вдоль колеса изгибался Япет, а впереди лежала Метида. Оба региона отбрасывали на Дионис достаточно света, чтобы титаниды разбирали дорогу. Тамбура носилась слева и справа от главной тропы, но всегда возвращалась по нежному призыву Вальи и никогда не попадала в беду. Титанидский молодняк вообще никогда не попадал в беду.
Сирокко так и не сказала про цель путешествия. Робин сначала думала, что центральный трос станет лишь ориентиром на их пути к месту назначения, но, когда они туда добрались, титаниды остановились.
— Будем рады сопровождать тебя, Капитан, — сказала Валья. — Это место угрозы для нас не содержит.
Валья имела в виду тот инстинктивный страх, который титаниды испытывали к центральным тросам, а точнее — к живущим под ними существам. Двадцать лет назад, оказавшись в ловушке под завалом центрального троса Тефиды, Робин и Крис столкнулись с кошмарной задачей. Им требовалось провести Валью вниз по спиральной лестнице, что заканчивалась в логове самой Тефиды — капризной, одержимой, вселяющей ужас и, к счастью для всей троицы, близорукой меньшей богини. Вальин показатель интеллекта снижался с каждой ступенькой, пока на дне она не сравнялась разумом с обычной лошадью, сделавшись при этом вдвое норовистее. Та встреча для Вальи закончилась сломанными передними ногами, а для Робин — бесконечным кошмаром.
С этим страхом титаниды ничего поделать не могли. Его в них заложила сама Гея.
Но Дионис был мертв — и это, очевидно, составляло разницу.
— Спасибо за предложение, друзья мои, но я предпочту, чтобы вы подождали здесь. Наше дело много времени не займет. А вам предоставится возможность поучить вот эту бестолочь зачаткам того добронравия и благородства, которыми так славится ваша раса и которых этой несчастной так прискорбно недостает.
— Эй! — запротестовала Тамбура и прыгнула на Сирокко. Та уклонилась, а потом схватила Тамбуру и с притворной свирепостью принялась с ней бороться, пока юная титанида не разразилась смехом слишком бурным, чтобы продолжать игру. Тогда Сирокко растрепала ей волосы и взяла за руку Робин. Вместе они вошли в лес жил троса.
Вниз по лестнице Диониса вели двадцать тысяч ступенек, каждая по двадцать пять сантиметров. Даже при четвертной гравитации это было чертовски много.
Сирокко захватила мощный фонарик с батарейным питанием. И Робин была ей за это благодарна. Естественный свет, исходивший от существ, именуемых сиялками, что липли к высокому сводчатому потолку, был мутно-оранжевый. Кроме того, на довольно длинных отрезках гнездовий сиялок не было вовсе. Долгое время они спускались молча.
Робин понимала, что ей скорее всего не представится лучшей возможности поговорить с Сирокко о том, что так ее мучило. В последнее время у нового, усовершенствованного, популярного мэра находилось мало времени для разговоров с друзьями.
— Наверняка ты про нас с Конелом знаешь.
— Конечно знаю.
— Он хочет снова со мной жить.
— Зачем ты его выставила?
— Я его не... — Но она его выставила. «Ладно, в этом можно признаться», — решила Робин. Случилось это почти килооборот назад, и спала она с тех пор совсем мало. Просто отвыкла спать одна, убеждала себя Робин, точно зная, что дело не только в этом.
— Думаю, отчасти тут Искра повлияла, — сказала она. — Она мне как живой укор. И чувствую вину. Я хотела снова с ней сблизиться.
— Ну и как, удачно?
— Бесчувственная ханжа, подлая сопливая... — Усилием воли Робин прервалась, пока вся ярость не вырвалась наружу. — Вся в меня, — беспомощно призналась она затем.
— Неправда. И это нечестно по отношению к ней.
— Но я...
— Послушай минутку, — перебила Сирокко. — Я много об этом думала. Думала с того самого пира, когда мы дали клятву и начали планировать захват Беллинзоны. Я...
— Так ты еще тогда знала?
