шоколад.
— Кино! — ревела Гея. — Пусть это будет фестиваль во славу царя — самое изумительное целлулоидное празднество всех времен и народов! Пусть крутят фильмы сразу на трех экранах, вывесят список льготников и поднимут цену в кассе!
Затем Гея перешла к перечислению названий. «Царь Царей». «Величайшая история из когда-либо рассказанных». «Иисус Христос Суперзвезда». «Иисус». «Иисус-II». «Иисус-Ш и IV». «Назорей». «Евангелие от Матфея». «Жизнь Бриана». «Бен-Гур». «Бен-Гур-П». «Вифлеем!» «История о Голгофе». Послышался недовольный ропот жрецов мусульманского, иудаистского или мормонского происхождения, но слишком тих оказался этот ропот — и быстро забыт во всеобщем веселии.
Ибо кто стал бы жаловаться? Царь прибывал! Хватало и вина, и яств, и фильмов. И Гея была счастлива. Чего еще могла желать Преисподняя?
Но случилось и кое-что еще.
Минут за десять до ожидаемого прибытия царя, когда празднество начало набирать полный размах, Гея вдруг вскочила, сделала четыре невероятных шага, а затем указала в небо и расхохоталась в синераму.
— Она на подлете! — Гея завизжала так, что разлетелись глаза у доброго десятка болексов и аррифлексов, а по спинам всех в радиусе десяти километров побежали мурашки дикого ужаса. Истины ради следует добавить — это касалось лишь обладателей таких спин, по которым еще могли бегать мурашки.
— Она прибывает, прибывает, прибывает! — Гея подпрыгивала так, что создавала добрые семь-восемь баллов по шкале Рихтера. Буфет рухнул, и дерево-осветитель — тоже. — Это Сирокко Джонс. Двадцать лет прошло — и я все-таки выманила ее на поединок.
Тогда все стали напрягать зрение — и вскоре увидели, как неуклюжий прозрачный самолетик — сущая нелепость — закружил у них над головами.
— Давай вниз! — насмехалась Гея. — Давай вниз и сражайся, ты, заяц без яиц! Давай вниз, и станешь жрать свою же печенку, предательница вонючая, ты, убийца... ты, маловерная! Иди же! Иди ко мне!
Но самолет лишь кружил.
Гея набрала побольше воздуху и проревела:
— Он выучится любить меня, Сирокко!
Опять ничего. Народ начал прикидывать, на ошиблась ли Гея. Богиня уже много лет рассказывала им про Сирокко Джонс. Наверняка помянутая Джонс не может быть такой маловыразительной.
Гея принялась носиться по всей Преисподней, подбирая и швыряя в небо все, что попадалось под руку: валун, слона, аппарат для приготовления воздушной кукурузы, Бригема и пятерых его разбойников. Самолет легко уклонялся от всех импровизированных снарядов.
Затем он качнул крылами, наклонил одно — и нырнул. Ровный курс он восстановил метрах в ста от земли, и теперь бешеная штуковина издавала громогласный рев. Трудно было поверить, что такая машина на что-то способна, но для толпы народа, которая уже многие годы видела по меньшей мере четыре фильма про войну в неделю, сцена имела определенное тревожное сходство. Был тут некий привкус заходов «Ф-86» в «Мостах над Токо-Ри» — а быть может, и сходство с «Джеп-Зеро», скользящим к здоровенной барже под названием «Аризона» в «Тора! Тора! Тора!». Или с сотнями других фильмов про воздушные бои, где самолеты налетают быстро и яростно — и сразу начинают палить. Только вот в тех фильмах действие обычно показывают с воздуха, где все расцветает тебе навстречу в ужасающем разноцветье, — а не с земли, где в считанные секунды все прекращается.
Целый ряд храмов почти одновременно взлетел на воздух. Должен был последовать сверхзвуковой выплеск огня, а хитрым ракетам следовало прорваться прямо во входную дверь — БАБАХ! — и ничего, кроме щепок и грибовидного пламени. Самолет и впрямь начал обстрел, но вместо «трах-тах-тах, трах-тах- тах, трах-тах-тах» и аккуратных рядов фонтанчиков грязи проклятые штуковины шли зигзагами, поворачивали и гонялись за тобой. А когда догоняли, то рвались почище гранат.
