате, и он умрет раньше, чем успеет досчитать до трех, но Треворус так трясется над ней, что заметит любые изменения в ее облике, даже самые незначительные, а мне это не нужно. Он ведь, понятно, не знает и о том, что в ночь, когда умер тот аквилонец, а варвар едва не последовал за ним, это я убрала стеклянный колпак, усилив действие эулиары. По счастью, на меня она не влияет.
— На тебя яды, вообще, не действуют, — подтвердил Эвер. — Редчайшее свойство.
— Хоть в чем-то мне повезло, — пожала плечами Дэйна.
— А, в общем, зачем тебе непременно убивать киммерийца? — спросил Эвер. — Вроде бы мы решили оставить в покое трон Аквилонии. Что нам, Аргоса недостаточно? Уж не собралась ли ты мстить за Ринальда?..
— Ринальд был лучшим самцом в моей жизни, — ровным голосом произнесла Дэйна, — но не более того, и мстить за его смерть я бы не стала, это личные счеты: ненавижу проигрывать. Ладно! Что меня тревожит куда сильнее, это нынешняя попытка какого-то мерзавца проникнуть в дом.
— Ты уверена, что тебе не померещилось?
— Я не страдаю расстройством рассудка и действительно видела человека, забравшегося на дерево, но за окном было темно, так что я не смогла разглядеть его достаточно ясно. Кто-то следит за мной. Может быть, один из этих полоумных, которые вечно жаждут назначить мне свидание, похоже, они взялись за дело всерьез. Придется просить защиты у Треворуса, кстати, я давно хотела это сделать. Скорее всего, он предложит мне жить во дворце, там вполне достаточно места для одной женщины и… ее брата, конечно. Если всё произойдет быстро, я вполне успею добраться до киммерийца.
— Тебя, точно, только могила уймет, — проворчал Эвер. — Пока жива, ты не успокоишься.
Около двадцати зим минуло с тех пор, как при дворе аквилонского правителя Нумедидеса служил старшим конюхом некий Джабдар.
Должность его была весьма почетной, и семья Джабдара отнюдь не бедствовала, однако злые языки поговаривали, будто свое немалое состояние он сколотил не благодаря умению обращаться с лошадьми, а потому, что вовремя закрывал глаза на весьма разнообразные способности своей супруги Алгиданы.
Да и то сказать, эта женщина была создана не для конюха! Невероятная красота Алгиданы сводила с ума мужчин куда повыше него рангом, и в доме Джабдара Алгидана была столь же некстати, как бриллиантовое колье на шее простой крестьянки. Прекрасно сознавая, какое впечатление производит и сколь неистовую силу вожделения вызывает у всякого, кто видит ее, Алгидана широко пользовалась данными ей богами дарами, она перебывала в постелях множества знатных людей, ибо сызмальства усвоила заповедь: желаешь ходить в шелках, умей вовремя раздеваться.
Красота Алгиданы, соперничала только с ее же алчностью, она не стремилась к власти и высоким