— Терпеть не могу, когда друзья попадают в такую беду. Я держалась в стороне только потому, что на самом деле в таких делах люди советов не любят. Но кое-какие у меня есть. Если желаешь.
Робин не желала. Она давно уже уяснила, что планы и наблюдения мэра обычно оказываются именно тем, что нужно. И очень часто именно тем, чего ни в какую делать не хочется.
— Да, желаю, — отозвалась она.
Робин отсчитала триста ступенек, прежде чем Сирокко снова заговорила. «Великая Матерь, — подумала она. — Дело, наверное, и правда табак, если ей требуется столько времени, чтобы выбрать нужные слова. За кого же она меня принимает?»
— Искра еще не уяснила для себя разницы между злом и грехом.
Робин отсчитала еще пятьдесят ступенек.
— Я тоже, наверное, — наконец сказала она.
— Я, естественно, считаю, что я-то для себя ее уяснила, — усмехнувшись, продолжила Сирокко. — Позволь, я скажу тебе, что я на самом деле думаю, а потом решай как знаешь.
Еще десять ступенек.
— Грех — это нарушение законов племени, — сказала Сирокко. — Во многих земных сообществах то, что ты практиковала в Ковене, считалось грехом. Есть и другое слово. Извращение. Исторически так сложилось, что большинство людей видели в гомосексуальности извращение. Далее. Я слышала штук сто теорий насчет того, почему люди бывают гомосексуальны. Доктора утверждают, что это идет из детства. Биохимики уверены, что все дело в каких-то химикалиях, поступающих в мозг. Воинствующие голубые орут, что быть голубым хорошо, и так далее. Вы там, в Ковене, говорите, что мужчины — порождение зла и что только злая женщина станет входить с ними в связь. У меня лично нет никакой теории. Мне просто наплевать. Мне без разницы, гомосексуален там кто-то или гетеросексуален. Но для тебя существует разница. И существенная. По твоим представлениям, поделившись с мужчиной священным знанием, ты согрешила. Ты стала извращенкой.
Еще пятьдесят ступенек, пока Робин все обдумывала. Ничего нового тут для нее не было.
— Сомневаюсь, поможет ли мне все это, — наконец сказала она.
— Я не обещала помочь. Думаю, твоя единственная надежда — взглянуть на все объективно. Я попыталась. И пришла к выводу, что по непонятным для меня причинам некоторые люди ведут себя так, а другие иначе. На Земле, с ее подавляющими общественными причинами быть гетеросексуалом, всегда находились те, которые таковыми не были. В Ковене — все то же самое, но в зеркальном отображении. Полагаю, в Ковене тьма-тьмущая несчастных женщин. Вероятно, они даже не догадываются, что же делает их несчастными. Возможно, им это снилось. Греховные сны. Но их проблема заключается в том, что — неважно, по каким причинам: биологическим, поведенческим, гормональным, — они... ну, скажем, с точки зрения Ковена, они розовые. Они были бы куда счастливее с мужскими половыми партнерами. Не знаю, рождаешься ты розовой или становишься — будь то на Земле или в Ковене. Но я думаю, что для Ковена ты извращенка.
Лицо Робин запылало, но она не нарушила ритма долгого спуска. Лучше было выяснить все до конца.
— Ты думаешь, мне следует иметь мужчину.
— Не все так просто. Но что-то в твоей личности переплетается с чем-то в личности Конела. Будь он женщиной, счастливей тебя в Гее сейчас никого бы не было. Но раз он мужчина — ты одна из самых несчастных. И все потому, что ты купилась на большую ложь Ковена — пусть даже ты думаешь, что уже достаточно для этого повзрослела. Миллионы земных мужчин и женщин купились на большую ложь земной культуры — и умерли такими же несчастными, как ты сейчас. Уверяю тебя, все это очень глупо.
— Да, но... черт побери, Сирокко. Я и сама это понимаю. Мне тоже приходили в голову эти мысли...
— Но ты не очень успешно с ними боролась.
— А как насчет Искры?