Затем Сирокко стала выполнять поворот — скоростной поворот — и требовался ей только «кабанчик». Она, должно быть, тащила двенадцатикратную перегрузку, и, не будь там поля, Фея наверняка стерла бы проклятую штуковину в порошок, вспахала бы землю кончиком своего крыла. А так она заходила снова, еще стремительней, стреляя, выпуская все больше ракет, но начиная огонь гораздо раньше — так, чтобы все успели как следует разглядеть идущие на них «бурю и натиск». И она взмыла вверх, почти вертикально, и выпустила три пузатые бомбочки — раз, два, три — а потом продолжала подниматься, удаляясь, пока не стала почти невидима. Повисела в небе — и снова стала падать. Невозможно было, чтобы она в них прицелилась. Нет, сказали они, это что-то сверхъестественное, так не бывает — но она шлепнулась прямо на крыши киносъемочных павильонов — раз, два, три. Вот примерно так. Раз, два, три — и все павильоны стали историей.
Люди и гуманоиды, естественно, уже делали в штаны от страха, но фотофауна была просто в экстазе. Что за метраж! Свалки затевались у транспортировавших камеры вертолетов, что поднимались с пятью- шестью панафлексами, цеплявшимися к их опорам — и шли зигзагами в поисках лучшего ракурса. Большинство из них получили славный метраж ракет, увиденных с точки зрения мишени — кучу кадров, которых до сей поры никто не делал. Какой срам, что никто не выжил, чтобы доставить необработанный материал к проектору!
К тому времени Преисподнюю уже окутал такой дым, что невозможно было сказать, откуда Сирокко залетит в следующий раз. Все прислушивались к громогласным заявлениям ее моторов, слышали, как нарастает их рев. И вот она снова на них обрушилась. Из-под брюха самолета полилось жидкое пламя. Струя выгнулась в воздухе... и чудесным образом упала в сотне метров от побоища — в полукруге с Преисподней в центре. Позднее те, кто выжил, дружно согласились, что ошибкой это быть не могло. Для этого Джонс страдала слишком дьявольской точностью. Она просто демонстрировала всем, что есть у нее в распоряжении, и предлагала задуматься насчет следующего раза. Большая часть толпы с тех пор провела много времени в раздумьях о напалме.
Все это время Гея стояла. Неколебимая как скала. Громадные брови хмурились, пока она наблюдала, как смертоносный комар уничтожает все вокруг. После четвертого захода Гея расхохоталась. Смех ее почему-то казался куда страшнее разрывов бомб или треска пламени.
Джонс пошла на пятый заход — и на мгновение Гея прекратила смеяться, когда рванули архивы. Двадцать тысяч кассет с пленкой превратились в дымящиеся развалины. Десять тысяч редких копий — многие уже невосполнимы. Одной бомбой Джонс стерла два столетия истории кинематографа.
— Не беспокойтесь! — крикнула Гея. — У меня есть почти все дубликаты. — Те, кто выжил, сжавшиеся в комочки под обломками и слушающие, как Джонс готовит очередной заход, смутно сознавали заверения Геи. Богиня же считала, что ее лизоблюды чувствуют потерю так же остро, как и она, — хотя, на деле, любой из них обменял бы всю когда-либо отснятую пленку до последнего сантиметра на один клочок надежды вырваться из этого кошмара. И Гея снова расхохоталась.
Самолет зашел еще только один раз. Некоторые даже почувствовали, что этот заход будет последним, а кое-кто даже возымел достаточно любопытства, чтобы высунуть голову и посмотреть.
Джонс летела прямо и ровно. Ракеты она выстреливала парами, и каждая устремлялась к Гее — чтобы в самый последний момент, отвернув в сторону, промахнуться на считанные сантиметры. Все больше и больше ракет с визгом проносилось мимо — и взрывалось в сотне метров позади богини. Все это уже начинало напоминать какое-то цирковое действо с метанием ножей, пока снаряды летели мимо громадных лодыжек, рук, ушей и коленей. Самолет по-прежнему приближался, а Гея не переставала хохотать.
Но вот на груди Геи появилась линия дырок от пуль. Богиня расхохоталась еще громче. Похоже было на то, что самолет Джонс имел по меньшей мере десяток тяжелых орудий — и все они разом заговорили, когда она подлетела вплотную. Гея была измочалена, окровавлена, растерзана от массивной головы до гигантских ступней.
И все видели, что богине все нипочем.
Самолет пошел вверх, поднялся... и продолжал подниматься. Километрах в трех от земли, сделавшись лишь пятнышком, он снова начал кружить.
— Все равно я тебя, Сирокко, не трону! — крикнула Гея. Затем она оглядела себя, нахмурилась — и повернулась посмотреть на бригадира осветителей, что висел на спинке ее изрешеченного пулями кресла.
— Надо бы вызвать вторую съемочную группу, — сказала она ему. — И отдать распоряжения команде
