трудное будет — это вывести из-под удара Симочку. Здесь просто так спрятать концы в воду не получится.
С такими людьми, как этот Померанский, шутки плохи. Надо что-то придумать срочно.
Чтобы лучше думалось, она загрузила немудреную игрушку и стала выкладывать разноцветные шарики по пяти в ряд. Ей всегда хорошо думалось за этой монотонной игрой.
Пусть рыжие шарики — это Сима. Неважно, сколько очков она наберёт. Важно, чтобы рыжие шарики исчезли все до одного. И чтобы игра не сделала при этом «гэймовер». Тома всегда любила сложные задачи. Рыжие шарики упрямо падали в разные концы игрального поля. Свободное пространство сжималось до нуля. Но Тома вновь и вновь принималась за игру. Убрать «рыжиков» и не засыпаться!
С кухни нестерпимо запахло вкусным. Мясо? Неужели Серега и впрямь что-то съедобное способен сделать? Боже, как есть хочется. Так, условия игры — самые жесткие. Всего один сеанс. Убрать «рыжиков». И не засыпаться.
— Тома!!! — закричали из кухни два голоса — мужской и детский.
— Что? — отозвалась она с показным недовольством.
— Иди лопать!!! — радостно завопили хулиганы.
— Ну, спелись, орлы, — засмеялась Тамара.
И, счастливая до краев, пошла ужинать. На игровом разноцветном поле не было ни одного рыжего шарика, а сумма накопленных очков подкатила к пяти тысячам. И еще много было свободного места. Она нашла алгоритм, который спасет Симу.
Экран компьютера некоторое время светился этой картинкой. А потом щёлкнул и погас. В комнате наступила темнота.
Абсолютно темен был экран и другого компьютера. Но в отличие от Томиного, этот умный агрегат вовсю работал и ночью. О человеке говорят — работает напряженно. О компе — работает с полной загрузкой. В подвале, где находились милицейские лаборатории, умный компьютер решал непосильную для человека задачу — кадр за кадром сравнивал изображение на разных видеопленках: из казино, из супермаркета, из ювелирного магазина… Когда параметры изображения человеческого лица на одном кадре совпадали с кадром с другой пленки, комп удовлетворенно пищал и откладывал находку в особый файл. Утром экперт-криминалист откроет этот файл и просмотрит все, что за ночь нашел компьютер. И когда утро станет совсем светлым и ярким, в увесистую картонную папку ляжет отчетливое фото Ирины.
В подъезде было темно. Алла сама разбила лампочку прихваченной с собой палкой. Она сжималась в закутке у лифта всякий раз, когда раздавалось его гудение. Иногда лифт останавливался прямо на ее этаже, двери разъезжались в стороны, и выходил человек. Или несколько. Если поднимались несколько — Алла узнавала об этом заранее. Едущие вместе ведь, как правило, о чем-то говорят между собой. Молчат чужие или мало знакомые. Она жадно вслушивалась в голоса. Ей казалось, что в засаде она уже много часов. На самом деле она пришла сюда всего сорок минут назад. Мечты кончились. В первый раз она приняла решение и начала действовать самостоятельно.
Сима смотрела на сцену невидящими глазами. Померанский то и дело к ней наклонялся и заботливо что-то спрашивал. Она кивала, не слушая. Тогда поклонник взял ее руку и стал нежно греть в своих ладонях. Рука ее была ледяная.
Ирина в своём бельэтаже вовсе уткнулась носом в сумочку. То, что с Симой что-то неладно, она поняла по ее напряженной позе. Увеличив изображение, она ужаснулась неподвижности и бледности лица подруги. Что-то стряслось, поняла Ирина. Она перевела камеру на Померанского. Тот казался чуть встревоженным. Охрана? Нет, охрана не нервничала. Значит, что-то произошло между этими двоими. Что- то, что выбило из колеи невозмутимую хладнокровную Симу. Что? Первая семейная ссора оказалась слишком горячей? Что делать? Звонить Томе? Подойти поближе?
