Вопли Гриши ему надоели, он подобрал пару носков, сунул в разинутый рот. Гриша до хруста стиснул зубы… и Маралову пришлось продемонстрировать, что он умеет нажимать в нужное место за челюстями.
— А-аа!! — Гриша разомкнул челюсти, Маралов мгновенно сунул туда комок его же собственных носков. Подумал, добавил трусы. Трусы вошли не целиком, живописно висели изо рта; Маралов опять стоял и думал.
— Сынок… Эта штука… Плезиозавр, да? Она приплывает на стук, верно?
— Пап, ты хочешь… — голос Андрея Маралова дрогнул.
— Ну, а что остается? Самим? Так ему муки нужной не придумаешь, а мне тянуть жилы из него неохота. И чтобы он его жрал (кивок на Ручья), тоже не хочется. Неприятно мне как-то, когда они людей едят…
— Говорящие не должны есть Говорящих, — усмехнулся Андрюха.
— А разве неверно?
— Верно… А что мы объясним Данилову? Капитан милиции, как-никак.
— Объясним, что Гриша ему приснился…
— В это он как раз и не поверит.
— Ну, что мы пришли, и никакого Гриши тут не обнаружили. Сынок, если мы его сдадим Данилову, он отвертится. Докажи, что он людей убивал и ел? Может, он трупы ел? Показания Данилова? Ну и что, может, Данилов и правда умом тут подвинулся… Тебе хочется, чтобы он выкрутился?
— Нет уж!
— Ну, беремся.
И они положили слушавшего этот разговор, извивавшегося Гришу возле самой воды. Потом Маралов стал стучать в ведро и скинул в озеро несколько крупных камней. Гриша пытался отползти, но веревка душила его, кляп не давал сделать полноценный вдох. А уже плеснуло поблизости, уже поднималась над черной вечерней водой змеиная шея с жестокой черепашьей головой.
Танька тихонько подошла, встала рядом с мужиками, с мычащим, истекающим потом Гришей. Андрея передернуло: ну ладно, мужикам приходится заниматься и такими делами… Андрею было неприятно, что девушка стоит тут же, и даже как будто получает удовольствие от этого. Возможно, Танька подошла, чтобы побыть к нему поближе? Это не лучше. Андрею вовсе не хотелось общества Таньки, ее странных поз и странных разговоров, ее кислого запаха зверя. Танька была неприятна, — не человек и не медведь. И еще этот ждущий женский взгляд… Андрей чувствовал себя неуютно, словно зря обидел человека. И взгляд у Таньки становился немного обиженным; Андрей терялся под этим взглядом, нервничал. Ответить Таньке ему было нечем.
— Андрей… Ты мог бы со мной поговорить?
— Да… Мог бы. Давай поговорим.
— Тогда отойдем, я не хочу говорить тут.
Андрей дал увести себя вдоль озера. Плескали волны, натужно мычал Гриша, кричала чайка далеко, над водной гладью, тихо беседовали Ручей и Дмитрий Сергеевич. Танька постояла, теребя руками края кофты: тянула с тем, чтобы оглянуться. А обернулась резко, рывком, словно прыгала в холодную воду.
— Андрюша… Я тебе совсем-совсем не нравлюсь?
И поперхнулся Андрей, ожидавший, конечно же, неприятного разговора, но не такого. Думал говорить уклончиво, уйти от обидных, хотя и очевидных, истин. Не получалось… Танька сразу рубанула в лоб, и эти ждущие огромные глаза, уставленные снизу вверх…
— Видишь ли… У меня есть девушка, ты знаешь… Я не хочу ей изменять. Не обижайся.
Танька смотрела так, словно хотела проглядеть Андрея до самого донышка души.
— Я же вижу, ты меня боишься… Я для тебя медведь, да?
— Ты и сама себя называешь медведицей. Таня… Прости, мне с тобой трудно. И я… я действительно тебя не хочу.
