Тома молчала в растерянности, потирая широкий лоб. Придуманный ею план спасения Симы теперь оказался бесполезен. Ирина растерянно хлопала глазами. Только Алла загадочно и торжествующе улыбалась, упрятав подбородок в широкий воротник дорогого пушистого свитера.
Неудача с покушением на соперницу только подхлестнула жгучее желание Аллы мстить. К тому же теперь она ощущала себя всесильной. Глупые люди, кто не знает верного средства справиться с жестокой судьбой. Глупая Томка, воображающая себя умницей. Этот мир слишком грязен, чтобы жить в нем с чистыми руками. Теперь все будет так, как хочет она — Алла Волынова.
Грязные и вонючие бомжи — разве это люди? Да, это люди! Такие же, как ее несчастная тетка. Такие же, как ее беззащитная Ируська. А вот этот жирный кабан, вываливающийся из казино, — нет, не человек! Этот подойдет… Ей нужны были жертвы. Чтобы пробовать новые средства. И чтобы утолять огонь жгучей ненависти в груди. Она не убила ни одного бомжа, ни одной бродячей собаки. До утра кружила ночами по опасному городу худая женщина в мужской одежде. Ждала жертву. Оборзевшего дебила, обдолбанного подонка, обнаглевшего сытого борова. Любого, готового на нее напасть во имя самоутверждения, наживы или дозы наркотика. Это была ее законная добыча. Она носила на руке часы с крупным светящимся циферблатом и секундной стрелкой, чтобы по ним выверять время действия лекарства. Хотя какое это было лекарство? Лекарства — средства, чтобы жить.
Она не считала, скольких она убила за эти недели. Зато малейшие особенности действия препаратов прочно сидели у нее в голове. И заботливую Ирину не тревожили ночные прогулки подруги. Она как-то особенно крепко спала в эти последние зимние дни.
Свадьба Симы была помпезной и пышной. И плавно перетекла в грязный скандал. Когда отгремел фейерверк восторгов по поводу подарков и туалетов невесты и гостей, обыватели с восторгом узнали, что немолодой молодой супруг совершенно без ума от… прелестной девятнадцатилетней падчерицы! Везде и всюду разъезжал он только с нею, ни на минуту не оставляя «бедняжку» одну. Сима не читала газет, но не видеть и не слышать отвратительных подробностей, со смаком перепеваемых передачками особого толка, было невозможно. Она повсюду натыкалась на новые выдумки. Её буквально раздирали взглядами все, кто навещал новобрачную в эти дни. Как, наконец, и когда она — знаменитая светская красавица, отреагирует на такой пассаж?!
Самое страшное было то, что большая часть слухов была правдой. Алена без всякого принуждения с огромным удовольствием общалась с «дядей Лешей», прилюдно нежно величала его «папусиком» и висла на «папусике» глупо и вульгарно. «Папусик» таял и сюсюкал. Ему было уже не до молодой жены. Какого черта он женился на этой замороженной вобле, а не на малышке?
Сима замкнулась и жила тихо в доме мужа, никого не навещала. От визитов отделывалась. А когда наступала тягостная обязанность сопровождать муженька на светские мероприятия, была хороша и надменна. Под зелеными миндалевидными глазами залегли свинцовые тени, но она умело прятала их под пудру. Даже с Томой, регулярно ее навещавшей, она не обсуждала свою семейную жизнь.
— Оставь! — только и сказала однажды в ответ на жаркий шепот подруги, обещавшей изыскать способ избавления. — Всё хорошо. Ничего не хочу менять.
И Тома поневоле отстала. Тем более что в эти дни её страшно стала тревожить Алла. Что-то задумала их химический гений. Что-то страшненькое. Тома пыталась навести её на разговор о грядущем мщении Волынову. Алла отмалчивалась.
Да, она придумала план мщения. И совсем оказалось не нужно торчать ночью в холодном подъезде. С маленькой дочкой бывшего мужа гуляла нянька. Пожилая и безалаберная особа, обожавшая судачить с товарками. Ничего не надо, абсолютно ничего. Просто пройти мимо и уронить в колясочку носовой платочек. Безобидный. И ничего не случится. До самого вечера. А вечером будет температура, бессонная ночь, и назавтра все кончится для маленькой девочки. Все земные страдания минуют одну маленькую женщину. А для художника Волынова и его стервы все начнется — все муки ада.