21. Сима. История беспомощной тигрицы
Сима сама не знала, зачем затеяла этот разговор. Хотя не этот, так другой повод он бы все равно выбрал, чтобы показать ей, кто хозяин. Так, на всякий случай. А может, это всё-таки призрак мифического министра-поклонника не давал спать ревнивому ковбою?
— Алексей! Что это такое? — налетела разъярённая Серафима на возлюблённого. — Я теперь повсюду должна ходить в сопровождении твоих барбосов? Вчера твой главный цербер просто не выпустил меня из дома. Видите ли, их бы не пропустили на приём, куда меня пригласили!
— Они правы, Тигренок.
— Ах, вот оно как? Да-а-а. Я начинаю сожалеть, что позволила тебе что-то значить в моей жизни, — сдвинув брови, припугнула она.
Но атака на испуг позорно провалилась. Да, на приемы она теперь будет ходить только вместе с ним и в сопровождении «барбосов». И вообще, порядочной женщине и супруге столь уважаемого человека, как он, не стоит разыгрывать из себя светскую львицу. Так-то, Тигренок.
Ах, супруге? И это он-то уважаемый человек? В каких кругах, интересно? Когда это она удостоилась лестного звания женушки дважды судимого активиста криминального бизнеса? Серафима чеканила слова с убийственно отчетливой дикцией представительницы древнего рода. Да ни одна женщина в этом роду не опозорила себя браком с уголовником! Так неужели возможно подумать, что она, Серафима Алешина, может так унизиться?
Она сама не понимала, почему он ее до сих пор не ударил. Но все ее убийственные фразы разбивались об его спокойствие, как волны об утес. Казалось, скандал доставлял противнику большое удовольствие.
«Ах ты, старая поганая крыса! — Сима уже вскипела до последней степени. — Отлично. Пусть я сегодня сдохну, пусть мне придется себя убить, но ты ко мне больше на выстрел не подойдёшь».
Но вслух она сказала другое.
— Я не шучу, — надменно сказала она и топнула ножкой. — Или я буду жить так, как я хочу, или — пошёл к чёрту!
Померанский сладко улыбнулся:
— Всё «или», Тигренок, решать буду я. Извини, я так привык. Я так хочу.
Больше всего в жизни, еще со времен нищеты и унижений, Сима ненавидела именно эту фразу: «я хочу!» У нее давно был готов ответ. Серафима приняла самую царственную из своих поз и звонко отчеканила:
— На твой маленький хочу у меня всегда есть мой большой насрать!
…Померанский сквозь синюю щетину на щеках покрылся багровым налетом и стал похож на помидор «Черный принц». Из смежной комнаты, где вечно томилась рать охранников, донеслось задушенное хрюканье и шум падающей мебели. Сима решила, что победила. Увы.
Когда Померанский отдышался, глаза его приняли холодный стальной оттенок. Шутки кончились.
— Всё «или», девочка, в нашей семье буду все-таки устанавливать я, — проговорил он тихо. — Я так привык. И ещё ни разу не изменил этой привычке. Так вот, сейчас я тебе скажу одно из них. Готова?
— Заткни его себе в старую задницу, — Сима задорно сверкнула ослепительной улыбкой. Ей действительно было всё равно. Всё вдруг обрыдло и осточертело до крайности. Жизнь овечки на крепкой веревочке? Да пошли они все!
— Так вот, Тигренок, или ты моя жена. Заметь, жена, а не подстилка.
— Или? Отдашь барбосам и в бетон закатаешь?
— Или, как это ни грубо, действительно отдам барбосам. Красиво, как ты любишь. Например, на капоте «Линкольна». Насчёт бетона — как скажешь, дорогая, там будет видно. Вот такое «или». И запомни: я свои приказы не меняю. Выбирай.
— Хорошо. Я согласна, — кротко сказала Симочка.
Босс победно усмехнулся. Он умел уламывать женщин. Но он плохо знал Симочку.
