Она, признаться, не испытывала особого сострадания к Дэйне, зато понимало, что в подобном отчаянном случае настоящий враг может быть только один, и если отдать ему на растерзание даже прежнего своего противника, то очень скоро наступит и твой черед.
У Нагула вмешательство кхитаянки вызвало недоумение и раздражение — он не считал, будто это создание способно в чем-то ему помешать. Не владеющая колдовством, такая маленькая и слабая женщина — что она может изменить в его замыслах? Он ударил ее, отбрасывая в сторону, так что девушка отлетела к стене, а затем занес нож над горлом Дэйны.
Лю Шен бросила на Ринальда испуганный беспомощный взгляд, и у него все внутри перевернулось от ненависти к себе за собственное бессилие, неспособность вступиться за нее перед чудовищем, орудовавшим возле своего жуткого жертвенника; кхитаянка попыталась вывести лэрда из оцепенения, но ее усилия оставались тщетными.
Нагуд, между тем, избавившись от досадной помехи, полностью сосредоточился на своих действиях. Он склонился над Дэйной и, вполголоса произнося слова заклинаний, сделал первый надрез…
Женщина выгнулась и издала нечеловеческий вопль, впрочем, тут же и оборвавшийся — к счастью для нее, женщина погрузилась в спасительное беспамятство. Но едва лишь ее кровь хлынула в раскрытую пранду, из глубины котла поднялся едкий дым, струйки которого, густея и множась, заволокли все помещение, так что уже трудно было различить происходящее дальше. Нагуд продолжал свою работу — теперь кровь лилась сплошным потоком, смешиваясь с содержимым котла.
Дым же не рассеивался, но обретал форму, превращаясь в подобие какого-то невиданного, неописуемого чудовища с плотоядно ощеренной пастью, его форма и облик менялись, клубясь и расплываясь, как бывает, если долго смотреть на большое темное облако, когда кажется, что оно непрерывно превращается в разнообразных существ.
Пот только это «облако» отнюдь не было ни далеким, ни мирным. Оно полностью обволокло женщину и принялось пожирать ее, быстро и словно затягивая в себя агонизирующую, бьющуюся в последних конвульсиях плоть, пока на решетке не осталась лишь голова и кожа, совершенно пустая и лишенная крови, точно шкурка, сброшенная змеей. Тата-н'киси принял жертву Нагуда!
Тот торжествующе выкрикнул слова благодарности, а затем сам лег на решетку, на то, что осталось от Дэйны, и мертвое разрушающееся тело его начало снова наполняться жизнью, восстанавливаясь, становясь прежним, таким, каким оно было до гибели в петле палача. Да, оно оживало, переломленные кости и позвонки стремительно срастались…
Жуткая гниющая маска на месте лица обрела человеческие черты.
Если бы даже Ринальд не находился во власти сковывающего его колдовства то сейчас, при виде происходящего, едва ли смог сдвинуться с места. Лю Шен также пребывала в полнейшем оцепенении.
Сколько времени длилось это действо минуты или часы, определить невозможно. Но наконец прежний облик полностью вернулся к Нагулу, и колдун поднялся, с восторгом оглядывая себя и ощущая, что приобрел еще и новые, не присущие ему до смерти возможности: его физические силы теперь многократно превышали обычные человеческие!
Впрочем, он недолго любовался собой. Теперь его взгляд упал па труп Гильгана. Не выказывая ни малейшей брезгливости, Нагуд склонился нал своим «дорогим мальчиком» и вгляделся в по ставшие неузнаваемыми черты.
— Подожди, Гильган, — произнес он, — я верну тебя к жизни, уже немного осталось!
Он обернулся в сторону Лю Шен.
Преображенное колдовством, лицо Нагуда могло бы казаться вполне нормальным и даже красивым, особенно по сравнению с тем, каким оно выглядело совсем недавно. Однако для Ринальда и кхитаянки сейчас и морда зверя была бы куда привлекательнее, чем это лицо убийцы с бесстрастными, ледяными глазами. Если тело Нагуда ожило, то в глазах его не было ничего, кроме смертельной пустоты, ибо он больше не был человеком.