Неприятно отказывать. Вдвойне неприятно словами хлестать по этому милому лицу, по доверчиво распахнутым глазам, в которые порой попросту хочется уйти. Не совершив ничего дурного, Андрей чувствовал себя законченным мерзавцем.
Танька резко опустила голову, теперь Андрей видел только пышные волосы.
— Ладно… Спасибо, Андрюша, ты по крайней мере внес полную ясность.
Вряд ли случайно девушка использовала слова, слышанные от Маралова несколько дней назад: «внес полную ясность». Повернулась, быстро пошла в лес.
А у воды говорили совсем о другом.
— Вы зря отдали его этому глупому зверю. Хочешь, я сам его съем? — спросил Ручей. — Я хорошо умею это делать.
— Не надо. Говорящие не должны есть Говорящих.
— Говорящие не должны убивать Говорящих. Говорящие могут быть вкусными.
С точки зрения Ручья, он говорил весьма дельные вещи, но людям это не понравилось, и их мнения Ручей отнес за счет непостижимой человеческой природы. Что поделать, у людей случаются причуды…
— Я не нужен вам, — сказал Ручей, — я пойду к себе. И медведица пускай идет к себе.
— Ты понимаешь, что мог нам быть очень полезным? — вмешался Маралов-старший.
— Я совсем не понадобился.
Что поделать, у Народа не очень хорошо с сослагательным наклонением.
— Ты нам помог. Возьми еды! Тут есть туша марала…
Возвращался невеселый Андрей. Возле дома возился Ручей, ворчал в уже наступившей темноте, и так же возились, шумели, что-то делали у самой воды. Оттуда доносились звуки, в которые вслушиваться ну никак не хотелось, глаз угадывал действия, о которых Андрюха не хотел знать.
— Сынок может быть, погуляем? Ручей, мы пойдем вдоль озера, до свидания!
— До встречи в Медвежьем ключе, — фыркнул Ручей, не выпуская мяса изо рта, — доем и пойду догоню медведицу.
— Спасибо, что ты был с нами. Ты нам помог, а мог понадобиться еще больше, — профыркал Андрей.
— Ты хорошо научился говорить, — отнесся к Андрею Ручей, — почти как Говорящий из Народа. Ты зря убегаешь от медведицы, ваши дети умели бы хорошо говорить.
Что поделать, если такт вовсе не был похвальным качеством медведей. Хорошо хоть отвечать не нужно, и Мараловы ушли гулять, оставляя очень тихого, крепко спящего Данилова в доме и два источника шума в виде Ручья и хонкульки.
А когда они вернулись, было тихо.
— Ручья мы еще увидим, когда поедем к ним на Ключ… А со зверюгой что? Открытие будем оформлять?
— Не будем, — помотал Андрей головой. — Может, это последние животные… А то набежит Бог знает кого полный лес, международная общественность, большие деньги…
— Боишься, что отстреляют их, хонкулек?
— Или отстреляют, или просто жизни не дадут.
Маралов-старший на это понимающе кивнул.
Утро было как-то оптимистичнее, потому что надо было вливать сахарный сироп в горло Данилову, а днем кормить уже жиденькой кашей. Днем Данилов вышел из избушки и посидел на лавочке, полюбовался горами и озером. К вечеру Данилова накормили уже мясной подливкой из марала, и он заявил даже, что назавтра готов отправиться в путь в Малую Речку. Сообщение вызвало приступ восторга у Мараловых, Данилов тихо улыбался. Он вообще мало напоминал прежнего пружинистого, энергичного сыскаря, потому что никого не ловил и ничего не искал, а только радовался свету, теплу, самому факту своего бытия на Земле, и вообще всему на свете. Чтобы вернуться в рабочую форму, Данилову потребовалось время.
Все эти дни они почти что беспрерывно говорили, и теперь-то Данилову удалось рассказать Мараловым о своих приключениях подробно. Но надо сказать, что Данилов своими соображениями о правильности исполнения законов и морали с Мараловыми поделился, но вот о Шарообразном существе как-то умолчал. Дело в том, что до сих пор в его богоспасаемом ведомстве всем на свете заправляют