Нет. Платок — это слишком просто и слишком уж в духе средневековья. К тому же они не узнают, кем и за что наказаны. Надо иначе. Не надо бояться крови.
Строя страшные планы, она ни за что не хотела признаться себе, что не может убить ребенка. Просто не может, хотя и всего-то надо пройти мимо и бросить платочек, и синяя колясочка — вот она, в десяти шагах, и нянька — дура старая, зачем только таких нанимают! — с соседкой трындит взахлеб. Нет, все будет не так. Алла тряхнула головой и решительно зашагала к коляске. Проходя мимо оживлённых старушек, она вежливо извинилась. Соседка, кивнув ей, шагнула в сторону и, пропуская мимо эту воспитанную даму, не заметила, как дама сунула что-то под нос её собеседнице. Дама прошла, и они вновь застрекотали о насущном, то есть об очередной бразильской страдалице. Но вдруг нянька Вольтовых пошатнулась и схватилась за сердце. На крик соседки обернулась женщина, которая так вежливо только что просила позволения пройти между ними. Обернулась и кинулась на помощь.
— Это сердце! — воскликнула она, нащупав пульс. — Бегите! Звоните в «скорую»!
Когда соседка скрылась в подъезде, Алла усадила няньку в подтаявший сугроб и быстро зашагала, толкая перед собой синюю коляску.
23. Ирина. История цирковой обезьянки
Ирине было грустно. Вот и кончились их страшные, но все же приключения. Сима вышла замуж за своего мафиози и, кажется, вполне довольна этим. Тома — та просто светится от счастья. Наверное, она тоже скоро станет «мадам». А они будут жить вдвоем с Аллой. И не страшно стариться, потому что они вдвоем. Стареть страшно, если ты один. Это не она сказала. Это тот старенький киноактер. Он сидел на скамеечке в больничном сквере с приятелем. Актер когда-то сверкал на советском киноэкране, а теперь был старенький, больной и несчастный. Приятель же, который всю жизнь завидовал звезде экрана, теперь тайком вовсю радовался, что он не так стар, не так болен и не так беден.
Не замечая этой радости, простодушный артист честно жаловался на свою жизнь.
— Ничего, зато как тебе все-таки повезло! — с плохо скрытой завистью говорил приятель.
— Да! Повезло! Представь себе, повезло! Оказывается, у этих людей вовсе не желудок вместо сердца, и эти нувориши тоже понимают, что такое достояние России!
— Конечно! — лицемерно поддакивал приятель. — Но ты так и не знаешь, кто перевёл деньги тебе на операцию?
— Представь себе, нет! А? Какая чистота души! Какое великодушие есть в этих людях, которых мы готовы проклясть, не зная их! Ведь это как в Библии: спасти и не объявиться, вот мол, я — твой спаситель.
— Да-а-а… Такую сумму отстегнуть…
Ирина, как всегда никем не замеченная, тихонько улыбалась на другом конце скамеечки. Сидит себе тихонькая то ли девочка, то ли старушка, почитывает журнальчик, ждет кого-то. Вечером она вычеркнула великого артиста из своего блокнотика — дело у него явно на поправку. А ей еще надо помочь той певице, что разбилась месяц назад в автомобиле, и той женщине с тремя детьми, и ещё своим, цирковым бедолагам. Ведь пенсии такие крохотные. Как хорошо, что у неё много денег!
— Уф!!! Успела!
Алла, вцепившись в коляску, от неожиданности этой встречи не могла вымолвить ни слова. Ее игра проиграна! За спиной накинувшейся на нее женщины флегматично маячил самый опасный из померанцевских псов. Поодаль торчали еще два охранника. От этих не убежишь.
— Уф! Я все-таки успела! Ну, знаешь! Такие фокусы откалывать! Ты что? В бразильском сериале играешь? В тюрьму захотела? И всех нас под монастырь? — орала прекрасная фурия.
— Как ты здесь оказалась? — выдохнула наконец Алла.
— Как, как! Через как! Пасу тебя, как влюблённый кралю. Достала уже, бегать за тобой по всему