Даже в душе разбойника, всю жизнь промышлявшего грабежами и оставлявшего за собой горы трупов, ужасный кровавый след своих злодеяний, даже в такой душе в самом дальнем ее уголке живет способность к раскаянию в совершенном, к тому, чтобы когда-нибудь, хотя бы на единый миг, на смертном одре, содрогнуться при мысли о собственных преступлениях.
Однако демон от человека отличается в первую очередь тем, что он-то, как раз, ни к чему подобному не способен, какое бы обличье ни имел.
Так вот, Нагула, нынешнего Нагуда, это касалось вполне.
Никакая сила не могла бы остановить его, собиравшегося теперь возвратить Гильгана точно гак же, как он только что проделал это с самим собой, с тою лишь разницей, что сейчас на месте Дэйны пришел черед оказаться Лю Шен. И кхитаянка отчетливо сознавала это.
Как и Ринальд, увы, по-прежнему невластный что-либо изменить.
И тут лэрд вспомнил, как однажды, совсем недавно, Ив сказала ему: «Я не разбираюсь в колдовстве, но говорят, будто, если демоны осаждают человека, и он не может их побелить, надо начать петь. Кто их знает, почему, но они этого терпеть не могут…»
И едва Ринальду пришло это в голову, как слова баллад, тех самых, которые он так упорно, любовно и бережно собирал, сами собой возникли в памяти, они звучали в душе его, подобно гимну. Его друзья, так вовремя явившиеся на помощь, когда больше ничто не могло обещать спасения!
Человечьи песни, такие несовершенные выдохи усталой души, слагавшиеся безвестными вечно нищими бардами-странниками — разве могли они противостоять страшным черным заклятиям, эти хрупкие бесплотные миражи?.. Однако они вспыхнули в его сознании, подобно багровым искрам, сжигающим незримые оковы колдовства.
Он мучительно старался вырваться, освободиться, невзирая на ввинчивающуюся в мозг боль, которую причиняли эти усилия. Его губы раздвинулись, превратившись в две тонких серых полосы, обнаживших стиснутые зубы; неимоверное усилие заставляло напрячься каждый мускул, кровь яростным набатом стучала в висках.
— Я не привык лежать на глубине… Живое сердце сонным не бывало, — вслух произнес Ринальд и обнаружил, что язык его более не скован, а велел за тем и остальные члены тела обретают прежнюю свободную силу. — Я не живу в дремотной тишине, все время начиная все сначала…
Он поднялся на ноги — они служили ему, как раньше, как всегда! — и двинулся на Нагуда.
— Я не ропщу — так интересней жить, в обиду не давая честь и душу, и если надо Зло остановить — остановлю, и слова не нарушу…
Колдун уже успел схватить Лю Шен, однако Ринальд вырвал девушку из его рук и отбросил колдуна в сторону, чтобы затем сцепиться с ним в рукопашной схватке. Нагуд обладал множеством преимуществ по сравнению с лэрдом. Он был во-первых несравнимо сильнее, кроме того, начисто не способен ни уставать, ни ощущать боль (вот они, свойства нового тела!), так что затея Ринальда казалась совершенно безнадежной. Тем удивительнее было то, сколько времени удавалось продержаться рыцарю, отражавшему атаки чудовища.
Кхитаянка метнулась к двери, отчаянно стараясь откинуть засов и вырваться, чтобы позвать на помощь — от нее самой, и Лю Шен это казалось очевидным, толку сейчас было бы немного.
Наконец ей это удалось. «Боги, боги, — лихорадочно шептала девушка, — не лайте ему погиб-путь, и я клянусь посвятить вам собственную жизнь!»
— Что здесь…
Невероятно. Лю Шен не могла поверить такому счастью — Конан бежал в их сторону, на ходу выхватив из ножен меч.
— Господин… скорее! Там….
Больше ничего кхитаянка сказать не успела, да киммерийцу объяснения и не требовались. Через мгновение он и сам прекрасно увидел, что происходит.
К тому времени дела Ринальда были совсем плохи. Нагул явно одерживал верх, вцепившись лэрду в горло. Противники были так близко один к другому, что Конану оказалось сложно действовать так, чтобы, попытавшись прикончить Нагула, в то же время не задеть Ринальда. Впрочем, долго раздумывать все равно было нельзя.
Описав в воздухе сверкающую дугу, меч киммерийца отделил голову от тела колдуна, но даже этого
